Он мгновенно все понял. Пюппе был сфотографирован с боксерскими перчатками на шее. Он стоял посреди поля, утыканного белыми крестами. Кладбище Дуомон под Верденом. Пятнадцать тысяч надгробий и в десять раз больше безымянных солдатских могил. Внизу под снимком шла подпись курсивом: Ж.-Ж. Пюппе — чемпион мира по боксу и борец за мир — Вы уверены, что хорошо знаете ваших друзей? — спросил Ирландец. Виктор Волк молча смотрел в окно. Только что он потерял миллиарды и сейчас потеряет самого богатого партнера. Надо было дать ответ быстрый и убедительный. Развернуть ситуацию в свою пользу. — Приготовь карабин, — приказал он стрелку. Стрелок снова разложил футляр на полу. — Вы уверяли, что сделка чистая, — сурово сказал Ирландец. — Но это ловушка для крыс. И я уже почти засунул в нее лапу, Виктор. Из-за вас. Как крыса. Пюппе часто принимает участие в таких махинациях. А уж эта — самая грандиозная. Не знаю, как зовут второго, но мне известно, что он француз и что он с ним заодно. А ваш Доржелес — простофиля. — Я все исправлю, — сказал Виктор еле слышно. — Пюппе, Доржелес и все остальные… они мне за это заплатят. Он наклонился, вынул особую длинную пулю из верхней части футляра от контрабаса и протянул ее снайперу. Ирландец молча наблюдал. — Это зажигательная пуля, — сказал стрелок со сломанными пальцами. — Зарядите ею. — Она у меня одна. И я не могу убить человека такой пулей. — Я знаю. Достаточно будет одного выстрела. Он обернулся к дирижаблю, с которого как раз сбросили полтонны воды, чтобы он снижался медленнее. — Шевелитесь! — приказал Виктор. — Но… И тут снайпер все понял. — На борту трое наших людей. Там Доржелес… — Знать не знаю никакого Доржелеса, — отрезал Виктор и, выхватив из кармана пистолет, наставил его на стрелка. — Делайте, что вам говорят. Было видно, что Ирландцу понравилась эта попытка искупить вину. Он ухмыльнулся и пошел прочь, аккуратно обходя тюки сена. Ему не следовало здесь задерживаться. Он спустился, сел в машину и уехал. Ванго находился на краю площадки, куда должен был вот-вот приземлиться «Гинденбург». С цеппелина уже сбросили тросы. Небо роняло редкие дождевые капли. На мгновение ему показалось, что он видит в окне Этель. Ванго попытался пробиться вперед, но его оттолкнули. Служащие из причальной команды ловили тросы, однако «Гинденбург» был еще в нескольких десятках метров от земли. Внезапно на корме цеппелина блеснула какая-то точка. И тут же вспыхнуло пламя. В толпе раздались крики ужаса. Ванго даже не понимал, что с ним творится. Кричит он вместе со всеми или нет? За несколько секунд дирижабль превратился в горящий факел. Журналист, который вел прямой репортаж, продолжал говорить в микрофон севшим голосом: — Все в дыму, он горит, он падает! Боже, он падает на людей! О, несчастные пассажиры! Смотря на бушующее пламя, Ванго думал только об Этель. Ловушка! Ему казалось, что это он устроил пожар. Это пепелище… всю жизнь оно преследовало его! «Гинденбург» рухнул на землю вертикально, носом вниз. Ванго бросился к огненному столбу, от которого отбегали десятки теней. Это были люди, тянувшие тросы, чтобы спустить дирижабль на землю. Началась паника. — Этель! Сквозь рев пламени он наконец услышал собственный крик. — Этель! Еще минута — и все будет кончено. — Этель! Горящий водород стремительно пожирал «Гинденбург». Однако, подбежав ближе, Ванго увидел силуэты людей, выбиравшихся из огня. Значит, не все погибли! Ванго подхватил одного из них. Тот весь почернел от дыма. Юноша оттащил его подальше и замахал руками, подзывая на помощь. Еле различимые в дыму спасатели подбегали к уцелевшим. Поблизости, с другой стороны дирижабля, какой-то человек только что вынырнул из гигантского костра. Он наполовину обгорел, но не чувствовал боли. На руках он нес безжизненное, изуродованное огнем тело. Он положил его на опаленную траву и рухнул рядом. — Шифт! — позвал Зефиро, тряся его за плечо. Но Шифт уже ничего не слышал. Лежа около него, обессиленный Зефиро понял, что и его время на исходе. Он чувствовал, как боль пульсирует в теле, захватывает все его существо. Зефиро толком не мог поднять веки. Однако ему почудилось, что он видит перед собой чье-то лицо. — Падре… Это был Ванго. Зефиро попытался пошевелить губами. — Это вы, падре? — спросил Ванго. Он наклонился ниже. — Живи… Уходи и живи, Ванго. Забудь все. Начни сначала. — Падре… — Забудь. И Зефиро слабо улыбнулся. — Я не смог. Но ты дай мне клятву. Не надо мстить. Вычеркни прошлое. Ванго колебался. — Клянись! Ванго поклялся. Тогда Зефиро медленно поднял правую руку. И Ванго увидел на запястье падре свой голубой платок. — Возьми его, — сказал умирающий. Ванго осторожно развязал платок. Он был цел, обуглился только один уголок. Огонь остановился у вышитой звездочки. — Он твой. Но ты должен отдать его этому мальчику, который так похож на тебя. Он был бы этому рад. И Зефиро указал на Шифта. — Давай же, Ванго. Это твое спасение. Все будут думать, что ты погиб. Зефиро прибавил: — И тогда ты выживешь. Ванго прижался щекой к щеке Зефиро, и падре стал шептать ему на ухо. Слезы Ванго капали на лицо друга. — Уезжай туда, где тебя не знают, — задыхаясь, говорил Зефиро, — где никто не будет тебя преследовать. Предвкушая развлечение, Ирландец отъехал на пару километров и остановился посреди луга. Сидя на капоте автомобиля, он курил и любовался жутким зрелищем, словно красивым закатом. Этель еле выбралась из-под обломков. Она шла босиком по горячим углям, вытаскивая из пламени каждого, в ком еще можно было признать человека. Удивительно, но посреди этого пекла она промокла насквозь: баллоны с водой спасли девушке жизнь, взорвавшись прямо над ней, когда начался пожар. На нее как будто обрушился водопад Виктория. Теперь, когда прибыли спасатели, она хотела только одного — найти такси до Нью-Йорка. Это был вопрос жизни и смерти. Кто-то заметил глубокий ожог на ее правом плече. Пожарные попытались увести ее с собой, но она, не переставая думать о Ванго, ускользнула от них и бросилась к обугленному каркасу «Гинденбурга». Она надеялась, что по другую его сторону стоит какой-нибудь автомобиль. Увидев голубой платок на обгоревшем трупе, Этель не остановилась. Она продолжила бежать, старалась изгнать из памяти эту картину. Машина. Нью-Йорк. Пятая авеню. Тридцать четвертая улица. На свете существовало только это. А потом она осознала, что бежит все медленнее, что возвращается назад. Этель упала на колени перед мертвецом, у которого было сожжено лицо. С немым воплем она взяла в руки голубой платок. В эту минуту ее издалека увидел Ванго. Он позвал ее, но она не услышала. Он бросился было к ней, но, не добежав двадцати метров, остановился как вкопанный.