– А с бутербродиком давай, – засмеялся он и снял куртку. Тут взгляд Ирины наконец упал на стопку конспектов и учебников, заботливо перетянутую веревочкой и в ожидании гонца засунутую под телефонный столик. – Знаешь, Ир, а сделай мне лучше с собой без чая даже, – вздохнул Саня, – домой я, кажется, еще не скоро попаду. Понимая, что бедняге предстоит еще полночи сидеть в какой-нибудь засаде, Ирина решила собрать ему побольше еды, и Саня, стоя в дверях, с удовольствием наблюдал, как наполняется объемистый полиэтиленовый пакет с такой стертой картинкой, что уже и не понять, что там было. – Сань, а ты расследовал исчезновение Авроры Черновой? – спросила Ирина, когда он, по ее расчетам, достаточно подобрел. Он кивнул. – Я тут недавно признала ее умершей… – И правда, сроки подошли. – Но в ходе разбирательства обнаружились свидетели, которые видели, как в день исчезновения Аврора буквально столкнулась во дворе с любовницей своего мужа, – Ирина откашлялась, хотя чего стесняться, это не полная правда, но ведь, с другой стороны, и не ложь… Саня однако отреагировал совершенно спокойно: – А, да, было такое дело. Мы ухватились за эту версию, попытались раскрутить, но там по нулям. – Что, доказательств не хватило? – Ир, помидоры не ложи, – перебил он, – еще заляпаемся. Попитательнее что-нибудь. – Давай яйцо сварю. – Лучше два. Она поставила на огонь маленькую кастрюльку, решив, что четырех с половиной минут, за которые варится яйцо, ей вполне хватит для допроса. – Так что там? – переспросила она. – Где? – С доказательствами? Не нашлись? Он улыбнулся: – Нашлись, и даже много, только не вины, а невиновности. Девушка пришла к Чернову только утром, забрать книгу, и от него проследовала прямиком на вокзал, где села в поезд и укатила в Москву, что подтвердили многочисленные и незаинтересованные свидетели. А самое главное, она никогда в жизни не была его любовницей. – Ой да неужели, – фыркнула Ирина. – Слушай, мы тоже не совсем дураки и не шавки лизоблюдские, – нахмурился Саня. – Извини, пожалуйста. – Да ничего. Многие нам тогда выкатывали, что мы побоялись на партработника хвост поднимать. Не верили, что мы бы его дожали, будь он реально виновен. – А нет? Саня пожал плечами. – Сама понимаешь, пока тело не нашли, определенно ничего нельзя сказать, но, по моему убеждению, скорее нет, чем да. Вода в кастрюльке закипела. Ирине надо было поторопиться, если она хотела что-то узнать. – Сань, но Марина Хмельницкая определенно была его любовницей. – Откуда ты знаешь? – Ну как… Ирина только руками развела. А действительно, откуда? Похоже, в своем стремлении разоблачить Чернова она забыла, что «все знают» – это не аргумент. – Так вот докладываю тебе, что Марина была дочкой однополчанина Чернова. Он вообще не очень поощрял блат, но для боевого товарища сделал исключение. Помог девушке из Владимирской области поступить в Ленинградский университет и взял над ней шефство чисто по-отцовски. Ирина недоверчиво скосила глаза. – Нет, Ир, тут просто поверь. Ты никогда не будешь жарить дочку своего друга, с которым под смертью ходил, если ты не конченый, а Чернов таким не был. – А жена что ж тогда на него заявление писала? Саня засмеялся: – Тут мы тоже как дураки влипли. Оказывается, не писала она ничего. – Откуда ж тогда… – От верблюда. Чернов с женой опекали Марину, особенно жена. То булочки ребенку передаст, то какую-нибудь вкусность из закрытого распределителя, то книгами они менялись, и все через Чернова. В универе заметили, что она к нему шастает, стали сплетничать, а проректорша как-то подпустила ему шпильку, что он якшается со студенткой. Ну Чернов, не будь дурак, и ответил, что не волнуйтесь, дорогой товарищ, моя жена уже сигнализировала куда надо. Типа проявил остроумие. Ну и, как ты понимаешь, информация пошла. – Так это все не более чем сплетня? – Именно. Мы проверили, Чернова и правда ничего такого не писала. – Кстати, а вы же квартиру обыскивали? – Естественно. За кого ты нас принимаешь вообще? – Ничего там подозрительного не нашли? – Типа кружевных трусов и зацелованных мужских сорочек? – Да нет, другого плана, – Ирина поставила кастрюльку с яйцами под холодную воду, – необычные бумаги, например. – Да-да, старинную карту, клад отмечен крестиком. – Сань, я серьезно спрашиваю. Не попадались вам машинописные тексты в большом количестве или запрещенка? Он задумался: – Да вроде не было ничего похожего. Но, сама понимаешь, до обыска у Чернова была куча времени избавиться от любого компромата. – Если только он знал о его существовании. Саня помолчал немного, а потом решительно покачал головой: – Нет, Ир, вообще ничего необычного. Нормальное такое жилье потомственных номенклатурщиков, шик пятидесятых. Какие-то сувениры с Севера присутствовали типа резного моржового хрена, да, пожалуй, книг действительно много было, побольше, чем в других домах, но это пока еще не преступление. Аккуратно завернув яйца в салфетку, чтобы не разбились, Ирина положила их в пакет, присовокупив соли, которую насыпала в пустой спичечный коробок. – Спасибо, Ир, ты человечище, – воскликнул Саня, – буду есть яйца и воображать, будто я в поезде и еду в отпуск. – А сам-то ты как думаешь? – О чем? – Что случилось с Авророй Витальевной. Он пожал плечами: – Да пес его знает. Наверное, приехала с работы, поставила машину, пошла домой, и на полпути вспомнила, что молока забыла купить. Побежала в магазин, а там встретила кого-нибудь. Мы, Ир, недавно взяли группу, так они людей фальшивыми корочками завлекали. Подходят к тебе на улице, здравствуйте, лейтенант такой-то, нужна ваша помощь, и ты, как честная гражданка, соглашаешься, он ведет тебя в темный подъезд, а там уж как повезет, в лучшем случае ограбит. С Черновой что-то наподобие вполне могло произойти, если у преступника было не только липовое удостоверение, но еще и машина. Заманил, завез, изнасиловал, а труп выкинул. – Да, по отзывам свидетелей она была отзывчивая женщина, всегда готовая прийти на помощь. – Ну и вот. – То есть ты исключаешь, что муж виновен? Саня поморщился: – Не то чтобы прямо исключаю… Вообще, знаешь, такое двойственное впечатление. Сначала меня сильно насторожило его спокойствие. Думаю, мужик, у тебя жена пропала, а ты ведешь себя будто она за хлебом вышла. Ни руки у тебя не трясутся, ни за сердце ты не хватаешься, ничего такого близко не видно. Наверное, думаю, ты знаешь, где она закопана. Надавил в этом направлении, а он сидит как на партсобрании, разве что не засыпает. Тут я понял, что это у него такое самообладание просто железное. А потом по-человечески разговорились, и стало видно, как он ее любит. – Каким это образом? – Всегда заметно, когда человек говорит о том, кого любит. Может, в словах и не проявляется, но по голосу и мимике понятно. – Ну, это лирика и вкусовщина.