Профессиональный стрелок, пересчитывающий рядом патроны, был нанят именно ввиду второго исхода. Несколько пальцев у него было сломано, но, чтобы совершить убийство, достаточно и одного. Если платок будет красным, Виктор прикажет немедленно убить этого господина Пюппе и его таинственного компаньона, как только они ступят на американскую землю. «Гинденбург» продолжал снижаться. Он сделал последний разворот, позволявший обозреть его нос и капитанскую рубку. Сейчас наконец-то покажется правый борт дирижабля! — Ну что? — спросил танцор. Виктор не отрывал глаз от бинокля. Он знал, что неудача будет стоить ему нескольких миллиардов, самого грандиозного контракта в его жизни. Красный платок в окне также означал бы, что ему нанесено оскорбление, которое можно смыть только большой кровью. Снайпер ждал. Дирижабль повернулся еще немного. — Белый, — сказал Виктор. — Белый! — Браво! — воскликнул «аргентинец» за его спиной. — Гарантии получены. Мои поздравления! 23 О, несчастные пассажиры! В то же самое время, в пятистах метрах отсюда — Этель… Это имя рвалось прямо из его сердца. Ванго бежал к «Гинденбургу». Корабль высадил его в нью-йоркском порту два дня тому назад. Он сразу бросился к башне, вскарабкался по лесам. Стройка так и стояла заброшенной. Ванго обнаружил пристанище Зефиро за огромными стальными буквами, которым так и не нашлось применения. Было видно, что здесь уже давно никто не живет. И никаких следов падре. Что, если Этель привела за собой врагов Зефиро? А вдруг они схватили и ее? Ванго прождал на стройке всю ночь. Утром, вконец истерзанный тревогой, он перешел на другую сторону улицы и, забыв об осторожности, обратился к портье «Скай Плаза»: — Мне надо передать кое-что мадам Виктории, которая живет в апартаментах на восемьдесят пятом этаже. — Кому, простите? — Мадам Виктории. Портье полистал журнал. — У нас нет постоялицы с таким именем. И никогда не было. — Но зимой кто-то снимал этот номер несколько месяцев подряд. Возможно, я спутал имя. Проверьте. — Нет, — возразил портье, — восемьдесят пятый этаж находится на ремонте уже три года. На нем нет номеров. — Уверяю вас… — Пожалуйста, не настаивайте. Уходите, прошу вас. И Ванго ушел. Он побрел по улицам наугад. На Центральном вокзале он нашел на скамейке оставленную кем-то газету. На последней странице всего в нескольких строчках сообщалось о прибытии в Нью-Йорк «Гинденбурга». Ванго посмотрел на часы. Этель будет на борту. Он ни минуты в этом не сомневался. Пока он бежал по летному полю к дирижаблю, его не оставляло чувство, что он сам загнал Этель в ловушку. Это из-за него она оставила дом и прилетела сюда, преследуемая убийцами. Почти десять лет назад он бросил ее посреди поля в Лейкхерсте после их трансатлантического перелета на «Графе Цеппелине». Он сделал это, чтобы оградить ее от смертельной опасности, которую сам ощущал постоянно. Когда он оставил ее одну на набережной в Саутгемптоне, причина была та же: он дорожил ею больше всего на свете. Перед ним на бешеной скорости промчался двухцветный форд-купе. Машину заносило в сторону, и шины оставляли глубокие следы в мокрой траве. В это время Этель стояла в салоне дирижабля с чемоданчиком наготове. Глядя в окно, она смотрела на приближавшуюся землю. Люди внизу, на поле, уже больше не казались муравьями. Она различала даже детей и перья на дамских шляпах и не могла не заметить черно-белый автомобиль, который подъехал к деревянному амбару. Форд-купе затормозил возле двери. Из него вышел мужчина и начал подниматься по лестнице, приставленной к стене амбара. Виктор Волк смотрел, как стрелок разбирает винтовку. Впервые Виктор был доволен, что оружие не пригодилось. Время от времени его одолевали сомнения: стоит ли ввязываться в эту рискованную игру со ставкой десять миллиардов? Но теперь он начинал верить, что выиграл. — Господин Виктор… Стрелок так и не избавился от аргентинского акцента. Виктор резко обернулся, чтобы приказать ему заткнуться. — К вам тут человек… — сказал мужчина, гладкие волосы которого блестели не меньше, чем его остроносые туфли. Виктор повернулся еще на четверть оборота и увидел, как между тюками сена возникла чья-то фигура. Это был Ирландец. Он стряхивал сухую траву с пиджака. Виктор изобразил улыбку, которой он больше не удостаивал никого в мире. Улыбку с оттенком уважения. — Ваши люди внизу пропустили меня, — сказал Ирландец. — Они не очень-то бдительны. — Они знают моих друзей не хуже, чем я. Ирландец подошел к окну. Он смотрел на дирижабль, которому оставалось сто пятьдесят метров до земли. — У вас тут прекрасный обзор. Виктор кивнул. — Какие новости? — спросил Ирландец. — Хорошие. — То есть? — Мои люди получили в Европе гарантии. Сделка чистая. — Вот как! — Я бы не втянул вас в сомнительное дело. — Правда? И кто же эти ваши люди на борту? — Доржелес и еще двое. Доржелес работает со мной с самого начала. — Это же сколько лет! Ирландец продолжал нервно отряхивать пиджак, хотя на нем уже не осталось ни былинки. — Я могу идти? — спросил стрелок, закрыв футляр для контрабаса. — Нет, — тихо сказал Ирландец, прежде чем Виктор успел ответить. Виктор Волк вздрогнул. Ирландец подошел к нему почти вплотную. — Могу я попросить вас об услуге? — Да, — сказал Виктор. — Я вымазал руки, пока пробирался по этому хлеву. У меня во внутреннем кармане лежит фото. Можете его вынуть? Не хочу пачкать рубашку. Виктор медленно протянул руку и, сунув ее в карман Ирландца, осторожно пошарил там. Виктору было сильно не по себе. Он еще никогда не видел этот красный шейный платок так близко. «Подарок покойного друга», — однажды объяснил Ирландец. Виктор нащупал в кармане бумажный квадрат. — Держите, — сказал он, доставая фотографию. — Нет, посмотрите сами. Говорю вам, у меня грязные руки. Виктор Волк вновь подошел к окну, разглядывая фото. — Это Жозеф-Жак Пюппе, — уверенно сказал он. — Именно. Двигатели «Гинденбурга» гудели уже не так громко, а сам он опускался все ниже. Виктор внимательно смотрел на снимок.