— Опять не то место, Гек. Опять мы работаем зря. — Как — не то? Мы не могли ошибиться. Мы начали как раз там, куда упала тень. — Знаю, но не в этом дело. — А в чём же? — А в том, что мы определили время наугад. Может, тогда было слишком рано или слишком поздно. Гек выронил лопату. — Верно… В том-то и штука. Ну, значит, это дело придётся оставить. Ведь точного времени нам всё равно никогда не узнать. И потом, очень уж страшно, когда кругом кишат ведьмы и черти. Так и кажется, что кто-то стоит за спиной, а я боюсь оглянуться, потому что, может, другие стоят впереди и только того и ждут, чтобы я оглянулся. У меня всё время мороз продирает по коже. — И мне жутковато, Гек. Когда зарывают под деревом деньги, в ту же яму почти всегда кладут мертвеца, чтобы он приглядывал за ними. — Господи помилуй! — Да-да, кладут, — мне говорили об этом не раз. — Ну, знаешь, Том, неохота мне возиться с мертвецами. Уж с ними всегда попадёшь в беду. — Мне тоже неохота ворошить их, Гек. Вдруг тот, что здесь лежит, высунет свой череп и что-нибудь скажет! — Да ну тебя, Том! Очень страшно! — Ещё бы, Гек, я прямо сам не свой!.. — Слушай, Том, бросим-ка это место. Попытаем счастья где-нибудь ещё. — Пожалуй, так будет лучше, — сказал Том. — Куда же нам идти? Том подумал немного и сказал: — Вот туда, в тот дом, где привидения. — Ну его! Не люблю привидений, Том. Они ещё хуже покойников. Покойник, может, и заговорит иногда, но не шатается вокруг тебя в саване и не заглядывает тебе прямо в лицо, не скрежещет зубами, как все эти привидения и призраки. Мне такой шутки не вынести, Том, да и никто не вынесет. — Да, но ведь привидения шатаются только по ночам; днём они копать не помешают. — Так-то оно так, но тебе ли не знать, что люди в этот дом и днём не заходят, не то что ночью! — Люди вообще не любят ходить в те места, где кого-нибудь зарезали или убили. Но ведь в том доме и ночью ничего не видать — только голубой огонёк мелькнёт иногда из окошка, а настоящих привидений там нету. — Ну, Том, если ты где увидишь голубой огонёк, можешь ручаться, что тут и привидение недалеко. Это уж само собой понятно: только привидениям они и нужны. — Так-то оно так, но всё-таки они днём не разгуливают. Чего же нам бояться? — Ладно, покопаем и там, если хочешь, только всё-таки опасно. В это время они спускались с горы. Внизу посреди долины, ярко освещённый луной, одиноко стоял заколдованный дом; забор вокруг него давно исчез; даже ступеньки крыльца заросли сорной травой; труба обрушилась; в окнах не было стёкол, угол крыши провалился. Мальчики долго разглядывали издали покинутый дом, почти уверенные, что вот-вот в окне мелькнёт голубой огонёк; разговаривая шёпотом, как и следует разговаривать ночью в таком заколдованном месте, они свернули направо, сделали большой крюк, чтобы не проходить мимо страшного дома, и вернулись домой через лес, по другому склону Кардифской горы. Глава XXVI СУНДУЧОК С ЗОЛОТОМ ПОХИЩЕН НАСТОЯЩИМИ РАЗБОЙНИКАМИ На другой день, около полудня, мальчики опять пришли к сухому дереву взять кирку и лопату. Тому не терпелось отправиться в дом с привидениями. Гек тоже стремился туда, хотя, по правде говоря, не слишком ретиво. — Слушай-ка, Том, — начал он, — ты знаешь, какой нынче день? Мысленно пересчитав дни, Том испуганно взглянул на товарища: — Ой-ой-ой! А я и не подумал, Гек. — Я тоже не подумал, а сейчас меня словно ударило: ведь нынче у нас пятница. — Чёрт возьми! Вот как надо быть осторожным, Гек! Нам, пожалуй, не уйти бы от беды, если б мы начали такое дело в пятницу. — Нет, не пожалуй, а наверняка. Есть, может быть, счастливые дни, но, уж конечно, не пятница. — Это всякому дурню известно. Не ты первый открыл это, Гек. — Разве я говорю, что я первый? Да и не в одной пятнице дело. Мне сегодня ночью снился такой нехороший сон… крысы. — Крысы — уж это наверняка к беде. Что же, они дрались? — Нет. — Ну, это ещё хорошо, Гек! Если крысы не дерутся, это значит беда либо будет, либо нет. Нужно только держать ухо востро — и авось не попадёмся. Оставим это дело: сегодня мы больше копать не будем, давай лучше играть. Ты знаешь Робина Гуда, Гек? — Нет. А кто такой Робин Гуд? — Один из величайших людей, когда-либо живших в Англии… ну, самый, самый