Однажды я увидела в газете, что некой даме с подорванным здоровьем и проживающей в особняке на собственном участке, очень нужна прислуга в доме. Оплата труда была весьма хорошей. Текст объявления почти «кричал» о срочности найма, и я незамедлительно отправилась по указанному в анонсе адресу. Дом был большой, работа женской: прибраться, приготовить, постирать, помочь хозяйке с гигиеной. Сама она была чрезмерно горделивой дамой с прогулочной тростью в руках. Пожилая, привыкшая к поклонению и почёту, она преувеличивала свой недуг, который даже не имел названия. – Я готова служить за ту зарплату, которую Вы предложили в объявление. Вы не разочаруетесь! – Ну, это уже не тебе решать, милочка! Не та ли ты девчонка, что жила под крышей молодого фермера? Ела, пила, обогревалась забесплатно, а после убежала, вовсе не поблагодарив, бросив его одного с незавершёнными задачами в хозяйстве? – Это он Вам сказал? – Значит ты, раз не отрицаешь! – Но всё было совсем не так, я… – Никогда не перед кем не преклоняй колени! Мне оправдания твои ни капли не нужны! Только в нашей деревне в свой дом тебя вряд ли кто–то пустит. В хозяйстве верность и ответственность в почёте, а не красивые глаза цвета холодного рассвета. – Прошу Вас выслушать меня! – Не стоит стараний! Я тебя не стану нанимать! Вот только парня жалко. Из–за тебя он не сумел сладить с делами, и отцовскую ферму пришлось продать. Надеюсь, совесть будет тебе лучшей карой, чем назначил бы какой-либо земной судья. Покинь мой дом! Я вышла оттуда точно окаченная кипятком, ну или ледяной водой, а внутри меня всё нервно тряслось. «Какая же он мразь! Решил испортить мою жизнь и перекрыть мне кислород! Наговорил всем с три короба! Выставил меня безответственной сукой, которая жила за его счёт! А то, что он меня использовал, он хитроумно умолчал. Мерзавец!» Ох, лейтенант! Это был день неприятных событий. Завернув за угол особняка, я наткнулась на свою нерадивую мать. Увидев меня, она злобно сомкнула губы и, опустив голову, хотела проскользнуть. Я тоже не жаждала встречи, но меня возмутила мимика её лица: – Здравствуй, мама! Неужели так трудно поздороваться с дочкой? – Ты мне не дочь, а змея, что я пригрела на груди. Ты бросила меня одну с одиннадцатью детьми ради того, чтоб стать подстилкой фермера. – Нет, мама! Подстилка – это ты! Ни жизни, ни мечты, ни цели! И у тебя мужик, который пьёт и делает детей, а ты всё это позволяешь! Ещё и хочешь на других свалить! – Не смей меня осуждать! Смотри сама не понеси от фермера, известного как Донжуан по всей округе! Бросит тебя и глазом не моргнёт! А я тебя обратно не приму и не надейся! – она прошла, толкнув меня плечом, и тут я поняла, что и сама не лучше матери. Подставилась под подлеца и залетела от него, нарушив все намеченные планы, ещё и бездумно неся ребёнка в неустроенную жизнь. Только вот мама моя остановиться не сумела, а я вроде бы успела опомниться. Я пришла домой в полной растерянности. Раздавленная, униженная, с порушенной репутацией и считающая себя и, правда, безответственной, как мне сказала пожилая дама, акушерка, да и намекнула мать. Но больше всего меня мучал один вопрос: как я скажу пчеловоду, что фермер пакостно оклеветал меня по всей деревне, и мне теперь работы не найти? Конечно, я знала, что из дома меня никто не выгонит, но жить бесплатно девять месяцев за счёт пожилого мужчины мне вовсе не желалось. В соц.службу обращаться я боялась, ведь ходили слухи, что у юных, бездомных и безработных мамаш могли отнять потомство для «лучшей» жизни последних. А аборт... аборт я сделать не могла, я слишком любила своего малютку. Я приготовила ужин и накрыла на стол. Тошнота, частенько мучавшая меня, не давала покоя и этим вечером. Еле избавившись от неприятного чувства, я уснула на диване, не дождавшись пчеловода. Открыв глаза, я глянула на время. Почти что полночь, а его всё дома нет. Я встала с дивана и потёрла сонливое лицо ладонями. «А вдруг случилось что?!» – сковал меня испуг. Я резко проснулась и заходила по комнате взад и вперёд. Надо было что–то делать, и я уселась за его старинный телефон. В записной книжке я нашла контакт хозяина, у которого он работал последнее время. Недовольный сонный голос ответил мне мужским баритоном. Обрадовавшись ответу, но сильно засмущавшись, я не сразу смогла объяснить, кто я и почему ищу пчеловода. – Он в местной больнице! Поезжайте туда! – А что же с ним случилось? – схватилась я за майку на груди. – Откуда же я знаю?! Я не врач! Он просто грохнулся на землю. Сознание потерял. Я отвёз старика в больницу, а его дочке телеграмму срочную послал. Надеюсь, что приедет утром! – Спасибо! – бросила я трубку, и второпях, совсем не думая о позднем часе, отправилась пешком в больницу. «Говорила же, что на пенсию надо! А он всё твердил, что скучно ему!» – сетовала я на старика, пока бежала, что есть мочи, через поле. Ночной свист и шуршанье природы пугали и подгоняли меня. Я боялась остановиться и просто двигалась вперёд. Я прибрела в госпиталь часа через два, и, бросившись к регистратуре, спросилась о здоровье старика. Мне предложили подождать врача, сказав, что он как раз осматривает пчеловода. Я села на холодную скамью в пустом и тёмном зале ожидания. Только сейчас я ощутила, как отекли мои ноги и как дрожит моё нутро. Я мяла