Господин Лау сидел на ковре с чашкой в руке. Напротив него сидел Плющик. На его плечах лежал красный казацкий платок. — Мне очень жаль, что я побеспокоил вас среди ночи, — сказал он. От горящих свечей в длинной каюте пахло воском, как в церкви. Господин Лау почтительно склонил голову. — Я хотел подождать до утра. Но на море к западу идут бои. Я должен вовремя уплыть, чтобы не оказаться в ловушке. Китаец снова наклонил голову. — Я приехал, чтобы выразить вам свою признательность, — сказал Георгий. — Тогда я исчез, не поблагодарив вас за то, что вы меня вылечили. Господин Лау открыл было рот, чтобы ответить, но промолчал. — Я знаю, что вы хотели сказать, — снова заговорил Георгий. — Вы подумали, что впервые покойник благодарит своего врача. Лау кивнул. Они долго молчали. Наконец китаец осмелился заговорить: — В газетах писали, что ваша матушка была в большом горе. — Я не хотел жить, я мечтал умереть. Это не моя вина. — Тогда это моя вина, Ваше Высочество. — Не называйте меня так. Лау еще не попробовал чая. Он только вдыхал его аромат. — Когда-нибудь вы все-таки должны открыться вашей матушке, — сказал он. — Обо мне все уже забыли. — Но не она. — Ни слова об этом! Георгий пристально смотрел на свечу. Яхта покачивалась на волнах. — Вы приехали еще и за тем, чтобы узнать, не проговорился ли я, — сказал китаец. И наконец пригубил чай. — Турецкий, — заметил он. — Да. — Я никому не сказал, — продолжал господин Лау. — Ни единой душе. Я никому не доверяю. Мой торговый агент часто повторяет одну пословицу, которая в ходу у него на родине: «Открой секрет немому, он заговорит». Плющик согласно кивнул. Фитиль свечи затрещал, коснувшись расплавленного воска. — Может быть, я и встречусь с матушкой, — сказал он. — Обещайте мне это. Георгий знал, что его мать не осталась до конца траурной церемонии. Она вышла из собора совершенно убитая горем. Скача в окровавленном кителе прочь от Аббас-Тумана, Плющик знал: никто не станет рассказывать об исчезновении тела. И без того слишком много проклятий тяготело над их семьей. «Великий князь Георгий Александрович скончался». Этого было достаточно. В землю опустили гроб, в котором вместо покойника лежали его книги. — Я уехал из своей страны и больше никогда не видел мать, — объяснил китаец. Плющик бросил взгляд на господина Лау. Тот улыбался. Только чашка подрагивала в его руках. — И моя мать умерла, — добавил Лау. Застекленная дверь, выходившая на палубу, открылась, и на пороге появился матрос. — Я же приказал нас не беспокоить! — сердито сказал Георгий. Матрос отступил на шаг. — Прошу прощения… — Выйди. — Мы там, на корме, кое-что выловили из воды. Он был бледен. — Я велел тебе выйти. — Но я… — Уйди! Дерзкий матрос, однако, подошел к хозяину и сказал ему на ухо лишь одно слово. Георгий нахмурился. Красный платок соскользнул с его плеч. Матросы на яхте были родом с Кипра. Как и все средиземноморские рыбаки испокон веков, они втайне мечтали однажды поймать в свои сети сказочное существо. И матрос только что сказал по-гречески волшебное слово: «Левкосия», «белокожая дева» — так звали одну из сирен. Георгий поднялся. Может быть, он тоже искал фею или сирену во время своей пятнадцатилетней одиссеи? Он обследовал все пещеры и скалы Средиземного моря до самого Гибралтара. Но рядом с ним по-прежнему не было женщины. Он вышел из каюты и направился к корме. У штурвала собрались все члены экипажа. Над ними раскачивались два фонаря. На палубе, испуганно съежившись и сжав кулачки, сидела «сирена» в мокрой юбке и с мокрыми волосами, скрывавшими лицо; она походила на котенка, которого еле живым вытащили из воды. Никто из матросов не осмеливался к ней подойти. Георгий хотел набросить на нее свой платок, но не решился. Слегка наклонившись, он убедился, что вместо хвоста у «сирены» пара босых ног. Появился господин Лау. Оглядев собравшихся, он отстранил матросов, встал рядом с Георгием и окликнул девушку: — Елена? Между прядями волос показалось лицо. Ее глаза встретились с глазами Плющика. Она сильно изменилась, но они узнали друг друга. Умирающий от чахотки и маленькая девочка из Чаквы. — Что ты здесь делаешь, Нелл?[27]— спросил господин Лау. Но ответа не последовало. Совсем близко шли военные действия, но яхта еще десять дней простояла в бухте. А когда в одно холодное утро она ушла в море, многие оставшиеся на берегу плакали. Нелл уезжала вместе с Плющиком. Их венчание состоялось ночью. Священник по православному обряду возложил на их головы венчальные короны. От этой тяжести на голове Георгий покачнулся. На заре к морю пришла мать Нелл и расцеловала дочь. Господин Лау держал над ними черный зонтик. Маленькая Рея спряталась в бамбуковых зарослях. Она забралась на крышу хижины и сидела там, в гуще листвы на ветру, который качал бамбуковые стволы. Она смотрела на скопление людей, и ей было грустно, как на похоронах. Нелл не позвала ее и не поцеловала на прощание. Золотой краской Георгий нарисовал на носу яхты красивую золотую звезду. Ветер надул паруса. Следующим летом черноморские проливы оказались закрыты: на Дарданеллах и Босфоре разразилась война. Молодожены обещали вернуться, но прошлое со зловещим лязгом захлопнуло перед ними двери. Яхта с ее новой звездой больше не появилась в Чакве. Но однажды, несмотря на патрули и линкоры, курсирующие в районе военных действий, яхта встала на якорь в порту Константинополя. Георгий поручил Нелл заботам экипажа. Шел 1915 год; через неделю-другую на свет должен был появиться их ребенок. Георгий пообещал жене вернуться до его рождения. Впервые за много лет Плющик оказался в Санкт-Петербурге. Выполняя обещание, данное господину Лау, он увиделся с матерью на мосту позади Аничкова дворца. Эта встреча длилась лишь мгновение. Георгий назначил ее в письме, а в доказательство того, что это действительно он, переписал на бумаге французскую фразу со своего голубого платка — девиз его молодости, вышитый золотом: «Сколько держав даже не подозревают о нашем существовании». Внизу он поставил автограф, который придумал в пятнадцать лет и вырезал на дереве. Фамилия царствующей семьи — Романов — была написана латиницей. Последняя буква была удвоена и вышита внизу, отдельно от других: ROMANO W W как weeping willow, «плакучая ива», — это прозвище он получил от учителя английского, мистера Хита, который научил его ловить рыбу на муху. С тех пор Георгий, уже тогда нелюдимый и печальный, целые дни проводил у реки, склонившись к воде вместе с деревьями. Впрочем, сестра Ксения уверяла, что он скоро пустит корни и, как плющ, обовьет стволы ив. Так он стал Плющиком.