– Как эта фотография выглядела? Ты посередине, девушки по бокам? – Именно так, все чинно, благородно, без улыбок. Все фотки у Катьки остались, я свою домой принести не смог. – Долматов щелкнул пальцем по горлу, показав причину нерасторопности. – Прошло еще время, Вика пишет, что матери стало хуже, и она оформила ее в дом престарелых. Я смекнул, что могу квартиры лишиться, и пишу ей: «Вика, если ты согласна выйти за меня замуж, то приезжай в зону на свидание, привози продукты, забросишь денег на лицевой счет. Если не согласна, то я обращусь к прокурору, чтобы тебя принудительно выписали». И что ты думаешь? Она приехала! На полном серьезе говорит: «Ни о чем не думай. Я дождусь тебя!» Хозяином зоны тогда был Саркисянц. Он издевался надо мной, как хотел, но тут вошел в положение и дал нам свидание на трое суток, как мужу с женой. Я был на седьмом небе от счастья. Мне в те дни казалось, что я Вику всю жизнь любил и ни о ком больше не мечтал, кроме как о ней. На свиданке мы договорились, что она приедет через полгода, и мы распишемся прямо тут, в зоне. Через полгода у нее не получилось, а потом пришло извещение из дома престарелых, что мать умерла. Вика в письмах успокаивала, говорила, что ничего не изменилось и она будет моей женой. А потом – бац! – прилетело письмецо: «Я передумала выходить за тебя замуж. Квартира теперь моя, я ее обменяю на другую». И все! С тех пор она пропала. Через одного откинувшегося я узнал, что в моей с матерью квартире живут посторонние люди, и я теперь вообще не имею жилплощади. Подскажи мне, как грамотный человек, я могу через суд или через прокурора вернуть квартиру? Она же по беспределу меня с хатой кинула, в бомжа превратила. Воронов прекрасно понимал, что квартиру Долматов уже не вернет, но заверил его, что переговорит со знающими людьми и сообщит, к кому обращаться с жалобой. Разочаровывать морячка в разгар беседы он не собирался. – Веришь, я на Катьку зла не таю за то, что она меня обобрала, с матерью по-скотски поступила. Обещала заявление забрать, а заявление по изнасилованию нельзя забрать в принципе. Было и было, хрен с ним! Остался без денег, чеков и вещей. Это можно пережить, а вот квартиру! За нее я бы Вику… – Стоп! – прервал Воронов. – О преступных намерениях расскажешь куму[7], я сюда с другой целью приехал. Поговорим о «виновнице» торжества, о Елене Прекрасной. – Если бы мне сейчас сказали: «Давай мы тебе месяц срока накинем, а ты перенесешься в сентябрь 1979 года и еще раз с Ленкой любовью займешься», я бы согласился. Я когда вспоминаю ее… но это неважно. Что про нее рассказать? Симпатичная умная девочка, ревнивая. Забавно было смотреть, как она обижается. С виду она невинная, как ангелочек, а на самом деле… – Расскажи об Ирине, – предложил Воронов. – Это кто такая? Виктор описал, как выглядит Ирина Анатольевна, но фамилию называть не стал, чтобы Долматов не смог перекинуть мостик от преподавательницы иностранного языка к ее всесильному папаше. Береженого бог бережет! – Не было такой, – заверил Долматов. – Хотя… – Что «хотя»? – жестко спросил Воронов. – Ты опять юлить начал? – Нет. Нет! Ты ничего такого не подумай. По описанию я видел эту женщину и даже разговаривал с ней. Она у меня где-то в подсознании связана с Катькой, но в квартире ее не было. О, припомнил интересный случай! Долматов решил загладить вину и позабавить важного гостя. – Сидим мы как-то с девками, выпиваем. Звонок в дверь. Открыли – участковый: «У меня есть жалоба на вас от соседей: шумите, музыку громко включаете». Катя в позу встала: «Вы знаете, кто мой папа?» Участковый не испугался, отвечает, что перед законом все равны, а папе, какой бы влиятельный он ни был, будет неприятно узнать, что в квартире его дочери – притон. Катька сдулась, стала оправдываться. Участковый