— Кто это сделал? Ванго пожал плечами. Монах все понял. В окне показалась последняя тень. Их было пятеро. Пять монахов, пять благородных разбойников с большими мешками через плечо, одетые в темную, под цвет ночи, одежду. — Наберите в ведро воды из колодца, — сказал брат Джон. — Я попробую привести в чувство остальных. Придется нести их до лодки. — Я пойду с вами. Помогу, — сказал Ванго. — Мне надо поговорить с братом Марко. — У тебя есть какая-нибудь еда? — Яйца. — Сколько? — Две дюжины. — Пиппо ждет нас на пляже. Но Пиппо на пляже не было. Он добрался до порта Мальфы и там привязал лодку к бакену возле прибрежных скал. Потом нырнул и доплыл до набережной. Теперь он сидел, привалившись к лачуге портовой сумасшедшей — своей жены Пины Троизи, — и слушал. Пиппо делал это каждый раз, когда возил монахов мародерствовать. Впервые он осмелился подойти к лачуге накануне Рождества. Его жена с кем-то беседовала. Это был доктор Базилио. Она рассказывала ему, что набралась терпения и ждет мужа. Говорила о корабле, на котором вернется Пиппо. Взволнованный, он слушал, как Базилио просил ее повторить, когда и откуда прибывают корабли. Приходя вечером к лачуге, он почти всегда заставал доктора. Пина и Базилио мало-помалу сдружились. Доктор выслушивал жену Пиппо. Он старался понять, чем она живет, что привело ее сюда. Говорил с ней о своем, рассказывал о пациентах. Она всегда ждала его с легким ужином, аппетитные запахи щекотали ноздри Пиппо Троизи. В этот вечер он почувствовал знакомый аромат жареных кабачков — жена обычно шинковала их тонкими полосками. Пиппо сглотнул слюну. Сквозь тонкую стенку хижины до него доносилось потрескивание керосиновой лампы, похожее на хруст накрахмаленной простыни. — Я только что вернулся с Липари, — сказал доктор. — Я видела вас утром, вы приехали в девять двадцать семь. — Там живет один старик, которому запрещено покидать остров. В молодости он семь лет провел на каторге. Дни его сочтены. — Вы его лечите? — Да. Он коммунист, уроженец Венеции. Синьор Муссолини его не жалует, поэтому и сослал сюда. Уже семь лет, как он на Липари. — Я никогда не видела коммунистов, — сказала Пина. — Какие они? Пиппо за стеной не смог сдержать улыбки. — Его даже коммунистом теперь не назовешь. Он четыре года прожил в Москве и стал совсем другим. Но чтобы досадить властям, делает вид, будто его взгляды никак не изменились. Доктор вытер рот салфеткой. — Если он когда-нибудь вернется, ваш Пиппо, то наверняка уже другим человеком. Непохожим на прежнего. — Я тоже стала другой, — сказала Пина. — К счастью. Пиппо Троизи навострил уши. — А вас это не пугает? — Конечно, пугает. К счастью. — И тут же спросила: — А у вас разве не было страха при первых встречах с ней? В своих беседах они иногда упоминали женщину, которую Базилио все не мог забыть. Мадемуазель. — Знаете, я ведь всего лишь несколько раз пожал ей руку. — Сколько дней прошло с тех пор? — спросила она. — Я не считал. А вы? Он знал страсть Пины к цифрам. Она говорила: «Если я не посчитаю сегодняшний день, зачем мне следующий?» — А вы? — повторил Базилио. — С тех пор как он ушел, прошло двадцать два месяца, две недели и три дня. Пиппо, как всегда, ушел в смятении. Он бросился к морю, доплыл до лодки и, забираясь в нее, чуть не перевернулся. Он насквозь промок, но все же начал грести. Небо было усыпано звездами. Он думал о жене. А в это время Базилио сказал Пине Троизи: — Вы знаете, в том письме… Письме от нее… — Да. Напомните мне фразу, которая вам так понравилась. — «С тех пор как я далеко от дома, во мне что-то изменилось». — Да, далеко от вас. Я помню. — В письме был еще один конверт для мальчика, Ванго. — Ванго — это малыш из Поллары, — сказала она. — Его уже давно здесь нет. В общем, не знаю, хорошо ли я поступил, но что сделано, то сделано: я распечатал конверт. — Сегодня? — Нет, несколько недель назад. — Этого вы мне не говорили. Базилио смущенно улыбнулся. — Письмо написано по-русски. — Тогда можно считать, что вы его не открывали, — сказала она, желая успокоить доктора. — Сегодня старик с Липари мне его перевел. Тот самый венецианец. Он говорит по-русски. Помолчав, Пина спросила: — И что же там написано? Он ответил не сразу. — Она рассказывает Ванго обо всем. На пяти страницах. Я переписал письмо полностью. Вы не представляете… Базилио поколебался, но все-таки продолжил: — Вы помните, как они появились на пляже, в кабачке Тонино, в ту ночь, когда был шторм? — Конечно, помню. Там еще был Пиппо. — Она пишет, откуда они приехали, она и малыш. Пишет о родителях Ванго. Вы не представляете, Пина. Вы не представляете, что в этом письме. Оно раскрывает такие тайны… — Тогда не рассказывайте мне ничего. Пиппо Троизи разглядел шестерых на узкой полоске пляжа Поллары. Почти все лежали на гальке. Подойдя ближе, он узнал Ванго — тот стоял по колено в воде. Пиппо посадил в лодку монахов — как избитых, так и невредимых — и крепко пожал руку Ванго. Ветра не было, и парус висел на мачте. — Ты исчезаешь, но всегда возвращаешься, — сказал Пиппо. Они отплыли от берега. Лодка прошла мимо скал Фаральони. — Тяжелая жизнь настала, — прибавил Пиппо, продолжая грести. — Марко заменил Зефиро? — спросил Ванго. — Не совсем. — А кто его заменил? Никто не ответил. Было холодно. Лодка приближалась к островам в полной тишине. Наконец с кормы раздался голос: