Дворецкий ждал внизу, чтобы выпустить его. – Вызвать такси, сэр? – Нет, благодарю. Хороший вечер. Я пройдусь. На мгновение Эркюль Пуаро задержался на тротуаре, ожидая, когда среди машин появится просвет. Дождавшись, он перешел через оживленную улицу. Его лоб избороздили морщины. «Нет, – сказал он сам себе, – я ничего не понимаю. Во всем этом нет никакого смысла. Печально в этом сознаваться, но я, Эркюль Пуаро, совершенно сбит с толку». Таковым был, если можно так сказать, первый акт драмы. Второй случился через неделю. И начался он со звонка некоего доктора Джона Стиллингфлита. Говорил он далеко не как дипломированный врач: – Это вы, Пуаро, старая вы кляча? Говорит Стиллингфлит. – Слушаю, друг мой. В чем дело? – Я говорю из Нортуэй-Хаус, дома Бенедикта Фарли. – Ах вот как. – В голосе Пуаро послышался интерес. – И что же… мистер Фарли? – Фарли мертв. Застрелился сегодня днем. После паузы Пуаро произнес: – Да… – Чувствуется, что вас это не очень удивило. Знаете что-нибудь об этом, старина? – А почему вы так думаете? – Ну, не подумайте, что это какая-то телепатия или замечательная догадка. Мы нашли письмо, в котором Фарли неделю назад назначил вам встречу. – Понятно. – Здесь у нас есть один унылый полицейский инспектор… приходится осторожничать, когда один из этих миллионеров сносит себе башку. Так вы не могли бы пролить свет на случившееся? А если да, то, может быть, подъедете? – Сейчас буду. – Вот и умница… Речь, наверное, пойдет о каких-то грязных махинациях? На это Пуаро повторил только, что немедленно выезжает. – Не хотите слишком много болтать по телефону? И правильно. Пока. Через четверть часа Пуаро уже сидел в библиотеке – длинной низкой комнате в тыловой части Нортуэй-Хаус на первом этаже. Помимо него в комнате находилось еще пять человек: инспектор Барнетт, доктор Стиллингфлит, миссис Фарли, вдова миллионера, Джоанна Фарли, его единственная дочь, и Хьюго Корнуорти, личный секретарь. Инспектор Барнетт оказался мужчиной с выправкой военного. Доктор Стиллингфлит, чьи профессиональные манеры разительно отличались от его манеры говорить по телефону, был высоким молодым человеком лет тридцати с вытянутым лицом. Было заметно, что миссис Фарли значительно моложе своего супруга; симпатичная черноволосая молодая женщина с крепко сжатыми губами. По ее черным глазам невозможно было догадаться о том, что она испытывает. Казалось, что вдова абсолютно владеет собой. У Джоанны Фарли были светлые волосы и веснушки на лице. Выдающиеся вперед нос и подбородок она явно унаследовала от отца. У нее были умные и проницательные глаза. Хьюго Корнуорти выглядел каким-то бесцветным, при этом отлично одетым, умным и деловитым. После того как приветствия и представления были закончены, Пуаро просто и доходчиво рассказал об обстоятельствах своего визита и повторил историю, рассказанную ему Бенедиктом Фарли. На недостаток внимания ему грех было жаловаться. – Никогда не слыхал ничего подобного! – сказал инспектор. – Сон, видите ли… А вы что-нибудь об этом слышали, миссис Фарли? Вдова склонила голову. – Супруг упоминал о нем. Его это здорово расстраивало. Я… я сказала ему, что все это от несварения желудка – вы же знаете, что его диета была довольно специфической, – и предложила обратиться к доктору Стиллингфлиту. Молодой человек покачал головой. – Ко мне он так и не обратился. Как я понял из рассказа Пуаро, он предпочел Харли-стрит. – Я хотел бы услышать ваше мнение по этому поводу, доктор, – сказал Эркюль Пуаро. – Мистер Фарли сказал мне, что консультировался у трех специалистов. Что вы думаете о тех теориях, которые они выдвинули? Стиллингфлит нахмурился. – Сложно сказать… Надо принимать во внимание, что то, что он рассказал вам, не совсем соответствует тому, что сказали ему они. Все это была интерпретация непрофессионала. – Вы хотите сказать, что он путал терминологию? – Не совсем. Я хочу сказать, что они объясняли свою теорию профессиональным языком, а до него все доходило в слегка искаженном виде, после чего он пересказывал ее своими словами. – То есть то, что он говорил мне, не совсем соответствовало тому, что говорили ему врачи? – В конечном счете