– Скотт, этот разговор зашел слишком далеко. Так нехорошо. Давай прекратим его, ладно? – Я твой начальник. – Вот именно. – Я пошел вниз по ступенькам в сторону турникетов. Внизу, у конца эскалатора, пожилая женщина играла на скрипке. Ее одежда была поношенной, волосы седыми и спутанными, струны свисали с конца смычка, как два лисьих хвоста, но Брамса она играла безукоризненно. Я бросил ей в коробку пять долларов, она улыбнулась. Скотт покачал головой и взял меня за локоть. – Я хочу, чтоб ты был счастлив и эффективен, Мэтт. Я провел карточкой в турникете. – Ну так прибавь мне зарплату. Я буду счастлив и эффективен. Станция была набита битком. Поезд уже подходил, но нас оттерла назад плотная группа людей, которая рвалась вперед так, будто их ждало там что-то важное. Скотт подался назад и уставился на женщину, стоящую к нам спиной. Она стояла возле края платформы, слегка покачиваясь с пятки на носок и балансируя на желтой линии, обозначающей край. Во всем ее облике было что-то необычайно привлекательное. Скотт толкнул меня локтем, выразительно приподнял брови и беззвучно произнес: «Клевая задница». Мне захотелось дать ему по шее. Чем больше я смотрел на женщину, тем больше она меня привлекала. По ее спине спадала густая белокурая коса. Руки были засунуты в карманы черного пальто, и я вдруг понял, что она, как ребенок, весело притоптывает в ритм скрипичной мелодии, отражающейся от стен станции. Когда поезд наконец подъехал, она пропустила всю толпу в вагон, а затем, в последнюю секунду, зашла сама. Мы со Скоттом встали на желтую линию в ожидании следующего, менее набитого поезда. Когда поезд уже тронулся, женщина в вагоне обернулась. Я встретился с ней взглядом. Я моргнул. Черт побери. – Грейс? Она прижала ладонь к стеклу и неслышно выговорила: «Мэтт?», но поезд уже уносил ее в темный туннель. Не думая, что я делаю, я побежал. Как сумасшедший я бежал вдоль платформы, вытянув вперед руки, молясь, чтобы поезд остановился, ни на секунду не выпуская ее из виду. Добежав до конца платформы, я смотрел, как поезд уносится в темноту, пока она не исчезла. Когда Скотт подошел ко мне, в его взгляде было беспокойство. – Ну, ты даешь. Что с тобой случилось? Ты выглядишь, будто привидение встретил. – Не привидение. Грейс. – Грейс – это кто? Я стоял, ошеломленно продолжая пялиться в пустоту, поглотившую ее. – Это девушка. Я знал ее раньше. – Типа первая любовь, звонкие года? – спросил Скотт. – Что-то в этом роде. – У меня тоже так было. Джейни Боуэрс, первая девушка, которая мне отсосала. Я дрочил на нее лет до тридцати. Я не обращал на него внимания. Я мог думать только о Грейс. Но Скотт не унимался: – Она была болельщица. Все отиралась вокруг нашей школьной спортивной команды. Они все называли ее Терапевт, уж не знаю почему. Я-то после того случая думал, она будет моей девушкой. – Нет, это не то, – сказал я. – Мы с Грейс встречались в колледже, до того как я встретил Элизабет. – А, вот оно что. Ну чего, она красотка. Может, тебе стоит попытаться ее отыскать. – Да, наверное, – ответил я, подумав, что шансов на то, что она может быть не замужем, у меня нет. Я позволил Броди, семнадцатилетнему продавцу «Веризона», уговорить меня на покупку айфона последней модели. Оказалось, что новый телефон обойдется мне на восемь долларов в месяц дешевле. Я ничего не понимаю в этом мире. Я рассеянно подписал все нужные бумаги. Образ Грейс, исчезающей на поезде в темноту, все это время продолжал стоять у меня перед глазами. За пиццей Скотт научил меня играть в «Энгри Бердс». Для меня это было большим шагом к победе над моей технофобией. Девушка, которую хотел увидеть Скотт, в тот день не работала, так что мы съели пиццу и вернулись вофис. Оказавшись снова в своей кабинке, я загнал имя Грейс в Гугл во всех возможных вариациях – первое, второе и фамилия; первое и фамилия; второе и фамилия – и все безуспешно. Как это может быть? Как она живет, умудряясь не оставлять никаких следов в Интернете? Я думал о том, что произошло с