– То есть не очень дружелюбный Monsieur[54], не так ли? – деликатно уточнил Пуаро. Трефьюзис рассмеялся. – У него был совершенно необузданный нрав! Я же проработал на него девять лет и отлично изучил все его штучки. Он был очень тяжелым человеком, месье Пуаро. Иногда у него случались приступы почти детской ярости, и тогда он оскорблял любого, кто к нему приближался. Сейчас я к этому уже привык – и завел привычку не обращать никакого внимания на то, что он мне говорит. И хотя сердце у него было не такое уж плохое, его тупые манеры могли вывести из себя любого. Так что главным было молчать и не вступать с ним в пререкания. – Другие были так же мудры в этом смысле, как и вы? Трефьюзис пожал плечами. – Леди Астуэлл любит хорошую ссору, – сказал он. – Она совсем не боялась сэра Рубена, всегда давала ему отпор и ни в чем не уступала. После они мирились, и сэр Рубен действительно был ей предан. – А в тот вечер они тоже ссорились? Секретарь бросил на детектива косой взгляд, некоторое время поколебался, а потом сказал: – Кажется, да. А почему вы спросили? – Просто пришло в голову, вот и всё. – Конечно, наверняка я не знаю, – пояснил секретарь, – но похоже было, что дело идет к этому. Пуаро не стал настаивать. – Кто еще присутствовал на обеде? – Мисс Маргрэйв, мистер Виктор Астуэлл и я. – Что было потом? – Мы перешли в гостиную. Сэр Рубен с нами не пошел. Минут через десять он вернулся и устроил мне выволочку по поводу какой-то пустяковой ошибки в письме. Я поднялся вместе с ним в Башенную комнату и все исправил. Потом пришел мистер Виктор Астуэлл и сказал, что хочет с ним о чем-то поговорить. Я спустился вниз и присоединился к двум дамам. Минут через пятнадцать я услышал, как сэр Рубен громко позвонил в звонок, а потом появился Парсонс и сказал, что он срочно требует меня к себе. Мистер Виктор Астуэлл как раз выходил из комнаты, когда я подошел. Он меня чуть не убил дверью. Было видно, что он чем-то здорово раздосадован. У него тоже тот еще характер… Думаю, что меня он даже не заметил. – А сэр Рубен не говорил о том, что между ними произошло? – Только следующее: «Виктор настоящий лунатик. Когда-нибудь он точно влипнет из-за этих своих приступов ярости…» – Ах вот как, – сказал Пуаро. – А вы не догадываетесь, в чем там было дело? – Не имею ни малейшего понятия. Сыщик медленно повернул голову и посмотрел на секретаря. Последние слова тот произнес слишком поспешно. У Пуаро появилась уверенность, что Трефьюзис может сказать гораздо больше того, что сказал. Но он опять не стал настаивать. – А потом? Умоляю вас, продолжайте. – Я пробыл у сэра Рубена где-то часа полтора. В одиннадцать пришла леди Астуэлл, и сэр Рубен отпустил меня спать. – И вы пошли спать? – Да. – А вы не знаете, сколько она пробыла у него? – Не представляю. Ее спальня на втором этаже, а моя – на третьем, так что я не слышал, как она ложилась. – Понятно. – Пуаро, пару раз кивнув, вскочил на ноги. – А теперь, месье, проводите меня в Башенную комнату. Вслед за секретарем он поднялся по широким ступеням на площадку второго этажа. Здесь Трефьюзис провел его по коридору к обитой тканью двери, ведущей на черную лестницу, а потом через короткий коридор, который тоже оканчивался дверью. Они прошли в нее – и оказались на месте преступления. Это была высокая комната, раза в два выше, чем любая другая в доме, площадью приблизительно футов тридцать. На стенах были развешаны шпаги и ассегаи[55], а на столах стояло множество колониальных безделушек. В дальнем конце, в амбразуре окна, располагался большой письменный стол. Пуаро прошел прямо к нему. – Здесь и нашли сэра Рубена? Трефьюзис кивнул. – Как я понимаю, его ударили сзади? И опять кивок секретаря. – Преступление было совершено одной из этих боевых дубинок, – пояснил он. – Чертовски тяжелые штуки. Смерть, должно быть, наступила мгновенно. – Это подкрепляет мою