— А если нет? — А ей пообещал, что если она не придёт, то для этой страны будут серьёзные проблемы. Она слишком патриотична, чтобы поставить себя превыше СССР. — Но её родина не здесь. — Это ты так думаешь, а вот она с точностью до наоборот... Махабат Тимировна, Сергей Ерболович, Кунсулу, Азамат и Анжелика сидели перед большим самоваром, который не раз собирал всю семью вместе. — Мама, — Анжелика тонкими пальцами перебирала фотографии: я возьму несколько семейных, а остальное — пусть останется. Я ведь ещё вернусь, правда? Махабат Тимировна смахнула слезу: — Конечно, доченька, ты не волнуйся, ты пиши и звони. Всё будет хорошо. На новом месте всегда сначала трудно. Но ведь ты будешь не одна. Тебе помогут освоиться. — Да уж, они помогут... — усмехнулась Анжелика. Римадзе постучался в открытую дверь. Он уже зашёл в квартиру и слышал последнюю фразу. Но ему было неудобно перебивать. Он пару раз кашлянул: — Анжелика, о чём речь, конечно поможем. Да, вам до вокзала вещи помочь донести? — Присаживайтесь. — вздохнула Махабат Тимировна, показывая ему одной рукой на стул. — Вещи уже на вокзале. — ответила Анжелика. Она посмотрела на маму. Махабат Тимировна ещё достаточно молодая красивая узбечка. Но в чёрных волосах уже пробивается серебро. Тонкие дугообразные брови будто чёрные луки изогнулись над большими глазами серны. Как роса блестят слезинки на длинных ресницах. Смуглые щёки будто персики. Руки добрые и тёплые, они как-то безвольно лежат на столе. «Интересно, а какой она была, когда они взяли меня из детдома? Наверно, она была божественно красивой и очень доброй.» Анжелика перевела взгляд на отца: метис, и как всем метисам ему присуще обаяние и шарм. Густые почти сросшие на переносчице брови, из-под которых печально смотрели тёмно-синие глаза. — Мама, а ты помнишь курчавого Женьку, который всегда прощался до завтра? — Анжелике хотелось разрядить обстановку. — Женька? Разве его можно забыть? — Махабат Тимировна грустно улыбнулась. — В тот последний вечер, ты с ним поругалась и сказала: «Наконец-то я уезжаю. Ты мне надоел! Ты плохой мальчик! Я больше тебя никогда не увижу» А Женькина мама тогда ответила: «Анечка, подумай, о чём ты говоришь. Ты же теперь не скоро увидишь Женю. Ты не скоро увидишь этот город, эти дома. И ты уезжаешь с обидой в сердце. Так нельзя». И Женя заплакал. Он своим детским чутьём наверно понял, что больше вы не встретитесь, а ведь не разлей вода были. И спросил: «Мама, это значит как ждать папу, а его нет и он уже не придёт?» А потом они пили чай. Стрелки часов «неслись» с бешеной скоростью, но не хотелось смотреть на часы, не хотелось покидать этот дом. — Мама, я буду писать часто-часто. И мы встретимся, обязательно встретимся. А потом, однажды ты выйдешь на крыльцо, а там стою я с букетом алым… Ты мне веришь, мама? Римадзе себя чувствовал как не в своей тарелке, как будто подслушал чьи-то секреты. За Анжеликой никогда не наблюдалась нежность. Скорее, она была равнодушна. Она никогда не ласкалась, у неё на первом месте стояли друзья. Для родных же не было ни времени, ни сил. Но сейчас: мама знала — это крик души, фальшивить Анжелика не будет. — Анжелика, Анечка, ты же знаешь, что родительский дом всегда покидают дети. Это жизнь. Просто тебе слишком рано пришлось это испытать. Я знаю, я верю, что мы встретимся, но ты уже не вернёшься. Так всегда бывает. В родительский дом возвращаться нельзя. И помни, не бывает расставаний больше, чем встреч. Римадзе не выдержал: — Ну не край света же она едет. В Москву. Да и вы тоже можете приехать. Я вообще-то думал, что вы тоже