— Так сегодня же у Самсона оперу поют! — изумилась фрейлина и посмотрела на Лизетту. — А ты не сказала? — Нет, не успела, — отмахнулась та. — Ну вот. Настасья, одевайся, пойдем! — Так я одета, — девушка недоуменно посмотрела на свое платье. — Ты же в этом днем была! — возразила Дарья. — Кто вспомнит, государыне доложит, а Елисавета Петровна этого страсть как не любит! — Тогда может мне и вовсе не ходить? — Ага. Указ петровский вспомни: кто театру без причины пропустит, того батогами бить! — Будто кто меня заметит, — отмахнулась Настя. Идти вновь в парк и мерзнуть на ветру не хотелось. — Марфа наверняка. Она ж на тебя злая… ужас как! — фыркнула Лизетта, — Нет уж! Одевайся и пойдем. — У меня платья еще не готовы, — призналась Настя. — Да? Тогда я тебе свое дам. Сейчас! — Дарья убежала, прежде чем девушка успела возразить, и вскоре появилась, неся в руках ворох голубой, расшитой серебром ткани. — Вот, мне маловато, а тебе в самый раз будет! — Что, Дашка, разъелась на государевых харчах? — хмыкнула Лизетта. — Я ж амуры не кручу, по офицерским комнатам не бегаю! — беззлобно отпарировала та. — Ты это на что намекаешь? — А кто с Воскресенским вчера в альковах прятался? Что, Лизка, небось целовалась? — Ой, сама то! — фыркнула Лизетта, — три кадрили кто с поручиком Апраксиным на прошлой неделе танцевал, а опосля по парку гулял? Левшин потом еще злой, как черт ходил! — Мы с Павлом Ивановичем фейерверхи смотрели! А Левшин на себя берет много. Я ему преференций не давала! — запротестовала Дарья, примеряя на Насте свое платье, — Лиз, фижмы свои дай, они попышнее будут, а то подол по земле волочится! — Ага, — та порылась в своем сундуке, извлекая на свет пышные обручи. — Вот! На китовом усе! — Я ж в них в дверь не пройду, — ахнула Настя. — Пройдешь. Руками с боков сдавишь, и вся недолга?! — отмахнулась Дарья. Не слушая более никаких возражений, фрейлины быстро надели на притихшую подругу платье. — Теперь волосы наверх убрать, гребнем заколоть, а у виска выпустить! — Дарья легко причесала Настю. — Пудрить не будем, не успеваем! Губы покусай, а то бледные! Лизетта с готовностью протянула соседке небольшое зеркальце. Настя взглянула на свое отражение и ахнула: из зеркала на нее смотрела просто красавица. Воздушные кружева обрамляли хрупкие плечи, темные пряди, выпущенные на плечо, подчеркивали белизну кожи, а голубой шелк платья подчеркивал яркость глаз. — Настасья, хватит! — окрик Дарьи заставил оторвать взгляд от отражения. — Пойдем, не то опоздаем! Настя нехотя положила зеркало на сундук Лизетты и поспешила за подругами. Около Самсона уже толпились придворные, чуть поодаль, у канала собрались слуги, тоже желавшие послушать итальянских певцов, приглашенных государыней «для просвещения народного». Сами исполнители расположились на ступенях каскада, среди золоченых фигур. Обе фрейлины, сопровождавшие Настю, бесцеремонно вклинились в толпу придворных, расталкивая локтями тех, кто замешкался и пробираясь ближе к фонтану. — Даш, а вода где? — тихо спросила Настя. — А так это… шлюз закрыли, — ответила та, радостно махая высокому шатену в военном мундире. Поручик Апраскин, сообразила Настя. Шатен улыбнулся и поспешил к девушкам. — Мамзели, — он поклонился и заинтересовано посмотрел на Настю. — Могу просить представить меня сей дивной розе? — Поручик, ваша галантность меня изумляет, — Дарья кокетливо улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках. — Сия роза — Анастасия Платоновна Збышева, новая фрейлина её величества. Настасья, перед тобой завзятый ловелас поручик лейб-гвардии Семеновского полка Михаил Апраксин. — Покоре?