— Вот даже как! А откуда вам известно, как именно мы решили вашу судьбу? Глушаков промолчал. Гурин спросил: — Значит, вы утверждаете, что с Курчевским не встречались? — А с какой стати мне встречаться с ним? — Чего это вдруг? Старые дружки, подельники... — Были дружками и подельниками, но разошлись у нас дорожки. Завязал я. Новую жизнь начал. Да вот не получается пока. — Почему не получается? — Потому... — Глушаков, сдерживая раздражение, принялся разглаживать ладонями брюки на коленях. — Если где что-то совершилось, подавай сюда Глушакова! Без него тут не обошлось... — На себя обижайтесь, — примирительно отозвался Гурин. — Биографию сами себе подмочили. — Понимаю, — кивнул Глушаков. — Только на этот раз не виновен я. Зря «дело» лепите. — Тогда чем же объяснить тот факт, что на бутылках вина оказались отпечатки ваших пальцев? — Я же говорил: вернул бутылку вина... — Но продавщица категорически отрицает это. — Боится, как бы не наказали. Спиртное она ведь продала мне после семи вечера... — И с переплатой, конечно? — ввернул я. Глушаков посмотрел на меня, кивнул: — Да, с десятки Мария рубль сдачи мне не дала. Но это мелочи. Эта бутылка, как видите, обходится мне значительно дороже. Из-за вранья Марии... — А в честь чего это вы пьянку в одиночку закатили вечером 7 октября? — спросил я. — Так праздник же был. День Конституции. Должен был прийти Никита, брат Нюрки, но так и не пришел. Ну, я, значит, рюмку за рюмкой и осушил почти всю бутылку. А назавтра встретил Никиту в городе, говорит, жена не пустила. Зашли к нему, похмелились, я и заночевал там. В доме Никиты и нашел меня майор Козловский... Гурин, неторопливо заполняя протокол допроса, спросил Глушакова: — У Курчевского, кроме вас, есть еще в Соколове приятели, знакомые? — Есть какая-то женщина. Люськой зовут, но как ее фамилия и где живет, не знаю. Я ее никогда не видел. «Имя Садовской — Люсьена», — мысленно отметил я. Подписывая протокол, Глушаков осторожно поинтересовался: — А как со мной решать будете? — А сами вы как думаете? — прищурился на допрашиваемого Гурин. — Чего уж тут думать! — невесело усмехнулся Глушаков. — Как говорится, не первый год замужем, знаю, что такое улики. Мой нож, отпечатки пальцев, водка из ограбленного магазина... — Это хорошо, что вы трезво оцениваете обстановку, — Борис забрал у Глушакова подписанный протокол, положил его в уголовное дело, сказал: — Вы свободны, Яков Ильич. — Не понял. — Я говорю, ступайте домой. Возможно, потом еще понадобитесь. Всего вам хорошего! — И Борис протянул Глушакову руку. Тот несколько мгновений удивленно-растерянно смотрел в глаза Гурину, потом схватил его руку, рывком стиснул ее, хрипло сказал «спасибо» и, пряча в отвороте головы выступившие на глазах слезы, торопливо вышел из кабинета... Итак, Садовская... Спираль поиска, кажется, начала понемногу сужаться. Интуитивно я чувствовал, что Лыч «лег в дрейф», из города он не мог уйти. Не должен. 5. Последние витки спирали 1 Мы с Гуриным тихо сидели за столом, углубившись в материалы уголовного дела, и не слышали, как открылась дверь. Я только каким-то шестым чувством уловил в кабинете присутствие третьего человека и поднял голову. У двери стояла Станислава Домшель. — Вот пришла, — сказала она и неуверенно шагнула к столу. — Извините, что так вела себя в прошлый раз... — Садитесь, — сухо сказал я. Она устало опустилась на стул и уронила на ладони голову. Плечи ее мелко затряслись. — Что случилось? — удивленно спросил я и встал из-за стола, поморщился: не переношу женских слез. Гурин протянул Станиславе стакан воды. Стуча о его край зубами, она сделала несколько глотков, сказала: — Простите, что правду не сказала на первом допросе... Боялась я его. Он на все пойдет... — Кто — он? — Васька. Фамилии его не знаю. Люськин ухажор. «...В первом часу ночи 8 октября я возвращалась от подруги Садовской Люсьены Леонидовны. Когда подходила к калитке своего дома, то во дворе магазина услышала выстрелы и тут же увидела, как через забор, который отделяет мой огород от магазина, перевалился какой-то человек и бросился ко мне во двор. Я узнала этого человека. Это был Василий, знакомый Садовской, фамилии его не знаю, живет в Озерном. Подбежав ко мне, он сказал: «Быстро открой дом!» Он, видно, заметил на двери замок. Но я растерялась и ничего ему не ответила. Василий погрозил мне кулаком и побежал к калитке. В это время из дома вышла соседка... А утром ко мне зашла Садовская и сказала, что Василий находится у нее и если я буду молчать, он щедро расплатится со мной. Василий еще просил передать мне: если я проболтаюсь кому-либо о ночной встрече с ним, он или его приятели прикончат меня... Вопрос: А вы сами потом с Василием встречались? Ответ: Да. Днем, после вызова меня в РОВД, я пошла к Садовской и рассказала Василию о разговоре в отделе милиции. Василий начал кричать на меня, что я, дескать, могла привести за собой «хвост», ударил меня несколько раз по лицу...» Я спросил: — Почему же вы скрывали этого преступника? Ведь он же убил женщину, мать троих детей! — Боялась я. Он и меня прихлопнет, — Станислава опять опустила голову, начала всхлипывать. — Потом я подумала... если вы его возьмете, для меня же лучше... А так между двух огней оказалась... И вас боюсь, что посадите за ложные показания на допросе, и Васьки боюсь... Ему убить — раз плюнуть! Знаю его не первый год... Вот потому и пришла. Делайте все, чтоб только задержать его. Если нужна моя помощь, я согласна... Через полчаса к дому № 12 по переулку Пороховому уехала оперативная группа. Гурин, Станислава Домшель и я сели в другую машину. Водитель нажал на стартер. Мотор загудел тихо, еле слышно, только слегка вздрагивал корпус машины. 2 Я приказал остановить машину метрах в трехстах от дома Садовской. Было без четверти 22 часа. Из темноты вынырнул участковый инспектор Шамрай в штатском. — Там он, — шепнул мне Шамрай. — Полчаса назад к Садовской под благовидным предлогом заходила Янина Савчук. Сапоги кирзовые у порога стоят. — Не спугнула? — насторожился я. — Да что вы, товарищ подполковник! — даже обиделся Шамрай. — Это же такая женщина! Если бы не она... — Ладно, пошли. Ночь была тихой, лунной. Но в переулке Пороховом было темно — лампочки на столбах не горели, а кроны высоких, раскидистых тополей не пропускали лунного света. Я с трудом различал спину шагавшего в трех метрах впереди меня участкового. Скользя по грязи, мы медленно продвигались по переулку. Станислава Домшель шла рядом со мной. — Страшно? — спросил я ее. — Немного. — Держитесь как можно естественнее. Сейчас многое зависит от вас. Через огороды Гурин, Шамрай и я пробрались к дому Садовской. Света в окнах не было. Станислава Домшель вошла в калитку, зацокала каблуками сапожек по уложенным во дворе плитам. Занавеска на одном из окон дрогнула, и чье-то белое лицо прилипло к стеклу. Станислава поднялась на крыльцо, постучала в кухонное окно и негромко сказала: