При виде небольшой груды камней на зеленом холме, под которыми покоилось тело прекрасной Ясмины, Парсонд попросил воина, который показывал ему место захоронения супруги, удалиться. Воткнув в землю лопату, переданную ему одним из офицеров южной армии, воин ушел. Парсонд, который не выпускал из рук тела дочери, долго смотрел ему вслед, и только убедившись, что он остался один, осторожно опустил тело девочки на землю. Встал над ним на колени и горько разрыдался. – Доченька моя… девочка моя… – повторял вождь сквозь слезы, то и дело, склоняясь и целуя убитую. Сколько прошло времени в подобном излиянии горя, Парсонд не знал. Плакал он долго, но всему есть конец. Рыдания постепенно стихли. Плечи не сотрясались. Слезы просохли на ветру. Парсонд склонился над могилой жены. – Ясмина, любовь моя. Прости! Прости, что не уберег тебя и нашу Зарину от мерзавца. Прости, что своей глупостью забрал ваши жизни… Ясмина, любовь моя… Прости! Прости, что не моя рука сразила негодяя. Прости, что я не кладу его голову к вашим ногам… Ясмина, любовь моя. Прости, если сможешь, и прими нашу девочку в свои объятия. Прости, что я убил нашу девочку. Я не хотел, чтобы она страдала от хихиканья за спиной, тыканья в нее пальцем и насмешек сверстниц и сверстников. Смерть лучше жизни опозоренным. Прости, что не уберег. Прости, но я не смог бы видеть, как она мучается. А так она уже в безопасности. И ни один подлец не посмеет сказать о ней плохо и сделать ей больно… Любовь моя, Ясмина, я не знаю, где я паду. Не знаю, когда и где я вновь смогу встретиться с тобой. Но прими к себе нашу любовь, нашу Зарину. Пусть дочь всегда будет рядом с тобой, там, в далеких степях, также как она была всегда с тобой в этом мире… Ясмина, прости меня, если сможешь… Ясмина, если встретишь там, где ты сейчас, нашего мальчика, возьми его к себе. Будь с ним. Защити от всего плохого… Ясмина, прости! Парсонд тяжко вздохнул. Поднялся с колен. Подошел к лопате. Взял ее. Повернулся и вновь застыл неподвижный. Только взгляд его был устремлен на прекрасное лицо мертвой дочери, чьи волосы шевелил степной ветер. – Доченька моя! – беззвучно прошептали бескровные от волнения губы вождя, и Парсонд сделал несколько шагов к вершине холма, где рядом с могилой жены начал рыть новую могилу – для дочери. Земля была мягкой. Копалось легко. Работа спорилась. Но вдруг лопата звякнула о камень. Парсонд наклонился, вытащил его, отбросил в сторону. Взгляд его упал на лицо дочери, освещенное заходящим солнцем, и силы оставили вождя. Он выбрался из не докопанной могилы, рухнул подле дочери на колени, схватился руками за голову и застыл. Он не слышал и не видел, как подъехал Иргар. Как сын владыки соскочил с коня, подошел к нему. И только, когда на плечо Парсонда легла рука, вождь вздрогнул и обратил свой взор на приехавшего. – Это для Зарины, – сказал Иргар и положил подле девочки золотые браслеты, золотое ожерелье и диадему, украшенную драгоценными камнями. А рядом поставил мешочек с зерном, миску с ложкой, и кувшин, наполненный любимым Зариной молочным напитком. – Укрась, дочь! – предложил Иргар тихим голосом и отошел. Взял лопату. Спрыгнул в яму и стал углублять могилу. Горестно кивая головой, Парсонд одел на руки, шею и голову дочери принесенные драгоценности. Одел и вновь застыл в скорбном молчании. Сколько он так горевал бы, неизвестно, если б вновь на плечо вождя не легла рука Иргара. – Давай положим девочку. Пусть она покинет этот мир при свете солнца. Парсонд вздрогнул. Посмотрел на запад и взял дочь на руки. На дне могилы он увидел ложе из дорогих тканей юга. Мягкая подушка, набитая лебяжьим пухом в головах. В ногах мешок с зерном, миска с ложкой, наполненная вареным мясом, каравай хлеба, кувшин с молочным напитком и несколько пирожков с медом на подносе. В дни своего перехода в далекие степи, до встречи с матерью, Зарине голодать не придется. Парсонд осторожно уложил дочь. Накрыл ее большим куском золототканой ткани. Последний раз посмотрел в лицо дочери, последний раз поцеловал ее в лоб, закрыл тканью лицо девочки и выбрался из могилы. Он стоял и смотрел, как земля покрывала тело той, кого он любил больше жизни, той, кого так обидели перед смертью. Стоял неподвижно, словно неживой. Насыпав над телом девочки холм, Иргар подошел к своему коню, снял с него два тяжелых мешка и выложил из них камни на могилу Зарины. Выложил так, чтобы камни на могиле матери и камни на могиле дочери составили одно целое. Закончив с могилами, сын владыки встал рядом с вождем, и несколько минут простоял