— Кто бы мог подумать на Шапашникова! И чего они не поделили? Значит, первые три версии отпадают, надо снимать людей. — Почему снимать? — возразил я. — Пусть ребята до конца отрабатывают эти версии. А мы с тобой, Вадим, займемся четвертой: убийство мог совершить Василий Шапашников, тунеядец, которого вы не удосужились привлечь к ответственности за тунеядство и тем самым дали возможность ему совершить тяжкое преступление. — Тут не столько наша вина, Игорь Иванович, — пожал плечами Козловский. — Тут сказывается несовершенство нашего законодательства о борьбе с тунеядством, и вы это знаете не хуже меня. Как и требует закон, мы разъясняли Шапашникову его ответственность за тунеядство, выносили официальные предостережения о трудоустройстве в месячный срок. А он устроится, поработает неделю, и опять все начинается сначала: беседы, предостережения. К тому же у него есть сбережения, приусадебный участок, вот и попробуй привлечь его! — Ладно, Вадим, все это так, но отписываться из-за него тебе все же придется. Но это будет потом. Сейчас его, этого тунеядца, надо срочно найти. Дома он, конечно, ждать нас не будет. Значит, надо организовать его розыск. Этим займешься ты. А я отправлюсь к его отцу. Разыщи Гурина, проинформируй его о результатах допроса Песняка. 4 Старого учителя Михаила Васильевича Шапашникова я знал давно. Жена его погибла в автомобильной катастрофе, и он остался с двумя сыновьями. Старшего сына Костю, инженера-строителя, лет семь назад убили три подонка, когда он заступился за избиваемую ими девушку. Полгода мы не могли напасть на след убийц, не зная даже мотивов преступления, а девушка трусливо молчала, хотя одного из насильников, как выяснилось при их задержании, она знала. Поселок Фабричный и сам комбинат крупнопанельного домостроения в то время еще только возводились. Стройка была объявлена ударной комсомольской, поэтому со всех концов республики сюда потянулась молодежь. Появились здесь и любители «длинного» рубля, выпивохи, хулиганы и прочая кочующая со стройки на стройку нечисть. Поэтому оперативная обстановка в районе резко обострилась. Разумеется, принимались меры по ее стабилизации, но, к сожалению, нам не всегда удавалось предотвращать преступления. После гибели сына Михаил Васильевич сразу сдал, постарел, стал седым. Потом, несколько оклемавшись, собрал друзей, как он потом пояснял, «создал свою добровольную народную дружину, коль уж милиция не в состоянии справиться с хулиганьем». Расправа с дебоширом была короткой: «дружинники» уводили его из общественного места куда-либо в темный угол и пускали в ход кулаки. Пришлось употребить закон к новоявленным стражам правопорядка. Но я должен сказать, что метод Михаила Васильевича дал свои плоды: уличные правонарушения пошли на убыль. И что самое характерное — от нарушителей порядка, ставших жертвами расправы, не поступило ни одной жалобы! ...В Фабричный я приехал перед обедом. Без труда отыскал стоявший на берегу засыпанного снегом озера домик Шапашникова. Сам хозяин, высокий, сутулый старик в поношенном демисезонном пальто возился у верстака под поветью — строгал рубанком широкую доску. — Здравствуйте, здравствуйте, уважаемый! — протягивая мне жилистую руку, усмехнулся в сивые усы Михаил Васильевич. — Давненько мы с вами не виделись. Пожалуй, с тех самых пор, как вы разогнали мое славное воинство. Проходите в дом. Я сейчас освобожусь, только вот малость приберу тут. К весне готовлюсь, решил обновить скворечники в школьном саду. Домик Шапашникова состоял из двух комнат, кухни и небольшой прихожей. В комнатах вдоль стен тянулись самодельные шкафы с книгами. Кровать, диван, столы, стулья и даже вешалка в прихожей тоже были сделаны руками хозяина. Из фабричной мебели, пожалуй, был один громоздкий старинный буфет. Пол