– Не понял? – Братец замер, огляделся и прислушался. Крик боли, шум падения, треск ломаемого сухостоя! – Алка? Алка! – до Зямы дошло, кто орал, он отмер и помчался вперед. Следом за ворота выскочила я и чуть не упала, споткнувшись о тело в траве. Не бездыханное, вовсе нет, очень даже активно шевелящееся… О, даже два тела! Это я поняла, когда Зяма бешено рявкнул: – Фу! Фу, я сказал, сидеть! – И помеха под моими ногами развалилась надвое, а по сухой траве прочь, в ночь покатилось-побрело, шатась и падая, что-то темное, крупное… Кто-то, а не что-то, конечно! Неодушевленные предметы не матерятся и не стонут. И не гавкают, воздвигаясь в помятом сухостое ушастой пирамидкой! Я сглотнула, возвращая себе дар речи, и тут все мы заговорили разом: – Барклай?! – Гау! – Алка?! – Госссссподи! Снова пауза – только воет и шуршит, удаляясь от нас, кто-то непоименованный. И снова все вместе: – Что ты здесь делаешь? – Это Зяма – Алке. – Нет, это ты что здесь делаешь? – это Алка – Зяме. – Что делается-то, а? – это я – безадресно. – Гау! Пауза. Зяма обиженно таращится на Алку, Алка – гневно, мокрыми глазами – на Зяму, Барклай – радостно, преданно, с выражением «Я молодец? Хвали, гладь, дай вкусняшку!» – на меня, я – обалдело – на всех поочередно, в последнюю очередь – на самоудалившегося неизвестного, точнее, в поглотившую его летнюю ночь. Первой с эмоциями справилась, как ни странно, Трошкина. – Ладно, – сказала она, нервным щипком убрав с лица мешающий локон. – Вы ничего не хотите мне рассказать, а? – Мы не хотим, – честно призналась я, пока братец дул щеки, думая над с ответом. – Но, похоже, придется. Зяма тебе все расскажет, только, чур, не думай, что твое участие увеличит его долю! Жена и ребенок уже были учтены при дележе! – Не волнуйся, у нас семьдесят пять процентов, а у Дюхи всего двадцать пять, – поспешил доложить супруге братец. – О? – Трошкина потерла подбородок и пытливо посмотрела во тьму. – А этот тип был не согласен с раскладом? – Вообще не знаю, о ком ты говоришь, – сказал Зяма и тоже посмотрел во тьму. – Я его даже разглядеть не успел. Вообще не понял, что происходит! – Этот тип прятался за воротами, подстерегая вас с ножом. – Алка вздрогнула. – А когда я закричала, он бросился на меня, но тут каким-то чудом рядом возник Барклай… – Думаю, это чудо зовется Аделью – это пуделиха дяди Толи из третьего дома, – предположила я. – Мы с Зямой не заперли калитку, и Барклай воспользовался возможностью сгонять на свиданку, но услушал твой вопль и добросовестно выполнил команду, хороший пес, завтра куплю тебе говяжий стейк, – скороговоркой договорила я и потрепала замшевые собачьи уши. – Какую команду? Я ничего ему не командовала, – озадачилась Алка. – Ну как же, ты закричала «Защищайся!», а это приказ к нападению на того, кто угрожает хозяину. – А ты уже причислил меня к хозяевам? Хороший пес, купим тебе два стейка! – растрогалась Трошкина и тоже полезла трепать довольную собаченцию. – Мы говорим вот об этом ноже? – Зяма наклонился, разогнулся и продемонстрировал нам пресловутый нож, держа его за рукоятку двумя пальцами, как дохлую рыбину. – С ума сошел – хватать руками улику! – возмутилась я. – В пакетик его положи, у тебя же еще остались такие, черненькие. – Нет, я решительно не способна догадаться, что вы тут делили в пропорции три к одному, – досадливо призналась Трошкина, глядя, как Зяма вытягивает из кармана туго скрученные мусорные пакеты. – Надеюсь, речь не о долевом участии в предприятии по раздельному сбору мусора? – Не о нем, – подтвердила я и приняла от Зямы упакованный ножик. – Ты куда? – Айн момент. – Братец убежал на участок, который мы только что покинули, и действительно очень быстро вернулся с еще одним мусорным пакетом. – Я его выкопал. Не стоит оставлять это там, где шляется какой-то подозрительный тип с откровенно криминальными наклонностями. – Согласна. – Я молча открыла бесконечно полезную пляжную сумку и в очередной раз приняла в нее наше сокровище. Теперь в сумке покоились наши древние деньги и чей-то нож – и то, и другое заботливо упакованное в мусорные мешочки. – У меня нет