неподвижно, отдавая последнюю дань уважения умершим. Бесшумно стоял. Бесшумно удалился, оставив Парсонда скорбеть в одиночестве. Вернувшись к Овечьей реке, где расположилась лагерем южная армия, Иргар нашел тысяцкого Аминаку, преданного Парсонду человека. – Аминака, возьми две сотни воинов. Езжай и незаметно окружи холм близ ручья ежей. На холме похоронены жена и дочь вождя Парсонда. Парсонд будет с ними всю ночь. Охраняйте его. Ни один подонок не должен мешать ему. И помни, с этого момента безопасность вождя на твоей совести. Моя бабушка никогда не простит Парсонду смерть своего любимца Арташира. – Спасибо, вождь! – Аминака поклонился, приложив руку к сердцу, и пошел отбирать надежных воинов. Час спустя, в лучах почти скрывшегося за горизонтом солнца, кольцо суровых воинов сомкнулось вокруг холма, на котором сидел Парсонд. Воины готовились охранять покой и безопасность любимого предводителя столько времени, сколько надо. Глава 18 Прошла неделя, как похоронили Арташира, а вожди разъехались по своим городкам и кочевьям. В роскошном шатре мудрейшей Калавати собрались ее ближайшие сподвижники. Это была их первая встреча после памятного собрания, на котором был убит брат владыки Арташир, а Совет старейшин лишили полномочий. – Что скажете старейшие? – Калавати, постаревшая после смерти любимого сына еще лет на десять, обвела суровым взглядом присутствующих. – Если мудрейшая почтит нас своим доверием, мы исполним все, что она возжелает, – дипломатично ответил верховный жрец Аргаут. Старейшие Чепер, Нязик и Нахад закивали головами в знак согласия. Старейшие Скунх и вождь Абарванд склонили головы, показывая, что они согласны с мнением верховного жреца. Старейшая Аеша злобно усмехнулась. Но исходящая от нее злоба не пугала присутствующих. Они знали, злость властолюбивой Аеши направлена на вождей племен и сторонников владыки Ардара. – Мы должны вернуть старые порядки, – начала Калавати. – По заветам предков главой народа сакасенов является Совет старейшин, никак не владыка, не вожди. Нам нужен новый владыка. Я говорила со своим сыном Аршамой. Он согласен стать владыкой и вернуть Совету старейшин прежнее значение. Из вождей нам опасны безродные выскочки, пренебрегающие традициями нашего народа – Тургар, Тата, Митрасар, а также ближайшие сподвижники Ардара – Увахштра, Виндашпа и Фарсак. Очень опасны Парсонд и мой внук Иргар. Это, пожалуй, все, кто нам мешает. Прочие не так наглы, не так бесцеремонны к заветам предков. – А ваш сын Абда? – осторожно спросила старейшая Чепер. Лицо Калавати дернулось, как бывало с ней последние дни, когда при ней упоминали ее младшего сына. – Он уже далеко и нам помешать не сможет. А когда Аршама станет владыкой, Абда взойдет на костер, зажженный в честь благородного Арташира. – А что владыка Ардар? – Он умрет. Его убьют люди уважаемого Аргауты в день Праздника Дождя. В этот же день умрут Увахштра, Виндашпа, Фарсак, Тургар, Тата, Митрасар. В их убийстве мы обвиним Иргара и Парсонда. Это даст нам возможность двинуть на них армию, которую поведут Абарванд и его брат Дженг. – А нельзя ли заманить на праздник Парсонда и Иргара? – спросила старейшая Нязик. – Мы думали об этом. Нам тоже не хочется воевать с таким военачальником, как Иргар, но мы не видим такой возможности. Мой внук ненавидит праздники, а Парсонд не приедет, сами понимаете, почему. Солнце сместилось к западу, когда, наконец, владыка и его гости, сменив мокрые одежды, пострадавшие в часы ритуала и всеобщего обливания водой, на сухие, уселись за пиршественные столы. На этот раз порядок размещения гостей за столами был традиционный, не нарушался, в порядке исключения, решением владыки или Совета вождей. А потому владыка Ардар сидел за одним столом с братом Аршамой и сыновьями. За соседним столом сидели прочие мужчины семьи владыки: взрослые племянники Ардара. Женщины семьи владыки имели свои столы. За отдельным столом сидела мудрейшая Калавати и ее окружение. Свои столы имели вожди племен и военные вожди, которые приехали на праздник или находились в главной ставке по делам. Пир начался с того, что Ардар протянул свою знаменитую чашу из черепа Спаргапайса слуге, который стоял рядом со столом с кувшином в руке. – Кан, налей! Слуга наполнил чашу. Аршама подставил свою чашу из бронзы, украшенной серебром, сделанную в виде головы быка, под кувшин другого слуги. Однако, прежде чем тот наклонил кувшин, вмешался Ардар. – Не лей! Брат, – владыка обратился к бледнеющему Аршаме, – сегодня праздник, нас из братьев осталось тут двое, и