это именно так. Он все понял немножко не так, если вы меня понимаете. Сыщик задумчиво кивнул. – А известно, у кого именно он консультировался? – последовал новый вопрос. Миссис Фарли отрицательно покачала головой, а Джоанна заметила: – Никто из нас вообще не знал, что он с кем-то консультировался. – Он рассказывал вам о своем сне? – поинтересовался Пуаро. Девушка покачала головой. – А вам, мистер Корнуорти? – Нет, он мне ничего не говорил. Я записал под его диктовку письмо вам, но я и понятия не имел, о чем он хочет с вами говорить. Я подумал, что это, может быть, связано с какими-то нарушениями в бизнесе… – Ну а теперь давайте перейдем к тому, как умер мистер Фарли, – предложил Пуаро. Инспектор Барнетт вопросительно взглянул на миссис Фарли и доктора Стиллингфлита, а потом взял на себя роль спикера. – Во второй половине дня мистер Фарли обычно работал в своем кабинете на втором этаже. Как я понимаю, в настоящее время происходит большое слияние… Тут он взглянул на Хьюго Корнуорти, который подтвердил: – Да, с «Консолидейтед коучлайнз». – В связи с этим, – продолжил инспектор, – мистер Фарли согласился дать интервью двум представителям прессы. Интервью он дает очень редко – как я понимаю, не чаще одного раза в пять лет. Соответственно, два журналиста – один из Ассошиэйтед пресс, а второй из Амалгейтед прессшитс – прибыли на это интервью в три пятнадцать дня. Они ждали на втором этаже, перед дверью в кабинет мистера Фарли, – это обычное место ожидания для людей, у которых назначена с ним встреча. В три двадцать из офиса «Консолидейтед коучлайнз» прибыл курьер со срочными документами. Его провели в кабинет мистера Фарли, где он передал эти документы. Мистер Фарли проводил его до дверей кабинета и оттуда обратился к представителям прессы. Он сказал: «Прошу меня простить, джентльмены за то, что я заставляю вас ждать, но мне надо закончить с одним срочным делом. Я постараюсь побыстрее». Оба джентльмена, мистер Адамс и мистер Стоддарт, заверили мистера Фарли, что будут ждать столько, сколько потребуется. Он вернулся в кабинет, закрыл дверь – и больше живым его никто не видел. – Дальше, – попросил Пуаро. – Вскоре после четырех часов, – продолжил инспектор, – мистер Корнуорти вышел из своего кабинета, расположенного рядом с кабинетом мистера Фарли, и с удивлением увидел, что двое журналистов все еще ждут. Ему нужна была подпись мистера Фарли на некоторых письмах, и он решил заодно напомнить ему об ожидающих его джентльменах. Так мистер Корнуорти зашел в кабинет мистера Фарли. К своему удивлению, он сначала не увидел мистера Фарли и решил, что кабинет пуст. И только потом заметил ботинок, торчавший из-за письменного стола, который стоит прямо перед окном. Он быстро подошел к столу и обнаружил мертвого мистера Фарли с лежащим рядом револьвером. Выбежал из комнаты и велел дворецкому связаться с доктором Стиллингфлитом. Тот, в свою очередь, посоветовал проинформировать о случившемся полицию. – Кто-нибудь слышал выстрел? – уточнил маленький бельгиец. – Нет. Движение здесь очень шумное, а окно на лестничной площадке было открыто. Так что с ревом двигателей и звуковыми сигналами услышать что-либо было проблематично. Пуаро задумчиво кивнул. – В котором часу наступила смерть? – поинтересовался он. – Я обследовал тело, как только приехал, – ответил Стиллингфлит, – то есть где-то в четыре тридцать две. Мистер Фарли был мертв по крайней мере час. Лицо Пуаро было очень серьезно. – Значит, вполне возможно, что смерть наступила в то самое время, которое он называл мне, – в двадцать восемь минут четвертого. – Вот именно, – согласился Стиллингфлит. – Отпечатки на револьвере? – Только его собственные. – А сам револьвер? Слово взял инспектор. – Тот самый, который он держал во втором ящике правой тумбы своего письменного стола. Миссис Фарли его узнала. Более того, вы должны понимать, что в комнату ведет всего одна дверь, выходящая на лестничную площадку. Журналисты сидели как раз напротив этой двери, и оба клянутся, что никто не входил в комнату в период между тем, когда мистер Фарли говорил с ними, и тем, когда мистер Корнуорти вошел в нее после четырех.