— При осмотре пожарища возле печки в комнате обнаружили прогоревшую канистру с резким запахом бензина. По словам рабочих ПМК, Троян постоянно возил в машине канистру с бензином, так называемый НЗ. Мог эту канистру по каким-то причинам, например, для ее сохранности, внести в дом. Потом, будучи пьяным, видать, курил, и бензин воспламенился. Кстати, его запах исходил и от костей Трояна... Да, вот еще что. На пожарище мы нашли осколки бутылок из-под водки. Поэтому, учитывая все это, не исключаем, что пожар произошел от неосторожного обращения с огнем самого пострадавшего... Неверовский замолчал, спрятал в карман записную книжку. Думая о своем, я смотрел в окно на затянутое сплошной пеленой молочно-серых туч низкое небо. Во дворе под напорами ветра покорно гнулись вершины тополей. Итак, причина пожара не установлена. Одни предположения и ничего конкретного. Впрочем, тут как раз тот случай, когда огонь уничтожил все следы. И все же надо искать их, эти следы. Начинать нужно с самого начала — с осмотра места пожара, с бесед с его очевидцами. Но сперва есть резон встретиться с Марьяной Троян. Неверовский скрипнул стулом, кашлянул и нерешительно нарушил затянувшуюся паузу: — А почему, товарищ подполковник, вы интересуетесь этим пожаром? Ведь такие происшествия по линии уголовного розыска не проходят. Я посмотрел в цыганские, с легким прищуром глаза капитана, ответил: — В УВД есть жалоба Марьяны Троян. Она убеждена, что мужа убили, а потом подожгли дом. — Ну, это не новость, товарищ подполковник, — улыбнулся Неверовский. — Это она начала утверждать с первого дня, ходила с жалобой к прокурору и к начальнику отдела обращалась, а теперь вот и до начальника управления добралась... — А сами-то вы, Виталий Гаврилович, как считаете, есть у нее основания жаловаться? Неверовский замялся, пожал плечами, ответил: — Но мы сделали все, что могли. Сами понимаете, товарищ подполковник, огонь есть огонь. Что же касается меня, то я убежден: виноват в случившемся сам Троян. — Свое убеждение нужно еще доказать, товарищ капитан! — Я встал из-за стола, обратился к Полосухину: — Петр Кузьмич, мне нужен транспорт. Полосухин вздохнул, развел руками, сообщил мне с невеселой улыбкой: — С транспортом, сами знаете, Игорь Иванович, какое у нас положение, тем более все бросили на операцию по задержанию грабителя. Но что-либо, та-скать, придумаем. Я повернулся к Неверовскому: — Вот что, Виталий Гаврилович. Поднимите отказной материал по факту пожара и принесите его в кабинет Козловского, я пока расположился там. И будьте готовы к выезду на место пожара во второй половине дня. Проведем дополнительный осмотр места происшествия. Вопросы есть? — Есть, товарищ подполковник. Вы намерены отменить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела? — Если в течение ближайших суток не будет опровергнута версия об умышленном поджоге, я передам материал прокурору для решения вопроса о возбуждении уголовного дела! — жестко сказал я. — Нельзя же свои предположения, товарищ капитан, брать в основу выводов и росчерком пера списывать дело в архив! Меня крайне удивляет ваша поспешность в принятии решения: съездили на место пожара, ничего не установили и через сутки отказали в возбуждении уголовного дела!.. — Так и другой работы хватает... — Это не оправдание! — Виноват, товарищ подполковник. Я сегодня же сам займусь дополнительной проверкой по этому факту. — Заниматься теперь уже будем вдвоем со мной. К этому же делу с разрешения Петра Кузьмича подключим и старшего оперуполномоченного ОУР старшего лейтенанта Чижевского. 3 В приемной, когда я вышел из кабинета Полосухина, сидел участковый инспектор Соколовский. За последнее время он заметно погрузнел, голова стала совершенно белой, лицо испещрила сеть глубоких морщин. — Игорь Иванович! Товарищ подполковник! — радостно улыбаясь, поднялся мне навстречу Соколовский. — А я вас жду! Здравия желаю! — Здравствуй, Никита Тихонович! Здравствуй, дорогой! — Я обнял старого участкового, чувствуя, как сердце захлестнула теплая волна и глаза вдруг начали наполняться влагой. — А мы с Анной Петровной еще вчера узнали о вашем приезде, дежурный по отделу сказал, когда я ему вечером докладывал обстановку на участке. Вот Анна Петровна и пристала ко мне: съезди да съезди, пригласи на сегодняшний вечер к нам Игоря Ивановича. А сама в три часа ночи вскочила и — на кухню, стряпней занялась. Любит она вас по-матерински... Вы уж не