– Но-но! – строго сказала я ему. – Не Дюха, а Индиана Джонс, делай выводы! – Понятно, – вздохнул жадный братец и шепотом озвучил свои грустные выводы на ушко Трошкиной: – По-прежнему двадцать пять, и ни процентом меньше. – А вы как хотели? – Я показала им язык. – А мы хотели чаю! – громко сказала Трошкина, которая очень не любит ссор и разборок. – Сейчас организуем! – обрадовался папуля. – Ой, а что это вы все здесь делаете? – подтянулась к компании мамуля. За ней след в след неотступно шаркала тапками бабуля. – О, все хотят чаю? – приятно удивился папуля. – Как славно! Тогда, пожалуй, я быстренько нажарю пончиков. – А я, пожалуй, пойду спать, – вставая, объявила я. – Ужасно устала, прямо с ног валюсь. И что вы думаете? Родные, любимые, друзья и товарищи даже не попытались уговорить меня остаться! Понятное дело: такими ценностями, как золото и пончики, никто делиться не хочет. Проснулась я, как и легла, досрочно, но оказалась не самой ранней пташкой. Снаружи уже кто-то чирикал, если так можно выразиться, электропилой. Я вышла во двор и некоторое время с критическим интересом наблюдала за папулей, который героически сражался со старым абрикосовым деревом. Вообще-то его давно уже следовало срубить: оно не давало плодов и опасно нависало над дорожкой к туалету. Я оценила, что папуля грамотно подступился к дереву так, чтобы упало оно на свободный участок двора. – В лесу раздавался топор дровосека, – мрачно, без тени одобрения провозгласил знакомый голос, и из соседней двери выступила заспанная мамуля в своей пижаме гламурного узника. – А что, у отца-то большая семья, – подхватила я. – Семья-то большая, да совести нет! – продолжила мамуля, оживляясь – она любит разные игры в слова. – Отец, видишь, пилит – и всем не до сна! – Так себе рифма, – покритиковала я. – Так себе занятие – утренний лесоповал, – парировала родительница и возвысила голос, перекрикивая рычащую пилу: – Боря! Где ты взял этот жуткий пыточный инструмент? – У ребят одолжил, у Феди с Машей, – ответил папуля, охотно останавливаясь – видно, все же устал. – Почему жуткий? Прекрасный инструмент – новая ленточная электропила! – У них и пила есть! – восхитилась я. – А у нас есть кому пилить! – сердито напомнила мамуля. – Боря, в доме двое молодых здоровых мужчин, а ты опять все сам да сам! Позвал бы Зяму… – Кто звал Зяму? – загробным голосом поинтересовался упомянутый персонаж, неверными шагами – потому что с закрытыми глазами – выступая во двор из третьей двери. – Смотри, с него можно писать зомби, – подсказала я нашей сочинительнице ужастиков. Но тут братец открыл глаза, и я поняла, что ему уже доводилось позировать мастеру, правда, не пера, а кисти: художник Мунк на знаменитом своем полотне «Крик» изобразил точь-в-точь нашего Зямочку! Безмолвный крик ужаса перекосил красивое лицо братца. – Что? – испугалась я и проследила за взглядом безмолвно вопящего. – Папа? Пила? Дерево? Что не так-то? Папуля, осознав, что привлек все внимание публики, опять картинно включил пилу и с размаху взгрызся ею в древесный ствол. Пила взвизгнула, едва не подавившись чем-то твердым, судя по звуку – металлическим, и тут же громко хрустнуло, затрещало, заскрипело… Ду-дух! Спиленное ниже дупла старое дерево шумно рухнуло, при ударе о землю, подняв тучу пыли. Папуля закашлялся – он аллергик, Зяма и вовсе прослезился. – Что? – На шум примчалась Алка в ночной рубашке. – О боже! – Это не боже, это я спилил дерево, – похвастался, приосаниваясь, папуля, тут же снова закашлялся, согнулся и скрылся в