обошел квартиру, всех собрал в гостиной и стал по одному на кухню вызывать, объяснения брать. Катька его уговорила, чтобы он дело замял, что-то пообещала ему. После его ухода мы собрались все вместе, стали прикидывать, кто из соседей мог жалобу написать. Катька думала-думала и говорит: «Мы же музыку только днем или вечером врубаем, а ночью у нас тишина. Кто на нас жалобу писать будет?» Решили, что старушка сверху могла заявление накатать. На другой день Катя сходила к ней. Пришла ошарашенная – старушка оказалась глухой. Так мы и не узнали, кто жалобу написал. – Как выглядел участковый? Он удостоверение показывал? – Ничего он не показывал. Кто у него документы спрашивать будет, если он в форме? Молодой такой, усатый, строгий. По званию – лейтенант. Папочка кожаная, бланки объяснений. Вопросы задает властно, сразу чувствуется, что с дебоширами не в первый раз общается. – Кто в этот день был? Посмотри на «решетку», освежи память. – Ничего освежать мне не надо! Я каждый день у Катьки помню, словно вчера это было. У меня после ареста в жизни больше ничего хорошего не случалось. Долматов взял «решетку», прикинул, ткнул пальцем: – 6 сентября, четверг. Были я, Катька, Ленка и Вика. Вика была в последний раз, потом ее Марина заменила. Вернулась, так сказать. – Ваши отношения в сентябре изменились? – Я бухать устал и от девок устал. Если бы у меня деньги кончились, то мы бы разбежались и больше бы не встречались, а так Катька не отпускала меня. Даже если я грубить начну, она сделает вид, что обиделась, губки надует и через полчаса первая на мировую идет. Ты пойми, было все здорово: красивые девочки, секс, выпивка, отпуск! Даже погода стояла классная – бархатный сезон. Нам бы расстаться на высокой ноте, но не судьба! – Давай подведем краткий итог. Я не собираюсь оспаривать приговор, но хочу узнать твое мнение. Тебя подставили? – Сто процентов! Ленка трезвая была, когда я спать ложился. – Если тебя подставили, то кто? – Ленка уговорила меня не предохраняться, на экспертизу пьяная приехала. Я сижу только за то, что у нее алкоголь в крови обнаружили. Сама бы она такую схему не продумала. Когда я на следствии с адвокатом обсуждал линию защиты, он сказал, что доказательственный ряд выстроен идеально, и оспаривать обвинение – только суд против себя настраивать. Вот и решай: могла пятнадцатилетняя девочка такую юридически грамотную подставу продумать или нет. – Старшая Дерябина и Титова учились на юридическом факультете, – напомнил Виктор. – Да на кого они там учились! Задницей вертели да преподавателям глазки строили. Катьке вообще все по фигу было. Папа и диплом сделает, и на работу устроит. – Ты знал, кто ее отец? – Она говорила, что он какой-то большой начальник, лесом занимается. Я за одно был спокоен: что он из загранкомандировки внезапно не вернется и наш шалман не накроет. – Главный выгодоприобретатель в этом деле – Титова. – Кто? Выгодоприобретатель? Красиво сказано, сразу видно умного человека. Вика, конечно, больше всех урвала, но если эту схему она провернула, то она – самая умная женщина на свете. Так все высчитать, все организовать. Вряд ли она. Вика потом в дело вступила, когда меня уже арестовали. Скорее всего, мой срок – Катькиных рук дело. Она видеомагнитофон просила, я отказался покупать. Она вроде бы смирилась, а могла злобу затаить. – В те времена уже были видеомагнитофоны? – удивился Воронов. – В валютных магазинах за чеки все было: и видеомагнитофоны, и японские телевизоры, и двухкамерные холодильники. Видик стоил, как отечественная машина, зато престижно! Кассеты только непонятно, где покупать, но даже пары штук хватит, чтобы любому пыль в глаза пустить. Я думаю, дело было так. Катька решила от своей идеи с видеомагнитофоном не отказываться, а меня растрясти другим путем. Они