я хочу, чтобы мы пили вино из одного кувшина. Кан, налей моему брату из своего кувшина. Ардар взял в руки свою полную чашу и обратился к бледному, как полотно, Аршаме. – Что же ты не берешь свою чашу, брат. Бери, я хочу, чтобы ты выпил вместе со мной. Бери, бери, не робей. Трясущимися руками Аршама взял свою чашу и поднял на брата глаза, полные ужаса. Ардар ухмыльнулся, отхлебнул из своей чаши и сказал Аршаме. – Пей, не бойся. Кувшин с ядом Аргауты вылили. Кан наливает нам нормальное вино. Аршама едва не грохнулся в обморок от страха, но вино выпил, хотя зубы его при этом выбивали дробь о края чаши. Ардар поднял вверх свою чашу, давая знать всем присутствующим, что он начал пир и всем прочим пора также приступать к веселью. – Ладно. – Ардар допил вино, крякнул и поставил чашу на стол. – Нашей матери простительно. Она хоть и обучалась владеть оружием в детстве, на войне никогда не была, а потому мало что понимает в военном деле. Но ты то не мать. Ты должен был понимать, что Иргар разгромит Абарванда и его армии. Ты то должен понимать, что если бы вы объявили Иргара вне закона, на его сторону перешли б воины всех погубленных вами вождей и «независимые» Парсонда, а это более половины войск нашего государства. А чтобы вы все делали, когда к Иргару на помощь пришли б пятьдесят тысяч тохар, те, кого он вытащил с рудников Кадфиза? Иргар с вас бы сделал крошиво. Или ты надеялся, что после своей победы Иргар оставил бы в живых тебя и твоих сыновей? Если так, то ты тогда большой болван, Аршама. Хотя, что о тебе говорить. Была б у тебя голова, ты бы заметил, что на празднике не присутствуют Тургар, Тата, Митрасар, Увахштра, то есть те, кого вы собирались убить. Для тебя сообщу, что они отбыли к своим армиям. Если со мной все-таки что-нибудь плохое произойдет, они объединят армии, провозгласят владыкой Абду и двинутся на вас походом мести. На чьей стороне в этой войне окажутся Иргар, Парсонд и союзные нам тохары, я думаю, тебе, Аршама, объяснять не надо. Умный заговорщик, заметив, что нет четырех вождей из шести, которых планировали убить, сразу б сообразил, что надо делать ноги, и сбежал бы, к массагетам ли, в Ховарезм ли, не знаю куда, но сбежал бы. Ты же, как последний дурак, остался и теперь смотришь на меня перепуганными глазами и гляди, то и дело, обделаешься. Скажи спасибо своей жене, Аршама, что она воспитала таких сыновей. Ради своих племянников я оставлю тебе жизнь, но ты уйдешь в изгнание. – Спа-а-а-а-си-бо, брат. – Иди, попрощайся со своими – они собрались в твоем шатре – и езжай. Люди Комала проводят тебя. – Спа-а-а-а-си-бо, брат. – Ступай! Ступай! – Зачем ты оставил его в живых, отец? – недовольно спросил Асу, пятый сын владыки, когда Аршама, в сопровождении рослых телохранителей Ардара, покинул пир. – Тебе мало крови, которую пролил твой дядя Абда? – холодным тоном спросил сына владыка. – Я до сих пор не знаю, что мне делать с сыновьями Арташира. Посмотри, какими волками они смотрят на сыновей Абды. А ведь сыновья Абды их братья и все мы одна семья, один род. Убей я сейчас Аршаму, и мне пришлось бы убить или изгнать всех его сыновей, иначе я не смог бы спать спокойно. Но этим я бы наказал не дурака Аршаму, а его ни в чем не повинных жен. А так женщины мне благодарны и, поверь, твои двоюродные братья тоже. Они, ведь, не дураки, понимают, что я пощадил их и не наказал за глупости их отца и бабушки. – А что с остальными заговорщиками? Неужели ты их тоже простишь, отец? – спросил Худата, старший сын владыки. – Аргаут умрет. Абарванда на посту вождя сменит его брат Дженг. Что же касается остальных… Глупо проливать кровь тех, кто и так одной ногой в могиле. Старейшего Скунха заберет к себе его сын. Старейшую Нязик – ее дочери. Старейшую Нахад – ее младший брат. Старейшую Аешу – жрецы храма Великого Змея, что в Багае. У них есть для нее дело – руководить жрицами храма. Махарши умный человек – у него не забалуешь. Старейшая Чепер останется при вашей бабушке. Мудрейшая Калавати покинет Кас и поселиться в Шитиварии со своими любимыми внучками Авой и Боран. Между собой этим старейшинам уже не встретиться. Так зачем же их убивать и настраивать против себя их роды? – Мудро, отец, – с уважением сказал Асу, а Тавах спросил. – Отец, если не секрет, откуда ты узнал, что тебя хотят отравить? – Плохой был бы я правитель, если б не знал, что делается в моей стране, не говоря уж о главной ставке. Так что, сынки, гуляем? Или и дальше будем судачить о делах? – Гуляем, отец! – сказал Асу. – Кан, наливай всем!.. Глава 19