лучший! Разбойник. — Ишь ты, вот бы мне так! Кого же он грабил? — Только епископов, да шерифов, да богачей, да королей. Бедных никогда не обижал. Бедных он любил и всегда делился с ними по совести. — Вот, должно быть, хороший он был человек! — Ещё бы! Он был лучше и благороднее всех на земле. Теперь таких людей уже нет — правду тебе говорю! Привяжи Робину Гуду руку за спину — он другой рукой вздует кого хочешь… А из своего тисового лука[42] он попадал за полторы мили в десятицентовую монетку. — А что такое тисовый лук? — Не знаю. Какой-то такой лук, особенный… И если Робин Гуд попадал не в середину монетки, а в край, он садился и плакал. И, конечно, ругался. Так вот мы будем играть в Робина Гуда. Это игра — первый сорт! Я тебя научу. — Ладно. Они до вечера играли в Робина Гуда, время от времени кидая жадные взгляды на заколдованный дом и обмениваясь мыслями о том, что будут они делать здесь завтра. Когда солнце начало опускаться к западу, они пошли домой, пересекая длинные тени деревьев, и скоро скрылись в лесу на Кардифской горе. В субботу, вскоре после полудня, мальчики опять пришли к сухому дереву. Сперва они покурили и поболтали в тени, потом немного повозились в своей яме — без особой надежды на успех. Они были бы рады сейчас же уйти, но, по словам Тома, нередко бывает, что люди бросают копать, когда до клада остаётся всего пять-шесть дюймов, не больше, а затем приходит другой, копнёт разок лопатой — и готово: берёт себе всё сокровище. Но и на этот раз их усилия не увенчались успехом. Вскинув свои инструменты на плечо, мальчики ушли, сознавая, что они не шутили с судьбой, но добросовестно сделали всё, что требуется от искателей клада. И вот наконец они подошли к дому, где живут привидения. Мёртвая тишина, царившая под палящим солнцем, показалась им зловещей и жуткой. Было что-то гнетущее в пустоте и заброшенности этого дома. Мальчики не сразу осмелились войти. Они тихонько подкрались к двери и, дрожа, заглянули внутрь. Перед ними была комната, заросшая густою травой, без пола, без штукатурки, с полуразвалившейся печью; окна без стёкол, разрушенная лестница; повсюду висели лохмотья старой паутины. Они бесшумно вошли, и сердца у них усиленно бились. Разговаривали они шёпотом, чутко прислушиваясь к малейшему шуму, напрягая мускулы, готовые, в случае чего, мгновенно обратиться в бегство. Но мало-помалу они попривыкли, и страх сменился у них любопытством. С интересом осматривали они всё окружающее, восхищаясь своей собственной смелостью и в то же время удивляясь ей. Потом им захотелось заглянуть и наверх. Это означало некоторым образом отрезать себе отступление, но они стали подзадоривать друг друга, и, конечно, результат был один: они бросили в угол кирку и лопату и вскоре оказались на втором этаже. Там было такое же запустение. В одном углу они нашли чулан, суливший им какую-то тайну, но в чулане ничего не оказалось. Теперь они совсем приободрились и вполне овладели собой. Они уже хотели спуститься вниз и начать работу, как вдруг… — Ш-ш! — произнёс Том. — Что это? — прошептал Гек, бледнея от страха. — Ш-ш!.. Там… ты слышишь? — Да. Ой, давай убежим! — Тише! Не дыши! Подходят к двери… Мальчики растянулись на полу, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь щели в половицах и замирая от страха. — Вот остановились… Нет… идут… Пришли. Тише, Гек, ни звука! Ох, и зачем я пошёл сюда! Вошли двое. Оба мальчика сразу подумали: «Ага, это глухонемой старик, испанец. Его в последнее время видели в городке раза два или три, а другого мы никогда не видали». «Другой» был нечёсаный, грязный, оборванный, с очень неприятным лицом. «Испанец» был закутан в плащ. Такие плащи обычно носят в Америке испанцы. У него были косматые седые бакенбарды: из-под его сомбреро[43] спускались длинные седые волосы, глаза были прикрыты зелёными очками. Когда они вошли, «другой» говорил что-то «испанцу» тихим голосом. Оба сели рядом на землю, лицом к двери, спиной к стене, и говоривший продолжал свой рассказ. Теперь он держался уже чуть посмелее и стал говорить более внятно. — Нет, — сказал он, — я всё обдумал, и мне это дело не нравится. Опасное. — Опасное! — проворчал «глухонемой испанец», к великому удивлению мальчиков. — Эх ты, размазня!