пыли. – Молодец, конечно, – сказала мамуля с сомнением. Ее явно смутила реакция Зямы и Алки, превратившихся в пару трагических фигур. – Или не молодец? – Ого! – донеслось от свежего пня. – О‐го‐го! Бася, дети! Вы не поверите, что я нашел! – Что, что ты нашел? – Любопытная мамуля немедля полетела на зов. – То, что мы спрятали, – голосом, в котором отчетливо слышалось близкое рыдание, произнес Зяма. Тут уже и мне сделалось нехорошо: – Что вы там спрятали?! – Ты, Инночка, только не волнуйся! – запищала Трошкина. – А ты, Зямочка, не убивайся! Что у нас, других денег, что ли, нет, не проживем мы разве без этих, доисторических? – То есть вот там, в дупле только что спиленного дерева… – Я не закончила риторический вопрос и закрыла лицо ладонью. – Дети! Мы действительно нашли клад! – примчалась к нам припорошенная пылью и древесной трухой мамуля. В каждой руке у нее было по монете, и она победно трясла ими, как ребенок, разжившийся конфетками. – Это просто удивительно! Мы искали монеты на берегу, говорили об этом, озвучивали свое желание Вселенной – и она нас услышала! В дупле был клад, настоящий клад! – Дай-ка мне? – под моим локтем просунулась костлявая лапка – я и не заметила, как к нам присоединилась бабуля. – Хм… Это что-то действительно древнее, возможно, средневековое, кажется, татарское… Очень странно, дереву-то не больше ста лет… – Я и говорю – чудо, просто чудо! – Мамуля, радостная, как дитя, отобрала у бабули монету и вприпрыжку умчалась к пню – собирать чудо-деньги в карманы пижамной куртки. До нас донесся ее звонкий голос: – Боря, а мы возьмем пятнадцать процентов стоимости или оставим себе часть этих чудных монеток? Зяма всхлипнул. – Ну-ну. – Я похлопала его по плечу и ушла в свою комнату. Мне надо было прилечь и успокоиться. – Шошашашу? – недовольно зашептал не вполне проснувшийся Кулебякин. – Что там за шум? – перевела я. – А, пустяки. На фоне ста кило золота вообще сущая мелочь. – Ну не расстраивайся, Зямочка! – заворковала Трошкина за окном. – Ну ты же видишь – тут этих сокровищ как грязи! Ну найдем мы тебе еще клад, у нас ведь и металлоискатель есть, и лопата… – Даже две, – громко подсказала я, падая в кровать растопырочкой, как дохлая морская звезда. – Федя с Машей не откажутся поделиться с нами своим снаряжением. – Мы собираемся в экспедицию? – вполне уже внятно спросил проснувшийся Денис. – Прямо сейчас или все-таки после церемонии бракосочетания? Я бы предпочел после – сойдет за свадебное путешествие. – Ой, свадьба! – Я села в постели и уставилась на часы на стене. – Совсем потеряла счет времени! Нам не пора возвращаться в город? – Вечером поедем, – сказал Кулебякин и расплылся в самодовольной улыбке. – Приятно видеть, что тебе так не терпится вступить в священный союз… Эй, ты куда? Я спрыгнула с кровати и выскочила во двор. Тотализатор! Какие там нынче ставки? Осталось совсем мало времени, чтобы с этим разобраться! На закате солнце – шарик крутого желтка – продирается сквозь перекрестия стальных ферм знаменитого Крымского моста, мелко крошится, рыжими хлопьями забивается в ямки на лиловой воде, тонет, кормит собой стада серебряных рыб. Наша машина катится по мосту – бусиной по тугой струне: с одного берега на другой, из сказки в привычную нам реальность. Позади остается Фео, о Фео, Фео миа – провинциальный город на задворках империй, древний, сонный, пыльный, медленно остывающий от жары, скучный, тихий, глубокий, из ста слоев, в большинстве которых и близко не было нас… * * * notes Сноски 1 Читайте об этом в романе Е. Логуновой «Собачье танго».