пальцами пальцы, смотрела на часы, листала газету и просто ждала. Я так переживала за приёмного отца, что не могла урегулировать дыханье и, мне казалось, что в груди что–то взорвётся, разлетевшись на куски. Через какое–то время ко мне подошёл уставший врач: – Вы его дочь? – Нет, но мы дружим и живём в одной квартире! – от волнения я сотворила глупость, сказав правду. – Простите, но я не имею права разглашать информацию о пациентах людям, что вне его семьи. – Прошу Вас, я неслась сюда одна в пугающую ночь! Мне очень нужно знать, что с моим другом! – Извините, дамочка! Но я действую по протоколу! Каков приказ написан, таков и исполняю! Глава 13. Потерять почти всё Действительно, наутро приехала его дочь. Она жила в столице и работала офицером тамошней полиции. Высокая, подтянутая, во внушающей уважение форме кареглазая блондинка. Наблюдая её самоуверенность и статность, я чувствовала себя маленькой серой мышкой. Бесправной, неимущей и ничтожной. – Но вам было всего лишь 18 лет! – вдруг стало мне обидно за майора. – Да, но в тот период жизни любая баба, устроенная лучше, чем я, вызывала в моей душе ощущение собственной незначительности. Она прошла к врачу мимо меня. Я, было, вскочила, чтоб представится ей, но она не обратила на меня никакого внимание. Сев обратно на ту холодную скамью, я стала ждать возвращения дочери пасечника от врача, в надежде, что она мне разъяснит, как обстоят дела с его здоровьем. В ту ночь я так устала от волнения и ожиданий, что даже недосып казался состоянием привычным и знакомым мне. Я просто сидела и ждала. Не было ни её, ни врача очень долго, и вот в какой–то момент я вновь услышала стук каблуков по полу в этом безлюдном зале больницы. Я обернулась и увидела её, быстро идущую к выходу. – Подождите, прошу Вас! – побежала я за дочерью моего приёмного отца. – Скажите, как он? Как Ваш папа? – Кто ты такая? – пренебрежительно спросила она, ни на минуту не замедлив шаг. – Я его подруга и гостья в его доме, – ответила я, торопясь за ней, как собачонка. – Как это понимать? – Я познакомилась с Вашим отцом на ферме, где он работал. Стечения неприятных обстоятельств привели меня в его дом на временное место жительства. Мы очень близки, и я переживаю за него. – Близки. Надеюсь, ты не его запоздалая любовь? – спросила она резким укоризненным тоном. – Нет, что Вы?! Я люблю его как папу, а он меня как дочь. Как вы могли подумать такое? – Ну, знаешь ли, в столице я на многое насмотрелась! Не удивлюсь, что и у нас в деревне перенимают столичный стиль общения с целью выгоды. Правда брать у него особо нечего! – Вы меня простите, конечно, но, по-моему, это именно Ваш стиль мышления испортила столица, а тут в деревне ничего не поменялось! – сдерзила я, оскорбленная её несправедливым и, как мне показалось, пошлым заявлением. Оробев, она остановилась и снисходительно пустила на меня свой взгляд. – У него прогрессирующее ухудшение деменции. – Что это значит? – Это значит, что его мозг ускоренно атрофируется. Вскоре он перестанет кого–то узнавать и будет не способен ухаживать сам за собой. – А с эти нельзя ничего поделать? – Ранние симптомы деменции стали проявляться у него несколько лет назад, когда умерла моя мама. Он так переживал, что получил инсульт, на фоне которого у него ухудшилась память, уменьшилась работоспособность, появилась апатия. Из столицы я привезла ему лучшие препараты, способные сдержать процесс болезни. И это работало! А что случилось с ним сейчас, ума не приложу, и как остановить такое ускорение, пока никто не знает. – Возможно, он переработал. На пенсию идти он не хотел, хотя я часто просила его подумать об этом. – Да, он хотел работать, не смотря на то, что ему было тяжело. Папа боялся, что ничего не делая – расслабит мозг, а это включит для деменции зелёный свет. Я грустно опустила глаза, не зная, что сказать, стараясь не заплакать: – Что будет дальше? – Мы определим его в пансионат под круглосуточный присмотр. Один жить он уже не сможет. Ты сказала, что гостишь у него? Так вот, тебе придётся съехать! – Но... но понимаете, мне некуда идти! – Это твои проблемы, дорогуша, а не мои, и точно уж не моего отца! – Послушайте, я понимаю, что Вам это не важно, но я жду ребенка от одного мужчины, который со мной плохо поступил. Ваш отец помог мне от него сбежать, сказав, что если его дочь попала бы в похожую беду, он был бы благодарен человеку, который согласился бы её спасти. Я просто не знаю, что мне делать… Дочь пчеловода сняла маску холода и отчуждения, и горько заплакала: «Мой дорогой добрый папа! Ты даже не представляешь, как это тяжело, когда родной отец не узнает тебя, когда ты для него становишься чужой. Нам кажется, что мама с папой будут рядом вечно, живые и здоровые, но это далеко не так. Если у тебя есть родители, позвони им и скажи, что любишь!». Мои родители были здоровы. Только для них я всё равно была чужой. Я обняла её, и мы плакали вместе в этом холодном зале ожиданья при больнице. – Прошу Вас, позвольте мне смотреть за ним бесплатно в его доме! И дело даже не в жилье, а в том, что я хочу ответить добром на его заботу обо мне. – Ты можешь остаться до конца месяца, пока оформляются бумаги на его перевод в пансионат. Заодно присмотришь за ним, ну а после домишко придётся продать. – Спасибо! – искренне сказала я.