– Хотелки бабские и воинская служба – две разные вещи! Быть равной со всеми, значит исполнять свой долг безоговорочно! Отслужишь в совмещённой казарме. – Но я подавала заявку в другое место! – решила я отстоять свои права. – Я жаловаться буду! – Кому? Старикашке со ржавым ружьём и роем пчёл? Не смеши меня! И помни, что когда ты уедешь, он останется здесь. Это я так… к слову. Так что забудь о жалобах и покинь кабинет! – Гнилой город с гнилыми людьми! – остервенело бросила я ему напоследок. – Ничего, скоро ты нас покинешь, отправившись в свой новый городок с кучей голодных юнцов, считающих, что бабе в армии не место, а вот в армейской койке с ними, да. Свободна! Я вышла из кабинета жутко напуганная его шантажем и неожиданным распределением. Пчеловод, любезно отвозивший меня в военкомат все эти дни, как и обычно, ожидал в машине. Я помнила об угрозах сержанта и, собрав свою волю в кулак, улыбнулась старцу. – Я прошла! Прошла все тесты! – кричала я ему снаружи, ещё не сев в автомобиль. – Ты ж моя умница! – открыл он мне дверь, и схватив ладонями за щёки, крепко расцеловал. – Поздравляю! – Взяла направление у того сержанта? – Того на месте не было! Взяла у другого! – Ну и славно! В добрый путь! – сказал мне пасечник, и мы поехали домой. Бессонные ночи в преддверие ада, описанного сержантом давали о себе знать. Я стала раздражительной, всё время недоспавшей, рассредоточенной. От сильной нехватки ночного сна меня тошнило по утрам, и аппетит совсем исчез. – Доченька, тебя что–то гложет? – спросил меня мой заботливый приёмный отец одним тёплым утром, когда мы вышли погулять. – Нет, нет! Я просто волнуюсь перед армией! Мне всё в новинку, вот и тревожусь зазря! – Тревожишься настолько, что мучает тошнота по утрам? Я улыбнулась, ничего не ответив, по–прежнему умалчивая от него, что получила назначение в другую часть. – Не волнуйтесь! Это пройдёт! – я погладила старца по руке. – Пройдёт, конечно! Да только через девять месяцев! – ответил он, серьёзно глядя мне в глаза. – Ты носишь малыша под сердцем. – Такого быть не может! Я ведь сдавала анализы и проходила медосмотр! Неужели врачи там столь некомпетентны? – добро пошутила я, скрывая, что зерно сомнения он всё–таки сумел во мне посеять. – Так то рано было! По жене и дочери помню, что через две недели ребёночек и заявляет о себе. Тебе бы к акушерке заглянуть! – Не пойду я! Не понесла за столько недель, что с фермером жила, а как рассталась – залетела? – всерьёз взволновавшись, что это может быть и правдой, противоречила я. – А к акушерке наведаться не просьба была, а приказ, который ты, как мать, должна исполнить! Глава 11. Преданность вопреки всему – Ты же любишь животных, лейтенант? – Люблю! – А ты собачник или кошатник? – Собачник больше. – И за что же ты любишь собак? – За преданность. – Преданность... Майор продолжила повествование о своей жизни: Я посетила кабинет акушерки, как и настаивал пасечник. После пересдачи анализов и последующего тщательного осмотра, она наконец–таки пригласила меня сесть за стол. – Скоро ты станешь мамой! – холодным тоном сообщила врач. – Я ... беременна? – Ты беременна. Именно это и происходит, когда мужчина с женщиной занимаются сексом. Я посмотрела в её строгие, сверлящие меня из–под тонкой оправы очков, глаза. – Почему вы меня осуждаете? – Потому что тебе восемнадцать! А судя по заполненной личной анкете, отец ребенка неизвестен или желает оставаться таковым. Это называется безответственность, девочка! Когда ты наслаждаешься пенисом и принимаешь мужское семя в себя, надо помнить о том, что потом это семя может превратиться в плод, а вот в его воспитание должна участвовать не только ты, но и хозяин пениса. – С чего вы взяли, что у ребенка нет отца? Может, мы просто не женаты? – слукавило моё поруганное самолюбие. – Мне многолетний опыт подсказал. Знаешь ли ты, сколько юных девок прошли пузатыми через эти руки? Финальный выбор у всех одинаково плох: аборт, детдом или взросление без папы. – Вы не можете судить всех под одну