н! — тот поклонился Насте и щелкнул каблуками, после чего, дождавшись ответной улыбки и кивка, вновь обернулся к Дарье. — Позволите сопровождать вас на сей феерии? — Конечно, — Дарья оперлась на предложенную мужчиной руку. Апраксин достаточно быстро устремился вперед, подведя девушек к своим приятелям, уже стоящим у фонтана. Последовал обмен любезностями. Слегка оробевшая от суеты Настя то и дело ловила на себе восхищенные взгляды приятелей Апраксина. Не привыкшая к такому откровенному вниманию со стороны мужчин, Настя отступила за кокетничавшую напропалую Лизетту. — Вы слышали, что сегодня петь будет сам Маттиоли? — обратился к ней один из офицеров. — Нет, — девушка смущенно улыбнулась и подавила в себе желание поддернуть уж очень глубокий вырез платья. Не желая привлекать к себе еще больше внимания, она сделала вид, что рассматривает рассаживающихся на огромной террасе музыкантов. — Дирижировать ими будет Джованни Мадонис, концертмейстер её величества, — продолжал офицер, склоняясь к уху Насти так, что она чувствовала на коже его горячее дыхание. От мужчины пахло табаком. Резкий запах забивал нос. Девушка поморщилась и постаралась отстраниться, насколько это было возможно. Она беспомощно оглянулась на подруг, но они были заняты, флиртуя со своими кавалерами. Сама государыня со своими приближенными расположилась на балконе дворца. Заметив, что Настя бросает туда любопытные взгляды, офицер обрадовался представившейся возможности и начал пояснять: — По правую руку от государыни стоит Рассумовский. За ним — две статс-дамы. А старик по левую руку — вице-канцлер Бестужев, он еще сподвижником самого Великого Петра был. Говоря, он вновь ближе придвинулся к девушке, и той опять пришлось отойти в сторону. Теперь её и подруг разделяла толпа. Не желая вновь расталкивать людей, Настя предпочла остаться на своем месте. Офицер вновь стал рядом. Косясь на него, девушка судорожно пыталась вспомнить его имя. Звуки музыки возвестили о начале концерта. На террасу ступил невысокий полноватый мужчина, звучным голосом запевший что-то на итальянском языке. Хотя в монастыре Настя и учила языки, но мужчина пел так пронзительно, что разобрать удавалось лишь слово «амур». Судя по всему, речь шла о любви. Чтобы избежать очередного пояснения своего кавалера, девушка сделала вид, что понимает и увлечена музыкой. К мужчине вышла женщина и запела низким, грудным голосом. — А это Фельтон. Говорят, его в детстве кастрировали, чтобы сохранить голос, — хмыкнул Настин сопровождающий. Не в силах сдержать изумление, девушка обернулась. — Как? Это — мужчина? Она вновь скользнула взглядом по стройной фигуре в пышном платье, богато украшенном камнями и золотым шитьем. — Ага, — офицер, весьма довольный тем, что сумел привлечь внимание, вновь наклонился к девушке. — Ежели с вас достаточно оперы, не желаете ли пройтись по алее, посмотреть фейерверх? Его вот-вот запускать будут! Настя хотела уже согласиться, но вдруг вспомнила разговор Лизетты и Дарьи в фрейлинском доме. — Я бы хотела дослушать, — девушка улыбнулась и вновь повернулась к сцене. Певцы продолжали выводить свои рулады. Вскоре у Насти, непривычной к такому пению, разболелась голова, а ноги от длительного стояния затекли и замерзли. Девушка невольно оглянулась, гадая, как лучше выбраться из толпы, все еще окружавшей её. Офицер понял намерение своей спутницы и, ухватив девушку за локоть, повел за собой, бесцеремонно расталкивая попадавшихся на пути людей. — А как же Дарья и Лиза? — попыталась возразить Настя. Мужчина сделал вид, что не услышал. Выбравшись из толпы, девушка попыталась вырвать руку, но провожатый крепко держал её. — Я же обещал вам показать самое лучшее место для фейерверха! — радостно провозгласил он, увлекая Настю за собой по длинной прямой аллее, засаженной липами. — Я не хочу! — девушка попыталась остановиться, её спутник лишь весело хмыкнул. — Вам непременно понравиться! Там, под сенью дубов и лип соединим уста в союзе! — продекламировал он. — Что? В каком еще союзе! — возмутилась Настя. — А ну пусти, окаянный! А то сейчас как по уху дам! Офицер рассмеялся и хотел сказать что-то дерзкое, но тяжелая рука легла ему на плечо. — Сева, не балуй! — попросил Белов, выступая из тени деревьев. — Гришка, ты чего? — обиженно произнес тот, недоуменно смотря на знакомца. Они не раз вместе ходили в караулы, часто гуляли вместе с фрейлинами, и теперь поведение Белова было непонятно. — А ничего. Девушку отпусти. Ей моя сестра протежирует. — А… ну так бы и сказал… — Сева безропотно разжал руку и поклонился Насте. — Вы это, извиняйте, если что не так! — Ступайте уже! — устало отозвалась она. Семеновец еще раз поклонился и направился обратно, к фонтану, откуда доносились музыка и смех, но сама аллея была темная и безлюдная.