поедете. — Нет, она должна сама. А мы.. мы с детьми поедем во Владивосток. Малышам надо океан показать. Ладно, надо собираться. Осталось чуть меньше часа до отхода поезда. — Овод был расстрелян на рассвете. Вот и меня в такой чудесный день ведут на расстрел... — печально сказала Анжелика. Она посмотрела в окно: яркое солнце бессовестно слепило глаза. Воробьи собрали целый митинг. Взгляд Анжелики упал на фотографию Джекии: — Наверно, так оно и должно было быть. — На неё с полки смотрела весёлая озорная колляшкина мордашка. — Мама, а почему колли — это забавные собаки с вечно грустными глазами. Ладно, мне пора. Вы придёте на вокзал? — Конечно, дочка. И помни, как бы ни случилось, даже там около тебя будет человек, который всё равно тебе поможет. И ещё: я знаю, ты всегда смеёшься, как бы плохо тебе не было. Не сорвись, не переиграй. Когда надо плакать — лучше поплачь. А вообще, оставайся гордой, но не путай гордость с глупостью. Будь счастливой. Иди и побеждай, ибо иначе ты не сможешь. У тебя впереди столько всего интересного, ты только подумай... И помни: мы любим тебя... В комнату зашёл Митко: «Пора...» — Мама, мамочка, — Анжелика подошла, обняла маму, потом отца, подала руку Римадзе, которому казалось, что он на похоронах. И вышла. Вместе с ней вышли Кунсулу и Азамат. На крыльце Анжелика бросила в почтовый ящик свою фотографию, на обратной стороне которой написала: «Мама, ты всегда была молодцом, держись, я буду рядом...» Они: Митко, Роман, Кунсулу, Анжелика, Азамат, Оксана, Артур — взялись за руки и пошли по улице, весело распевая «Майскую Москву». Все, кроме Анжелики были в армейских галстуках. К ним постепенно стали присоединяться те, кто ещё не ушёл на вокзал провожать принца и принцессу. К ним присоединялись армейцы, школьники, друзья, знакомые и незнакомые люди. Одна песня сменяла другую. У людей было ощущение праздника. И вот уже целая демонстрация вышла на проезжую часть. Конечно, они могли дойти до подвесного моста, перейти через речку и, немного пройдя по загородной дороге, попасть на вокзал. Но они вышли на центральную улицу с гордым и красивым названием Красная Пресня. Город строили москвичи, они и давали названия улиц. Вот и эта самая красивая улица была так названа. Настроение было радостное, как на первомайской демонстрации. Те, кто присоединялся позже, спрашивал: «А что за праздник». Те, кто шли, отвечали: «Да не знаем, может день города перенесли.» Но то, что это должен был быть обязательно праздник — ни у кого не было сомнения. А на привокзальной площади выступали ораторы. Они выражали надежду на дружбу и сотрудничество с Анастасом. Слово дали принцу, Трегиру. Репортёры рыскали среди толпы. В воздухе ненавязчиво витал вопрос: «А кто же принцесса?» Здесь же были вчерашние выпускники, они прощались с родителями, друзьями. Они считали, что им повезло, что они уезжают в такой день. И им казалось, что эта музыка — именно для них, и весь праздник только ради них. А Анжелика в окружении своих друзей шли в первом ряду многочисленной нестройной колонны. — Слушайте, вот представьте, что эти улицы, этих людей: — Анжелика показала рукой назад: — его, её, их: это небо — она подняла руку, — эти деревья, это солнце вы видите в последний раз... Что тогда? Что надо сделать, чтобы остановить это мгновение? — Это не правда! Так не бывает. И ты ещё сюда вернёшься. Мы будем другие, старше, мудрее. Деревья выше, но солнце будет тем же и небо над головой... — Ответил ей Роман. — И я вернусь, и Артур и мы все ещё снова встретимся на этой гостеприимной незабываемой земле. И ещё прокатимся