гребёнку! – Что ж, надеюсь, что у тебя иначе! Я вскочила со стула в слезах, и побежала вон из кабинета, но на прощание сказала: – Безответственность – это когда рожаешь кучу детей от законного мужа, зная, что он пропивает семью. Так скажите мне, а не лучше ли растить ребёнка вообще без отца, чем иметь подле себя алкаша или негодяя. – В обоих случаях лучше вообще не заводиться детьми! Жду тебя на следующий приём. Надеюсь, на него ты явишься куда рассудительней! Я уже не могла сдерживать горьких слёз. Я понимала, что она имеет в виду под рассудительностью – аборт. Знаешь, лейтенант, она была права во многом. Фермер внушал мне, что зачать я не способна, а я, малолетняя дура, верила и позволяла ему так кончать, как нравится. – А вам, ведь, нравится в нас кончать? Заполнять собой? Это, ведь, тешит ваше эго? Ну, что ты скажешь, лейтенант? – Скажу, что акушерка не имела права высказывать своё личное мнение. Вы не за ним явились к ней! – О, дорогой! – рассмеялась майор. – Ты, видимо, не жил в небольшом городке, где термин объективность высмеивается за стопочкой наливки. Там каждый норовит сказать своё и каждый считает себя абсолютно правым. Как бы то ни было, она действительно смотрела в очи правде: я не должна была беременеть от фермера. Да только было поздно сожалеть! Я вернулась в нашу однокомнатную норку, упала на диван и начала рыдать. Мой добрый приёмный отец был всё ещё на работе, и никто не слышал моей боли и всхлипов. Я положила руки на живот и будто обняла её, – свою малышку или малыша. Не важно сколько плоду дней! Если ты знаешь, что под сердцем носишь жизнь, ты уже мать и уже любишь своего ребёнка. Я думала, как поступить, и аборт не входил в мои планы. Оглядываясь кругом, я понимала, что не имею права принести младенца в этот дом, ведь даже я была там гостьей. Вернуться к матери я тоже не могла. Куда там было возвращаться? Я не хотела, чтобы этот ребёнок делил судьбу моих братьев и сестёр, затерянный между ними, забытый своей мамой, ведь у меня бы не хватало времени на полноценную заботу о нём. Мне бы пришлось напялить фартук «Золушки» и вновь пахать на всю семью, обделяя его материнской лаской. К тому же я ужасно не хотела, чтоб мой малыш рос рядом с выпивущим алкашем и бесхарактерной бабулей. Меня отвлёк от рассуждений пчеловод, пришедший домой с работы. Он тяжело вздохнул, сняв с головы панаму и протерев ею усталое лицо. Потом чуть ковыляя, двинулся на кухню и, повернув водяной кран, стал мыть лицо и руки по локоть: – Что–то сегодня я так устал на работе! И голова немного мутная! – посетовал пасечник, обычно никогда не жалующийся на самочувствие. – Подай, пожалуйста, свежее полотенце! – Я беременна! – сказала я ему, исполнив просьбу. Заулыбавшись, он положил ладонь мне на живот: – Так это ж хорошо! Ребёночек у тебя будет! – А как кормить и где нам жить? – расплакалась я у него на плече. – Ну что ты? Что ты! Как говорится «в тесноте, да не в обиде!». Все вместе тут и поживём, пока иное не придумается! Получишь материнский капитал и съедешь, если пожелаешь. Ну а пока можно поспрашивать на фермах: глядишь, где–то работница нужна. Будешь хозяйкам с бытом помогать, раз с армией идея не свершилась. – Спасибо Вам! – я крепко обняла его. Конечно, я пойду работать, и буду Вам с делами помогать! Я никогда не забуду Вашей доброты, и навсегда останусь Вам преданной. – Будь преданной малышу вопреки всему! Теперь это он отдаёт тебе приказы, которые необходимо исполнять! – промолвил пасечник и добро улыбнулся. Глава 12. Порушенная репутация – Так вот, лейтенант! – продолжила майор, взяв в рот кусочек шоколада. – До армии оставалось меньше месяца. Не знаю почему, но я до сих пор не отказалась от полученного места в казарме. Я даже не думала об этом. Я просто сфокусировалась на ребёнке и устройстве нашего жилья и быта. Я ходила по фермам и интересовалась, не нужна ли им помощница или рабочая. К сожалению вакансий не было, что мне казалось несколько странным, но доказать или оспорить это я бы не смогла.