откажите, Игорь Иванович, выберите время. Кто знает, когда теперь еще раз завернете в наши края!.. — Спасибо, Никита Тихонович, за приглашение, за добрые слова. Обязательно сегодня приеду. — Ну, вот и хорошо! Вот и добро! Анна Петровна будет так рада! — расчувствовался старик и тут же сообщил: — И Аполлинарий Данилович доволен будет... — Прудников? — удивился я. — Откуда он взялся? — Да он у нас уже неделю гостит, — довольный произведенным на меня эффектом, с тихим смешком ответил Соколовский. — Рыбачит, по грибы с Анной Петровной ходят. А что ему в одиночестве в городе делать? — Обрадовал ты меня, Никита Тихонович, вдвойне, — опять обнял я широкие плечи участкового. — Собирался навестить Даниловича, а тут за один визит — две встречи! Кстати, ты и по работе мне нужен: Малыщино ведь на твоем участке... — Это вы о пожаре на хуторе Трояна? — уточнил Соколовский. — О нем, Никита Тихонович, о пожаре. Участковый виновато опустил голову, покаянно сказал: — Тут, во-первых, моя крупная недоработка, серьезное упущение мое, скажу прямо. И ведь говорил же этому Неверовскому: не спеши принимать решения, походи, погляди, с народом потолкуй, пообщайся с народом. Так нет же! Молодой, да из ранних... И мне из-за этого грабителя и Дармороса недосуг было вникнуть в дело о пожаре. Виноват, конечно, кругом виноват, в первую очередь, я... — И спохватился: — Вы уж извините, Игорь Иванович, спешу, машина ждет. Надо в одно место подъехать, есть сигнал о грабителе... — Хорошо, Никита Тихонович, езжай. Вечером поговорим. Я тоже сейчас поеду в совхоз «Малыщино». До вечера! Соколовский ушел, а я отправился к Козловскому. Он стоял у стола и складывал в папку бумаги. — Куда собрался, Вадим? — Нужно объехать посты, поговорить с людьми. К обеду вернусь. А вам несколько раз звонил Гурин, я сказал, что вы у начальника. — Хорошо, я позвоню ему попозже. Скажи, Вадим, ты не пытался связать в одно целое исчезновение кассира совхоза «Малыщино» и грабеж в магазине? Козловский, надевая плащ, резко повернулся ко мне, сказал неуверенно: — Думал об этом, но не вижу связующего начала. — А что за человек Дарморос? — Да вроде особых грехов за ним не водилось. Правда, к рюмке был неравнодушен, но работал аккуратно. Думаю, просто-напросто он смылся с деньгами. Успел уйти, пока мы перекрыли выезды и выходы из города. Настораживает, конечно, почти одновременность совершения этих происшествий — исчезновение Дармороса и грабеж в магазине, но это, вероятно, простое совпадение... — Хорошо, Вадим, езжай. Во второй половине дня встретимся. Пришел Чижевский, доложил: — Товарищ подполковник, старший лейтенант Чижевский прибыл в ваше распоряжение! Я протянул ему руку, спросил: — Знаешь, чем будем заниматься? — Нет, не знаю, Игорь Иванович. — Пожаром. — Пожаром?! — Чижевский не скрывал своего разочарования. — А я думал, вы возглавите группу по раскрытию грабежа или по розыску Дармороса... — На эти дела переключимся чуть позже. Но ты садись, Петя. Поговорим. Как тебе работается? — Да вроде нормально. — Высшую школу как закончил? — С отличием. — Молодец! Теперь у тебя вечная профессия. — Почему вечная? — Фрейда читал? Так вот он утверждает, что профессия юриста вечна, как мир, что она будет существовать, пока живет человеческое общество, а стало быть, и преступность. Видишь, куда загнул? А вот я уверен, что преступность, по крайней мере, в нашем социалистическом обществе, будет со временем ликвидирована и потому отпадет надобность в юристах. Но на наш с тобой век, Петя, еще хватит всякой нечисти. Потому бери ручку и бумагу, будем набрасывать план работы нашей с тобой малочисленной группы. Через полчаса мы покончили с планом. Я задал Чижевскому вопрос: — Как тебе работается с Козловским? — Как? — замялся Чижевский. — Нормально вроде... — Говори откровенно, Петя. Ты меня знаешь не первый год. — Что вам сказать, Игорь Иванович? — пожал плечами Чижевский и открыто взглянул на меня, сказал: — Вадим иной раз бывает горяч, несдержан, тороплив, а иногда, наоборот, слишком много осторожничает, выжидает, какую линию примет начальство. А я так не могу. Вы же сами меня учили, что самые главные добродетели сыщика — честность, принципиальность и беспристрастность... — Но ведь руководитель — прежде всего человек, с присущими ему изъянами, слабостями... — Но эти слабости надо стараться подавлять в себе, коль ты руководитель, — возразил Чижевский. — Иначе кто будет уважать тебя? Я так понимаю.