покрывали аккуратные домотканые дорожки. — Рассматриваете убранство моих хоромов? — с улыбкой спросил вошедший в дом хозяин. — Никогда не был поклонником импортных гарнитуров и ковров. Это мой брат Петр и его дражайшая супруга Ирина Матвеевна помешались на них. Прошлой осенью довелось гостить у них, в Гродно живут, так еле сутки выдержал в их затхлой, мещанской обители... Присаживайтесь, где вам будет удобнее. Чаю не желаете? — Спасибо, Михаил Васильевич. Не хочу. Я присел на диван, а хозяин устроился против меня на стуле. Помолчали. Я обдумывал, как приступить к цели своего визита. Михаил Васильевич выжидательно смотрел на меня, потом, словно угадывая мои мысли, грубовато сказал: — Говорите прямо, уважаемый, зачем приехали! — Мне нужен ваш сын, Михаил Васильевич, — тихо сообщил я. — Поздновато вы о нем вспомнили, уважаемые товарищи, — старый учитель провел ладонью по мягкому пушку на голове и невесело усмехнулся. — Я ведь уже трижды навещал начальника милиции, просил покорнейше помощи, чтобы поставить хлопца на путь истинный. Ведь вот уже второй год, сукин кот, практически не работает, пьянствует. Деньги, что с Севера привез, уже почти все промотал. А у начальника милиции один ответ: привлечь к ответственности за тунеядство не можем, дескать, он все же устраивается на работу и больше месяца никогда не бездельничал, да и средства к существованию имеет... — Михаил Васильевич, мы в этой истории разберемся, виновные будут наказаны, — пообещал я. — Да дело разве в наказании! — отмахнулся Шапашников. — И дело не в одном Василии. Мы много либеральничаем, распустили людей, все больше на профилактику нажимаем. Но горбатого разве могила исправит! Что я уже с Василием не делал, но все впустую. Двое сынов у меня ведь в одинаковых условиях росли, не баловал я их с детства, да и какой достаток учителя! Но Костя был человеком, а Василий — перекати-поле, чертополох, пустой человек! Гуманность для таких людей опасна. А наши сегодняшние законы слишком уж гуманны... — Ну, не столь уж они и гуманны, — возразил я, но Шапашников оборвал меня: — Не спорьте, уважаемый! Самая лучшая профилактика преступлений — наказание. Суровое, но справедливое наказание. А у нас вон совершил подросток пять краж, ему суд дает два года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора или вообще условную меру наказания. А он никак выводов из этого не делает и опять за старое принимается! Вы читали «Печальный детектив» Виктора Астафьева? Правильно он там вопросы ставит: пора покончить с либеральностью! Вы ведь знаете судьбу старшины Петкевича? А я сам видел, как все это происходило. Петкевич возле бара пытался задержать пьяного хулигана, тот оказал сопротивление, ну, старшина и не выдержал, отвесил ему, за что и поплатился — уволили из органов внутренних дел. Я и к начальнику милиции, и к прокурору ходил, да все без толку, дескать, рукоприкладство, и все тут!.. — Ладно, Михаил Васильевич, мы этот спор с вами ведем уже не первый год, но друг друга убедить не можем. Вы мне так и не ответили, где Василий? — А дьявол его ведает, где он! — разъярился старик. — Пришел ночью с разбитым носом, я его и выставил за дверь. Да он уже неделю не показывался, у кого-то из своих собутыльников обитает. Неделю назад я в сарае обнаружил ящик водки. Видите, уже ящиками начал спиртное таскать. Отвесил ему пару оплеух и сказал, чтобы и на глаза мне не показывался... — Михаил Васильевич, а где этот ящик с водкой? — осторожно спросил я. — Спрятал его в погреб. — Можно взглянуть? — А чего там глядеть? Водка как водка, магазинная. — Вот именно: магазинная. Шапашников удивленно уставился на меня, спросил: — Вы полагаете, уважаемый, что Василий залез в магазин? — Пока я ничего не полагаю, но водку у вас придется изъять до выяснения