нами. О том, как она выглядела там, в метро, – все так же красива, но совсем другая. Никто не смог бы назвать ее хорошенькой. Хоть она и была невысокого роста, она была слишком красива для хорошенькой, с ее огромными зелеными глазами и гривой белокурых волос. Ее глаза казались запавшими, а черты лица – более жесткими, чем были, когда я видел ее последний раз. И мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что она не была больше той широкой, вольной душой, какой я знал ее когда-то. Попытки угадать, как она живет теперь, сводили меня с ума. Из комнаты отдыха, расположенной дальше по коридору, донеслись приветственные возгласы. Я побрел туда и застал конец церемонии объявления моей бывшей женой всем коллегам о своей беременности. Вскоре после нашего развода я остро осознал, что все вокруг меня продолжают жить. А я, застыв, стою на платформе, глядя, как мимо, один за другим, проносятся поезда, и не знаю, который из них мне нужен. Элизабет уже добралась до следующей станции, где основала новую семью, а я пробрался обратно в свою кабинку, стараясь, чтобы меня не заметили. Мне было все равно, беременна она или нет. Я будто оцепенел… Но, тем не менее, по привычной обязанности, оставшейся от нашего развалившегося брака, написал ей письмо. Элизабет, мои поздравления. Я рад за вас. Я знаю, как сильно ты хотела детей. Всего наилучшего, Мэтт. Через две минуты в мою почту упал ответ. Всего наилучшего? Вот так, да? Прожив со мной больше десяти лет, ты так и не можешь сказать мне «с любовью»? Я не ответил. Мне было некогда. Мне надо было снова попасть в метро. 2. Пять дней после встречи МЭТТ Каждый день в обед я ездил по клятой линии F как заведенный, от Бруклина до Центра и обратно, по часу в один конец, надеясь снова увидеть Грейс. Но мне не везло. Дела на работе шли плохо. Еще три месяца назад я подал начальству заявление с просьбой отправить меня на полевую работу, но мне отказали. И теперь я вынужден был смотреть, как благословленные Элизабет с Брэдом ходят по офису, а все вокруг поздравляют их с будущим ребенком и повышением Брэда по службе, которое случилось немедленно после объявления о ее беременности. Я же продолжал отвергать любое продвижение вперед в своей жизни. Я был застывшей лужей дерьма. Я вызвался снова поехать добровольцем в Южную Америку вместе со съемочной группой Нэшнл Джиогрэфик. Нью-Йорк перестал быть прежним. Джунгли Амазонки со всеми их прекрасными экзотическими болезнями казались мне привлекательнее, чем моя бывшая жена с ее раздутым от важности мужем. Но мое заявление не получило ни одобрения, ни отказа. Оно так и валялось у Скотта на столе в куче других заявлений. Я размышлял о текущем состоянии своей жизни, пялясь на белую стену в комнате отдыха. Стоя возле кулера с полупустым бумажным стаканчиком в руках, я перебирал в памяти все пустые, незначащие годы, проведенные с Элизабет, и спрашивал себя: ну почему? Как вышло, что все пошло наперекосяк? – Эй, старик, ты чего там? – раздался из открытых дверей голос Скотта. Я повернулся и улыбнулся ему. – Да ничего, просто размышляю. – Ну, выглядишь ты вроде пободрее. – Вообще-то я размышлял, как так вышло, что мне тридцать шесть, я разведен и сижу тут, зажатый в этой проклятой кабинке. Скотт подошел к кофеварке, налил себе полную кружку и не спеша устроился возле стойки. – Ты был трудоголиком? – выдвинул он предположение. – Дело не в этом. Элизабет изменила мне не поэтому. Она бросилась в костлявые объятия Брэда, а он работает еще больше меня. Да блин, Элизабет сама работает больше меня. – Да что ты все цепляешься за прошлое? Ты посмотри на себя. Ты высокий. С волосами. Да еще, – он помахал рукой в районе моего живота, – у тебя там, кажется, еще и мускулы? – Это что, проверка? – Да я бы убил за такую кучу волос, как у тебя. Скотт принадлежал к типу мужчин, которые лысеют в двадцать два. С тех пор он брился наголо, как Мистер Мускул с рекламы моющих средств. – Как бабы называют эту штуку? – спросил он, указывая на мой затылок.