– Говорю ж, так, для массовости. – Покосившись на стоящую за ними даму с мощным подбородком, утопающем в енотовом воротнике, Олеся понизила голос. – Одну меня выпрут из очереди, глазом моргнуть не успею. Только паж или живой щит. Химичка захохотала: – Ну, если что начнется, то в живых вы пробудете недолго. Но спасибо. Сделав полшага из очереди, она закурила, а Олеся задумалась о смерти. Заседательство в процессе Чернова сильно повлияло на ее мировоззрение. Вдруг выяснилось, что женоубийство существует не только в сказках и детективах, нет, его осуществляют реальные люди в реальном мире. И осуществляют вполне успешно, не только избегая уголовной ответственности, но и не получая сильного ущерба для карьеры. Надо смотреть правде в глаза, если бы Саша решил от нее избавиться, то получилось бы у него ничуть не хуже. Во-первых, он рангом повыше Чернова, не какой-то там унылый партработник, которого, замени на другого – никто не заметит, а молодой блестящий генерал с уникальными знаниями. Он так важен для обороноспособности страны, что ему и десять жен простят в случае чего. Чисто физически Саша раза в три ее сильнее, вывезти пятьдесят кило мертвечины в лес и закопать для него вообще никакая не проблема, ну и главное, она абсолютно никому не нужна. Ни одна живая душа бы не хватилась. На работе только, но если бы муж велел уволиться, Олеся немедленно бы написала заявление. Робко попросила бы разрешения остаться, проблеяла, как ей нравится преподавать, но, увидев нахмуренную бровь, сразу согласилась бы. Муж был добрый и ласковый, только пока все шло так, как ему хочется. Тогда Олеся была и солнышко, и ласточка, и заинька, и всякое такое, а когда срывался на крики и оскорбления, это считалось, что она его «довела». Господи, если вспомнить, сколько часов она провела в слезах и терзании, что не так сказала, не то сделала, нанесла мужу страшное оскорбление и поставила под угрозу весь их идеальный его стараниями брак… Сколько унижалась, вымаливая прощение, и действительно чувствуя себя в тот момент последней тварью, а ведь вся ее вина состояла только в том, что она пыталась настоять на своем. Нет, даже не на своем, а просто достигнуть компромисса. Так было, когда она хотела подать документы на заочное отделение в институт культуры, уговаривала мужа, что для него это не создаст проблем, что два раза в год всего на сессию летать придется, и детей, пока маленькие, она будет брать с собой, но ничего не вышло. Сначала все было весело, хи-хи, ха-ха, глупышка моя, да зачем тебе высшее образование, да и какое в принципе образование в институте культуры, только время зря потратишь, я ж тебя так люблю, занимайся спокойно домом, потом строгое «нет, я запрещаю тебе поступать», ну а на третий раз уже грянула буря, где ее назвали и шалавой и похуже, и предложили, если она хочет спать со всякой швалью направо и налево, пусть катится на все четыре стороны. Долго ей потом еще пришлось, обливаясь слезами, доказывать, что измена и распутство вовсе не входили в ее планы. Так что Саша заставил бы ее уволиться, если бы захотел, тут нет сомнений. А дальше кто бы о ней вспомнил? Аврору Витальевну в понедельник на работе бы хватились, а ее? Дети? А что такого, если мама спит, когда они звонят, или вышла за хлебом? Папа же ей привет передает… Год бы прошел, прежде чем они насторожились, а то и больше. Соседи? Смешно. Когда она сама в последний раз видела соседа, например, с третьего этажа? Может, три дня назад, а может, пять лет, поди знай. Не остаются в памяти такие вещи. Так что никаких проблем у Саши не возникло бы, но он все же пожалел постылую жену и выбрал цивилизованный путь, хоть тот и сулил ему побольше неприятностей. Что ж, спасибо ему за то, что она сейчас мерзнет в километровой очереди за сапогами, а не гниет в каком-нибудь болоте. И пальцы ног ноют от холода, а так бы не болели. Олеся вдруг так остро почувствовала себя живой, что засмеялась. – Бросай курить, вставай на лыжи, – раздался над ухом знакомый голос, – тогда избавишься от грыжи! А если грыжи нет пока, избавишься наверняка! – Артем Степанович, какими судьбами, – химичка выпустила дым прямо физруку в лицо, – тоже хотите сапожками прибарахлиться? Не выйдет! – Это почему это? – Я держу пять человек, вы лишний. Идите в конец очереди. Вихров поправил шапку с жаккардовыми звездочками и улыбнулся Олесе: – Да я вообще-то домой шел, но, хотите, с вами постою за компанию? – Какой у вас дружный коллектив, – процедила тетка из своего енотового воротника. – Что есть, то есть, – ухмыльнулся Вихров, – работа в этом направлении ведется и дает свои плоды. – Ну постойте, а я пойду в школу погреюсь, – химичка бросила окурок в урну. Крошечный огонек на секунду разрезал серую хмарь. Олеся и Вихров остались наедине, если не считать суровых соседей по очереди. Переступив с ноги на ногу, Олеся посмотрела на часы. – Минимум полчаса еще стоять, пока нас сменят. – А нас вот никто не сменит, так что не нойте, – отрезал енотовый воротник. – Да, извините, пожалуйста, – Олеся заискивающе улыбнулась, и сама не поняла, зачем это сделала. – Ну хотите, сходите в универсам погрейтесь, а мы скажем, что вы за нами, – предложил Вихров. Тетка нахмурилась, раздумывая, но потом все же осталась стоять. И правда, место в очереди за сапогами нельзя доверять чужим людям. – Чтобы не замерзнуть, давайте маршировать на месте, – сказал Артем Степанович, – как будто мы с вами гуляем. – Вам-то, лыжнику, мороз нипочем. – А вот и не угадали, Олеся Михайловна! В глубине души я страшный мерзляк, поэтому и старался всегда бежать как можно быстрее. Как говорится, сим победиша. Она все-таки решилась спросить о том, что не давало ей покоя с их последнего разговора: – Артем Степанович, а почему вы в школе работаете? Он пожал плечами: – А почему нет? – Ну все же такие заслуги… Чемпионы СССР обычно в спортивных комитетах или где повыше. – Ах это, – Вихров снял перчатки и протянул ей, – будете? Олеся отрицательно покачала головой и показала ему свои рукавички. – Ну, как знаете. Не волнуйтесь, никакого инакомыслия или валютных спекуляций. Пошлейшим образом поломался и восстановлению уже не подлежал. – Простите. – Все нормально. Я прожил в большом спорте хорошую жизнь. Конечно, сразу после травмы был шок, растерянность. Как это так, одно неосторожное движение, и все потерял – спорт, семью, будущее. И не вернешь, не поправишь… – Знакомо, – прошептала Олеся. – У вас тоже балетная карьера из-за травмы оборвалась? – спросил Вихров с участием. – В некотором роде. И как вы справились? Он засмеялся. Очередь зашевелилась, сделала несколько шагов вперед, значит, в магазин запустили новую партию покупателей. Олеся с Вихровым остановились возле водосточной трубы, вместо нижней части которой торчала огромная ледовая борода. Олесе вдруг нестерпимо захотелось садануть по трубе, чтобы лед со страшным грохотом из нее выпал. – Теперь, оглядываясь назад, я могу точно сказать, что травма – лучшее, что со мной случилось в жизни. Набравшись храбрости, Олеся внимательно посмотрела Вихрову в глаза, надеясь так лучше понять, что он имеет в виду. Вихров подмигнул: – Что, думаете, я как та лиса? Зелен виноград? А вот и ничуточки. Да, я остался один на один со своей бедой, жизнь моя была кончена, будущее, каким я его себе представлял, разлетелось вдребезги, все так. Пришлось, собирать себя из осколков, как мозаику, в прямом и переносном смысле. Но зато я брал те осколки, которые мне нравились, и складывал их так, как я хочу. Впервые в жизни я решал сам, и это оказалось очень приятное чувство. Я ведь как в пять лет встал на лыжи, так с тех пор себе и не принадлежал. Вся жизнь была работой на результат и оправданием надежд. Ну да что я вам рассказываю, у вас в балете то же самое. Олеся покачала головой: – Вообще да, а конкретно у меня нет. На меня никто надежд не возлагал, наоборот, всегда твердили, что ничего путного у меня не получится, я балласт. Только в выпускном классе у нас появился новый педагог, и она мне сказала, что я будто сама себе запрещаю танцевать. – Хороший, видно, педагог. – Не то слово! Чудесная! – И как? Раскрыла она ваш потенциал? – Немножко, – вздохнула Олеся, – что-то я поймала, но прочувствовать не успела. Вышла замуж, уехала на Север, а там какой балет… – Да, жизнь… Не жалеете? Олеся пожала плечами: – Не знаю. И сейчас, стоя с чужим человеком в чужой очереди, она действительно этого не знала. – А я вот ни секунды. Конечно, со стороны может показаться, что я неудачник, да что там со стороны. Так и есть, незачем лукавить. – Ну что вы. – Действительно, если взять моих товарищей, то кто Олимпийский чемпион, кто чиновник, один даже замминистра, и я среди них один такой лох в трениках. Вроде бы есть от чего впасть в отчаяние, но если отбросить общественное мнение, то я сейчас чувствую себя гораздо более счастливым человеком, чем когда был великим спортсменом. Я люблю свою работу, как ни пафосно это звучит. И вижу, что вы тоже. Олеся поспешила перевести тему, пока ее не начали хвалить, и снова взглянула на часы: – Еще пятнадцать минут нам мерзнуть. – Как минимум. А в реальности, думаю, они еще один урок пропустят, очередь-то еле шевелится. – Нет, они так с нами не поступят. Вихров фыркнул: – Олеся Михайловна, если мы бросим сегодня очередь, то завтра нам не жить, и они знают, что мы это знаем. – Ну прямо-таки. – Вы, конечно, смотрите сами, но если мы сейчас покинем наш ответственный пост, то лично я лучше нырну в бассейн с пираньями, чем войду в учительскую. – И то правда. – Олеся стала быстрее переступать с ноги на ногу. – Если вы сильно задубели, то я могу и один остаться.