по речке, по берегам которой на высоких скалах цветёт розовый багульник и распускается зелёная лиственница... — О, да ты поэт. — улыбнулась Оксана. — Ещё одно расставание... — грустно сказал Митко. Но потом как-то воспрянул: — А за ним последует встреча... — Ты прав, Митко. За ним последует встреча, так давайте уже сейчас начнём к неё готовиться. Гитару мне, гитару, — театрально сказала Анжелика. Они уже свернули с центральной улицы и стали спускаться к реке. На горизонте показался вокзал в окружении многочисленной толпы. Анжелика боялась расплакаться, а значит, надо петь: Когда — нибудь я всё-таки устану И долгий долгий сделаю привал. Я жизнь свою как книгу полистаю, И дни перечитаю как слова. Ещё две гитары подхватили аккорды: И на страницах выставлю оценки: Вот это «плохо», Это — «хорошо», А это были просто переменки, А тот урок не впрок совсем пошёл. Редкие прохожие оглядывались на ребят и улыбались. Над головами светила северное солнце, беспощадно паля своими золотыми лучами. Там надо жестче, там добрее Вот здесь мне не хватило красоты. А тут совсем не знала, что сумею, Но вот смогла, достигла высоты. Вокзал был всё ближе и ближе. Медленно и важно проплыла лёгкая тучка и весело запрыгал слепой дождь. Про него в народе говорят, что принцесса плачет. Останется нечитанной страница, После которой — сразу переплёт. Где упаду, как раненая птица, На полувзмахе оборвав полёт.[1] Какой-то фотограф запечатлел их: с гитарами, улыбающихся, с огромной толпой народа за спиной. А за ними радуга: яркая — яркая. И никто ещё не знал, что вечером небо нахмуриться, потемнеет, расколется на две части до самой огненной молнией. А потом будет возмущаясь, грохотать и в горящем воздухе повиснут ледяные капли. «И дождь впервые зло и грубо вмиг остудит глаза и губы...»[2] И что сумасшедшие потоки широкой рекой сметая всё на своём пути пробегут по городским улицам. Но это будет ночью. А сейчас... Опять весело чирикают воробьи, трещат сороки. Ветерок уснул на верхушках деревьев, еле заметно их покачивая. А лохматые собаки с тяжёлыми вздохами, видимо сетуя на свою собачью жизнь, улеглись на газонах, развалившись под тенью деревьев. А по соседству, прикрыв глаза, дремали гордые и независимые, подранные в баталиях, бездомные коты. А вокзал был всё ближе и ближе. Всё отчётливее слышались голоса ораторов, и всё больше и больше становилась толпа. И гудел род людской, и шныряли репортёры. И вдруг все как по команде повернулись туда, откуда слышалась песня нестройного хора. Её сопровождал смех. Люди расступались перед этой семёркой, шествующей впереди колонны. — Трегир, всё хорошо, когда хорошо в меру. Не так ли? — Генри и Трегир уже стояли в вагоне на площадке. Лаур и Джой были в вагоне. Прощалась с родными Нелли. Трегир ничего не ответил на вопрос Генри, он просто вгляделся в даль, а потом, улыбнувшись, посмотрел на Генри. — Трегир, где моя сестра? — Здесь твоя сестра, она уже здесь. Ты лучше посмотри туда. Ну где ты ещё такое увидишь? — и Трегир показал рукой на семёрку, в центре которой шла Анжелика. — Слушай, ну чем не артистка? Генри посмотрел туда, куда показал Трегир: — Она идёт с тобой проститься? — Ага, поздороваться, и с тобой тоже. Объявили пять минут до отправления поезда. Митко, Роман, Анжелика, Азамат, Оксана и Артур шли, положив друг другу руки на плечи. Кунсулу ехала на плечах у Романа, в её руках был огромный букет цветов. Она раскачивала им высоко над головой и иногда кидала по цветочку в толпу. Семёрка пела «Олимпийскую». Остальные им подпевали. Расстаются друзья, остаётся в сердце нежность,