версий, – призналась Трошкина. – Идем, любимая, я тебе все расскажу. – Зяма обнял супругу за плечики и повлек к дому. – Идем и мы, Барклаша, – позвала я бассета. Рассказывать я никому ничего не собиралась: ни Барклаю – он, впрочем, и не любопытствовал, – ни его хозяину. Какой смысл посвящать в происходящее Дениса? Его участие мою долю не увеличит, а жизнь осложнит. Дома я снова засунула сумку с сокровищами поглубже под кровать и завалилась спать. – Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! – с чувством спел мне в ухо женский голос. – За огромную можно и в глаз получить, – пригрозила я, с трудом, чуть ли не вручную, поднимая веки – совсем как Вий. – Я про страну, а не про тебя, каланча, – хихикнула Машенька, осмотрительно ретируясь от моего ложа к двери. Правильно, руки-ноги у меня длинные – сообразно немалому росту, а глаза у Машеньки тщательно прорисованные, так что, вздумай я нанести удар, не промахнусь. – Чего тебе надобно, старче? – Я села в кровати, где вновь пробудилась одна – очевидно, майор Кулебякин опять предпочел мне общество своих коллег. – За старче тоже можно в глаз, – обиделась Машенька. – Ладно, ладно, не напрашивайся на комплимент. – Я встала и, вовремя остановив себя в естественном порыве проверить сокровища под кроватью, переформатировала едва не состоявшийся предательский нырок под спальное место в невинное упражнение утренней гимнастики. – Дюша, опять ты занимаешься физкультурой в доме, я же говорил – выходи на свежий воздух! – посетовал, выглянув из-за спины Машеньки, папуля. Не комната, а проходной двор! Вот как тут не тревожиться за судьбу припрятанных денежек? – Девочки, к столу! – позвал папуля. – Омлет с домашним сыром очень нежный, он ждать не будет – опадет! Падения омлета мы, разумеется, не допустили – слопали и его, и прочую выставленную хлебосольным папулей снедь за милую душу. Трапезничали я, Маша, Федя и Барклай – Денис опять умотал по служебным делам, а остальные чада и домочадцы еще спали. – Борис Акимович, это невероятно вкусно, я сейчас ум отъем, – стонала Машенька, закидываясь папулиными кулинарными шедеврами. – Скажите, а вы не хотите удочерить еще одну девочку? – В принципе, Зяма мог бы взять вторую жену, – сказала на это я. – Только кто же даст – его первая жена держит в ежовых рукавицах, глаз с мужа не спускает. – И правильно делает, – неожиданно одобрил ревнивицу Трошкину Федя. – Хорошая жена всегда должна быть рядом с мужем, бок о бок, в одном, так сказать, боевом строю. Папуля в поддержку оратора щедро плюхнул ему в тарелку добавки. – Если что, я буду тебе, Федор, хорошей женой, – пообещала Машенька. – Обещаю: куда ты, туда и я. Вот как сегодня, например! – Если что именно? – Федя предсказуемо заинтересовался условиями, на которых он мог бы обзавестись такой образцовой супругой. – А, кстати, куда это вы – он и ты? – запоздало поинтересовалась я. – Мы! – сказала на это Машенька, не ответив Федору. – Ты тоже едешь с нами, потому что мы нуждаемся в проводнике. Я-то больше нуждалась в том, чтобы как следует выспаться, а потом придумать надежную захоронку для наших с Зямой (а теперь еще и Алкой) древних деньжат, но когда воюешь на два фронта, не до отдыха. Историю с найденным кладом пришлось отодвинуть в сторону, чтобы заняться делом о пропавшем золоте. – Мы изучили спутниковую карту, – сказала Машенька, когда мы вышли за ворота и сели в ее новую машину. Став совладелицей детективного агентства, наша блондинка сменила прелестный «Мини-Купер» на зверовидный внедорожник, что нынче было очень кстати. – И совместили ее со схемой расположения дорожных камер видеонаблюдения, – подхватил Шаляпин, поворачивая ключ в замке зажигания. – У Феди есть дружбан в ГИБДД Крыма, они вместе учились в школе полиции, – объяснила Машенька, пристегиваясь. – Он дал мне схему, и вот что интересно. – Федя мягко тронул машину с места и поехал почему-то не вниз, а вверх. – С площади, где закончился карнавал, можно уехать тремя путями, но лишь один из них совершенно свободен от камер. Я секунду подумала, вспомнив местную топографию: – Думаете, «слоны» уехали вверх по Виноградной?