обстоятельств ее приобретения. — Сделайте одолжение. Зачем она мне? Все равно ведь шалапут найдет и выпьет. А ведь не пил, шельмец, пока по возвращению из Магадана не сошелся с Дубовиком... — С кем, вы сказали? — С Семеном Дубовиком. Не помните разве его? Он ведь супругу свою и тещу убил. — Помню, Михаил Васильевич, хорошо помню этого типа! Скажите, Михаил Васильевич, а среди друзей Василия Николая Радкевича вы не знали? — Почему не знал? Знаю. Это его очередной собутыльник. А почему вы о нем сказали в прошедшем времени? — Радкевич сегодня ночью убит. — Убит? — поднялся со стула Шапашников. — Да он только вчера утром приходил ко мне, Василия разыскивал! — Что он вам говорил? — Просто спросил, где Василий. Я ответил, что сам его неделю не видел, он и ушел. Стало быть, убит... И кто же с ним расправился, и за что? — Пока не знаем, — вздохнул я. — Потому и хотел повидать Василия, поговорить с ним. — Вы что, его подозреваете? — насторожился Шапашников. — Ничего определенного сказать не могу, — уклончиво ответил я. — Сперва нужно разыскать Василия. Михаил Васильевич, сейчас приглашу понятых, составим протокол изъятия у вас ящика водки. — Как вам будет угодно, уважаемый. Водка в наличии, я сегодня был в погребе. 5 — Итак, обстановка начала несколько проясняться, — сказал Гурин, прохаживаясь взад-вперед по кабинету председателя сельсовета. — Водка скорее всего из магазина деревни Ольшанка. Именно туда накануне кражи завезли из сельпо пять ящиков «Пшеничной». В остальных обворованных магазинах была только «Русская». Значит, Василий Шапашников. Кто же еще с ним был? Радкевич? Похоже. Не поделили награбленное, вот и свели счеты. Сделаем так. Сейчас произведем обыск в доме Радкевича. Неприятно, конечно, идти с такой миссией к вдове, но что поделаешь? И нужно срочно найти Василия Шапашникова. — Этим занимается Козловский и его подчиненные. Кстати, во время моего отсутствия участковый Соколовский в сельсовете не появлялся? — Звонил. Поехал в Большую Гору. — Что ему там нужно? — Сказал, что выполняет твое задание. — Я его туда не посылал. — Вернется, объяснит. Давай ищи понятых, пойдем к Радкевичам. При обыске в сарае Радкевичей обнаружили три ящика водки «Русская», рулоны материи, мужские костюмы, пальто, коробки с обувью. Все это было тщательно прикрыто соломой, завалено досками. Жена Радкевича испуганно смотрела на обнаруженное заплаканными, опухшими глазами, растерянно шептала: — Боже мой, откуда это все?! Сараем мы уже давно не пользовались, с тех пор, как продали корову... Вызванные в Ятвезь продавцы обворованных магазинов опознали свой товар, но это была только незначительная часть похищенного из магазинов. А где остальное? Видать, грабители спрятали его в другом месте или же успели уже реализовать, но кому? В четвертом часу дня позвонил Козловский, доложил: — Шапашников задержан. Что с ним делать? — Вези его сюда, в Ятвезь, — приказал я. — Только в темпе, Вадим. Предстоит много работы. И вот Василий Шапашников — худой, неряшливо одетый мужчина с опухшим от систематических пьянок лицом — в кабинете председателя Ятвезского сельсовета. Гурин приступил к допросу. Строгим, официальным голосом, выделяя каждое слово, он объявил: — Гражданин Шапашников Василий Михайлович, вы подозреваетесь в совершении серии краж из магазинов Соколовского района и в убийстве сторожа птицефермы совхоза «Ятвезь» Радкевича Николая Владимировича... — Но я не убивал, не убивал!.. — вскочил со стула Шапашников. — Сядьте! — ледяным тоном заявил ему Гурин. — И отвечайте на мои вопросы. Начнем с краж из магазинов. Когда, с кем, при каких обстоятельствах и где вы совершили первую кражу? Шапашников затравленно смотрел в угол кабинета и молчал, по телу его волнами прокатывалась дрожь. Гурин кивнул Козловскому: