– А если девушка ни при чем, просто партийная верхушка вступилась за своего собрата? – Ира, его арестовали! Неделю держали в КПЗ, выбивали показания, и ваша партийная верхушка даже не почесалась. А когда всплывает эта Марина, то есть вырисовывается как минимум убедительный мотив, следователи вместо того, чтобы развести прелюбодеев по разным кабинетам и начать игру «кто кого быстрее сдаст», почему-то с извинениями выпускают Чернова на свободу. Вы меня простите, но другого объяснения этому идиотизму придумать не могу. – А мы с вами, кстати, можем это точно выяснить. – Ирина принесла в кухню телефонный аппарат и записную книжку. – И даже убьем как минимум двух зайцев. А то и трех. С секретарем суда Леной, чей муж вел дело об исчезновении Черновой, у Ирины сохранились теплые отношения после перехода на новую работу. Они не дружили, но иногда перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками, обменивались детскими вещами. Девяносто процентов заслуг в этом принадлежали Лене, которая считала Ирину своей наставницей, хотя она только уговорила девушку поступить на заочное отделение юрфака. Учеба, прерванная двумя академками по уходу за детьми, продолжалась до сих пор, а Ирина как раз думала, что делать с обнаруженными на антресолях конспектами и кое-какими книжками по специальности. Выбрасывать жалко, а хранить тоже смысла особого нет. Пару тетрадей оставить на память, а остальное вроде бы и не нужно для работы, и сентиментальных воспоминаний тоже не навевает, но отнести в мусорный бак как-то рука не поднимается. Сейчас нашелся почти идеальный выход. Лена получит хорошее подспорье для занятий, а Ирина – свободное место в квартире и ценную информацию, которую выпытает у Лениного мужа Сани, когда тот прикатит за книжками и конспектами. – Крючок с наживкой заброшен, теперь остается только ждать, – сказала Ирина, повесив трубку. – Надо бы еще со второй свидетельницей пообщаться, – Гортензия Андреевна аккуратно приподняла уголок полотенца на миске с тестом: – Ну, пусть еще подойдет. – Пусть подойдет. Ирина поставила чайник и быстро протерла стол. – У меня завтра четыре урока, так что успеем обернуться, пока Володя в садике. Легенду предлагаю стандартную – вы пишете диссертацию, посвященную свидетельским показаниям, и вам надо кое-что уточнить. – А вы? – А я ваша бабушка, которая вас конвоирует на случай, если вы вдруг начнете рожать. – А если нас засечет Чернов? Мало ли, на больничном или отгул взял? Гортензия Андреевна пожала плечами: – Мы и ему про диссертацию прогоним. – И он, конечно же, поверит. – А и не поверит, что сделает? Вы в декрете и можете заниматься чем угодно. А потом, Ирочка, вероятность провала стремится к нулю. Анисимова сказала, что после исчезновения жены он дома практически не бывает. Так, наведывается пару раз в месяц, да и все. – Интересно, а где же он живет? – Где-где? У женщины, наверное. Ирина вздохнула: – Наверное… Что ж, теперь моими стараниями ему больше не надо прятать свою любовь, и он свободно приведет новую хозяйку в родной дом. – Ну, будем надеяться, что он не завтра это сделает. А нам с вами обязательно надо поговорить с соседкой. Если она убирала у Черновых, то ей точно есть что рассказать. * * * Олеся искренне хотела влиться в коллектив, как советовал Артем Степанович, но пока не видела пути реализации этой амбициозной задачи. Принесла в учительскую банку бразильского кофе, последнее напоминание о былой роскоши, та так и стояла нетронутая, коллеги будто не слышали ее робкого «угощайтесь, пожалуйста». Когда обсуждали концерт Раймонда Паулса, показанный накануне по телевизору, Олеся вмешалась в беседу с замечанием, что Вайкуле нравится ей больше Пугачевой, а коллеги ничего не ответили и тут же перевели разговор на другую тему. Решив не сдаваться, Олеся испекла свое фирменное шоколадное печенье, и, аккуратно сложив в нарядную коробку из-под ленинградского зефира, принесла на работу. Коллектив отреагировал неоднозначно. Молодая англичанка хихикнула: – Что, опять «Самую обаятельную и привлекательную» по телику показывали? И кто мишень, Олеся Михайловна? Не успела Олеся придумать достойный ответ (впрочем, она бы все равно не успела), как завуч нарочито случайным движением бедра смахнула со стола коробку. Печенье разлетелось по всей учительской. – Ой, как жаль, – вздохнула завуч, – но я уверена, что ваша выпечка была просто изумительная. – Ничего страшного, – пробормотала Олеся. – А что ж вы сидите? Собирайте. – Я? Завуч улыбнулась: – Так это же ваше печенье. Наверное, стоило послушаться, но внезапно Олеся осознала, что еще одно унижение она вынести не в состоянии. Просто чисто физически. Ползать на корточках на глазах всего педсостава она не станет. – Вы уронили, Зоя Семеновна, вам и убирать, – сказала она. В учительской повисла тревожная тишина. Некоторое время завуч испепеляла ее взглядом, но, видя, что строптивая ритмичка не сдается, продолжала: – Это вы поставили вашу коробку так, что не пройти. Сказать «простите, что не учла ваших габаритов» хотелось так сильно, что пришлось прикусить губу и уставиться в окно. Выдержав еще одну паузу, завуч выглянула в коридор и позвала дежурных по этажу, чтоб явились в учительскую с метлой и совком. Пришли две семиклассницы, круглощекие, с бантиками, и Олесе стало их жальче, чем себя. – Давайте, девочки, – она взяла швабру, – спасибо, можете идти, уборка учительской в ваши обязанности не входит. Подметать – это не ползать на коленках, совсем другое дело. Печенье отправилось в мусорную корзину, и вообще не похоже, чтобы она сильно продвинулась навстречу коллективу. Зря только послушалась Артема Степановича, хотела как лучше, а добилась только одного, из изгоя превратилась в настоящего врага. За три дня обратились к ней только один раз, да так, что лучше бы и не обращались. В соседнем обувном выбросили импортные финские сапоги, все рванули занимать очередь. Учитывая серьезность ситуации, даже у нее спросили, идет ли она. Сапоги были нужны как воздух, но покупательская способность Олеси равнялась нулю, поэтому она, стиснув зубы, отказалась. И тут же услышала от завуча: «Ну что вы спрашиваете, разве будет наша Олеся Михайловна носить такой ширпотреб, смешно, ей-богу». Хвост очереди вывалился далеко за пределы магазина, и Олеся в окно наблюдала, как завуч о чем-то яростно спорит с позади стоящими, жестикулируя так, будто делает энергичную зарядку. – Да, умеет Зоя Семеновна постоять за себя и за коллектив, – улыбнулась старенькая учительница музыки. – А точнее сцепиться с посторонними людьми на ровном месте, – буркнула Олеся. – Нисколько не на ровном. Перемена кончается через пять минут, почти у всех урок, и вопрос в том, пустят ли их потом обратно в очередь или будет классическое «вас здесь не стояло». Олеся досадливо поморщилась. Очереди для нее до сих пор были терра инкогнита. В молодости она служила с мужем в глухомани, где не жило столько людей, чтобы образовать мало-мальски приличную очередь, а потом, когда Саша пошел в гору, быстро привыкла к военторгам и распределителям. Пять человек на кассе в булочной уже навевали на нее тоску, а становиться в бесконечные, как Уроборос, крикливые хвосты со всеми их «по штуке в одни руки» и «вас здесь не стояло» казалось ей страшно унизительным. Однажды она пристроилась за меховым капором и простояла минут двадцать на душной, хоть и широкой лестнице в Кировском универмаге, предаваясь радостным мечтам, как отправит прекрасную шапку дочери и как та классно будет в ней смотреться, когда серебристый песец оттенит ее серые глаза, как они засияют… Но очень быстро выяснилось, что, замечтавшись, она встала куда-то не туда, никто ее не признал в качестве впереди стоящего и две толстые бабы выкинули ее из очереди так сноровисто, что Олеся сама не заметила, как оказалась на крыльце универмага. Страстно хотелось вернуться и сообщить энергичным женщинам, что, когда у тебя голова, как пивной котел, меховую шапку лучше не носить, но Олеся обуздала в себе злобу. Наверняка они хорошие люди, просто в борьбе за дефицит все средства хороши. Шапка еще ладно, не досталось меховой, можно связать и выглядеть очень стильно, а сапоги в домашних условиях не стачаешь, как ни старайся. И если сейчас упустить шанс, то неизвестно, когда фортуна улыбнется тебе в следующий раз. Можно целый год рыскать по магазинам, и безрезультатно, только окончательно сносишь те последние сапоги, замену которым ищешь. Поэтому ничего удивительного, что у людей в очереди лица как перед атакой. Оставив караулить очередь долговязую химичку, коллеги помчались на рабочие места, причем завуч взошла на школьное крыльцо одновременно со звонком на урок. Помешкав немного, Олеся спустилась вниз, оделась и вышла на улицу, сама не зная зачем. Химичка терпеть ее не могла, пожалуй, больше, чем другие, хотя и непонятно почему. Олеся ничего плохого ей не делала, наоборот. Ей нравилась эта энергичная и веселая женщина, именно с ней она хотела подружиться, когда устроилась на работу, но не вышло. – Олеся Михайловна, не получится уже, – закричала химичка, как только она подошла, – договорились на пять человек, вы лишняя. Так что становитесь в конец очереди. – Нет-нет, я не буду покупать. Просто решила подкрепить наши фланги для массовости. Подержу место, пока у меня окно. – Н-да? – Конечно. Дело-то серьезное. – Это да. А у меня еще размер не ходовой… Вот стою и гадаю, разберут его до меня или нет? – Ну если не ходовой, так и не разберут. – Или вообще не завезут, – химичка шмыгнула носом. – Так я пойду тогда, раз вы постоите? Олеся испугалась: – Ой, нет, пожалуйста! Я одна не справлюсь. – А зачем же пришли?