все подстроили, но просчитались: оказалось, что заявление забрать нельзя. Училась бы хорошо – я бы не сидел. – Если у тебя с младшей Дерябиной были неплохие отношения, то почему она с такой легкостью пошла на преступление? Подтолкнуть невиновного в жернова правосудия – это преступление, по-другому не скажешь. – Жернова – они и есть жернова, затянут – не выберешься. Одна труха останется, и никому ничего не докажешь. Не знаю я, почему она согласилась подставить меня под раздачу. Скорее всего, старшая сестра сказала, а она сделала. Разыграла все так, что я подвоха не почувствовал. Вошел дежурный офицер, сообщил, что Звонарев ждет гостя на КПП. Воронов оставил осужденному папиросы и покинул административный корпус колонии. 17 Вечер воспоминаний проходил у Звонарева дома, в двухкомнатной холостяцкой квартире. За ужином, под жареную картошку с малосольными огурчиками, первую бутылку выпили незаметно. Хозяин полез в шкаф за второй, озадаченно осмотрел место заначки, почесал затылок. – Вот черт, я был уверен, что еще бутылка есть. Не беда! Сейчас все исправим. – Он подошел к телефону, набрал короткий номер: – Натаха, привет, давно не виделись! Тут такое дело, брат из Хабаровска приехал… Сколько сейчас времени? Половина десятого… Ну и что с того? Натаха, давай не будем ссориться, а то если я в позу встану, всем только хуже будет. Договорились? Спасибо, солнышко! Звонарев и Воронов собрались и вышли на улицу. – Жизнь в небольшом поселке имеет свои особенности, – объяснил Звонарев. – Тут каждый друг друга знает, в нужную минуту на помощь придет. Они быстрым шагом дошли до продовольственного магазина. Полная женщина в болоньевой куртке поджидала их у служебного входа. – Стойте здесь! – велела она. Продавщица открыла дверь. На всю улицу зазвенела сигнализация. Женщина вошла внутрь, отключила систему оповещения, через минуту вышла с бутылкой водки. Звонарев протянул деньги. – Завтра отдашь! – отстранила она его руку. – Я сейчас с кассой возиться не буду. Звонарев и Воронов вернулись домой, продолжили ужин. Виктор за столом в основном молчал, давая хозяину возможность выговориться перед заезжим гостем. – Я женился на четвертом курсе, по распределению вернулся во Владивосток. Через три года мне предложили перейти в систему ИТУ, на должность замначальника колонии. По служебной лестнице взлет, о каком только мечтать можно. Жена нехотя согласилась. Мы вернули комнату в общежитии райисполкому, а тут, в поселке, получили служебную квартиру. Через год жена заявила, что сыта жизнью в захолустье, и уехала к родителям в Хабаровск. Так и живем: она – там, я – тут. Встретиться, развестись – времени нет: то она не может в райцентр приехать, то мне недосуг ее выписывать. Я тут стал с одной девушкой встречаться, так по поселку слухи поползли, и она стала меня избегать. Пришлось на разведенок переключиться. Все бы ничего, только секретность надоела – каждую встречу приходится организовывать, как сбор масонской ложи в сталинские времена. Зато за спиртным в магазине очередей нет! Продуктовое снабжение как в Москве, по первому разряду. Рядом лес, рыбалка. Здесь у людей другая шкала ценностей. Джинсы, модные кожаные куртки – не в цене. Выделываться не перед кем. Купишь обновку – никто не заметит. Престижными считаются только мощные снегоходы и редкие ружья. Я не охотник, не могу по лесу весь день шарахаться, чтобы тощего зайчика подстрелить, но от общества не уйдешь! Пришлось во Владивостоке штучное ружье покупать. «Меркель», слышал про такую фирму? Все соседи приходили поглазеть, пощупать, в стволы заглянуть. Буду переводиться на новое место службы, обязательно продам. Но я что-то заболтался. Расскажи про школу, дай молодость вспомнить! – Погоди, школа не убежит! Долматов пожаловался, что он больше всех в БУРе сидит. Это правда? – Врет! В БУР он заехал всего один раз. Это еще до меня было, при Саркисянце. Как раз перед прибытием Долматова вышел на свободу автомобильный мастер-универсал, специалист – золотые руки. Он всей округе автомобили ремонтировал. Хозяин решил найти замену. Построил вновь прибывших на плацу и говорит: «Среди вас есть мастера, у кого руки не из задницы растут?» Долматов выходит: «Я высококлассный механик, любой двигатель починить могу». Саркисянц обрадовался, спрашивает: «На «Волге» движок перебрать сможешь?» Долматов отвечает: «На «Волге» не могу. Я – судовой механик, специалист по дизелям». Саркисянц как завопит на всю зону: «Ты где, сволочь, здесь корабль увидел? Здесь самый большой водоем – это лужа возле свинарника. Здесь тайга кругом, тигры уссурийские ходят, а он мне про морские дали рассказывать решил! Ты за кого меня принимаешь? За деревенского дурачка?» Вот так, за неосторожно сказанное слово, Долматов на второй день пребывания в зоне отправился в БУР как злейший нарушитель внутреннего порядка. – Он на вид безобидный мужик. Почему он до сих пор не освободился условно-досрочно? Статья за изнасилование мешает? – Новый начальник колонии его тоже невзлюбил, каждые полгода ему выговор объявляет. С выговором ходатайство на УДО не подашь. Да хватит о зоне! Давай про школу поговорим. Со стороны хозяйственного двора забор еще не поставили? …К полуночи опустела и вторая бутылка. Звонарев решил опять позвонить продавщице, но Воронов отговорил. Изрядно выпившие, они легли спать. Рано утром хозяин ушел, вернулся с подарками. – Это нож! Традиционный подарок гостям нашей колонии. А это – от меня лично. Он протянул Воронову пистолет Макарова. В первую секунду Виктор подумал, что пистолет настоящий, но когда взял в руку, понял, что для боевого оружия в нем не хватает веса. – Сделано мастерски, – похвалил изделие Звонарев. – От настоящего не отличишь. На курок зря не нажимай, зажигалка все равно не работает. Наши умельцы никак не могут зажигалку в механизм встроить, постоянно что-то ломается. На завтрак Звонарев соорудил бутерброды с красной икрой, предложил пропустить по рюмочке для поправки здоровья. Виктор отказался. Через час из поселка во Владивосток отправлялся служебный автомобиль. Воронов тепло попрощался с гостеприимным хозяином и убыл в столицу Приморья. В тот же день он сел в поезд и наутро был в Хабаровске. Воронов смог в спокойной обстановке рассмотреть подарки, только добравшись до своей комнаты в общежитии. Охотничий нож был в резной деревянной коробке, изнутри отделанной бархатом. На лезвии ножа неизвестный мастер выгравировал с одной стороны тигра, с другой – дракона. Что означал этот символизм, Виктор не понял, но сам нож ему понравился. Пистолет-зажигалка со сломанным механизмом был бесценной вещью. В любой экстремальной ситуации его можно было использовать как орудие устрашения. Ни один человек, увидев наведенный в грудь ствол, не станет испытывать судьбу на прочность и нарываться на пулю. Воронов бы точно не стал. К обеду с шумом и гамом вернулись с занятий однокурсники. Увидев Виктора, засыпали вопросами: «Как там, во Владивостоке? Японские товары в магазинах еще не продают?» Воронов коротко рассказал о путешествии. Про визит в зону умолчал. После обеда он был на кафедре у Архиерейского, отчитался о проделанной работе, подписал командировочное удостоверение. В конце рассказа выложил на стол коробку с ножом. – Что это? – удивился Вадим Петрович. – Подарок от наших коллег из УВД Приморского края. Архиерейский открыл коробку, достал нож. – Господи, красота-то какая! – восхитился он. – Ручная работа. Тебе не жалко с такой вещью расставаться? – Вадим Петрович, зачем мне нож в общежитии? Потеряется или стащит кто-нибудь. Я его специально для вас привез.