убежденность в том, что преступление не было заранее спланировано. Неожиданная ссора – и вот уже со стены неосознанно срывают оружие… – Да, и это говорит не в пользу бедняги Леверсона. – Тело упало вперед, прямо на стол? – Нет. Оно соскользнуло вбок и на пол. – Ага. Любопытно, – заметил Пуаро. – А почему любопытно? – А вот почему. – Детектив показал на неровное пятно на полированной поверхности письменного стола. – Это пятно крови, mon ami[56]. – Наверное, брызнуло сюда, – предположил Трефьюзис. – Или его поставили позже, когда двигали тело. – Может быть, может быть, – пробормотал маленький бельгиец. – В эту комнату ведет только одна дверь? – Есть еще лестница – вот здесь. – С этими словами Трефьюзис отодвинул в сторону бархатную штору в том углу, который находился ближе всего к двери, за которой вела наверх небольшая спиральная лестница. – Изначально это место было построено астрономом. Лестница вела в башню, где был установлен телескоп. Сэр Рубен велел переделать то помещение в спальню и иногда спал там, когда работал до поздна. Пуаро легко поднялся по ступенькам. В круглой, скромно обставленной комнате, расположенной наверху, стояли раскладная кровать, кресло и туалетный столик. Пуаро с удовлетворением отметил про себя, что других выходов из комнаты нет, а потом спустился вниз, где его поджидал Трефьюзис. – Вы слышали, как пришел мистер Леверсон? – спросил он. Секретарь покачал головой. – К тому времени я уже десятый сон видел. Пуаро, кивнув, не торопясь обошел комнату. – Eh bien, – сказал он наконец. – Не думаю, что мы увидим здесь еще что-то интересное, если только… Прошу вас, будьте добры, задерните шторы на окнах. Трефьюзис послушно сдвинул на окне в самом конце комнаты тяжелые шторы. Пуаро включил свет – лапочка скрывалась в большом алебастровом шаре, свисавшем с потолка. – А настольный свет есть? – спросил детектив. Вместо ответа секретарь включил мощную настольную лампу с зеленым абажуром, стоявшую на письменном столе. Пуаро выключил ее, потом включил и наконец опять выключил. – C’est bien! Я здесь закончил. – Обед подадут в половине восьмого, – сообщил секретарь. – Благодарю вас, мистер Трефьюзис, за вашу любезность. – Не стоит благодарностей. Пуаро, погруженный в размышления, в одиночестве прошел по коридору до предназначенной для него комнаты. В ней невозмутимый Джордж раскладывал вещи хозяина. – Мой добрый Джордж, – с порога начал сыщик, – надеюсь, что на обеде я встречу некоего джентльмена, который интересует меня все больше и больше. Этот человек, Джордж, вернулся домой из тропиков. И характер у него тоже тропический – так, по крайней мере, мне говорили. Об этом человеке мне попытался рассказать Парсонс, а Лили Маргрэйв о нем начисто забыла. У почившего сэра Рубена, Джордж, характер тоже был о-го-го. А если представить себе, что такой человек сталкивается с человеком, чей характер еще хуже его собственного, – что вы на это скажете? Наверняка перья встанут дыбом, а? – Правильно говорить «только перья полетят», сэр, и это необязательно, совсем необязательно. – Да? – Да, сэр. Взять, к примеру, мою тетушку Джемайму, сэр. Вот уж кто был зол на язык. Так вот, она вечно доставала свою сестру, которая с ней жила, ну прямо страсть. Чуть ли не душу из нее вынимала. Но если перед ней оказывался кто-то, готовый дать ей отпор, то все становилось совсем по-другому. Она просто не терпела слабаков. – Ха! – воскликнул Пуаро. – А в этом что-то есть! Джордж деликатно кашлянул. – Я чем-то могу… э-э-э… помочь вам, сэр? – осторожно поинтересовался он. – Конечно, – последовал быстрый ответ. – Вы можете выяснить для меня, какого цвета платье было на Лили Маргрэйв в ту ночь и какая горничная ей прислуживает. Джордж выслушал это поручение со своей обычной невозмутимостью. – Очень хорошо, сэр. Информация будет у вас завтра утром. Пуаро встал и какое-то время смотрел на огонь.