Хватает мою ладонь и тянет на себя, накрывая ею свой пах. То, что я неосознанно обхватываю пальцами, внушительное и горячее. Жар опаляет щёки, а стыд обволакивает тело, которое живёт своей жизнью, не прислушиваясь к здравому смыслу. Прохожусь ладонью по твёрдому стволу, сгорая от любопытства и несвойственной мне эйфории, словно прикоснулась к чему-то запретному. – Ещё пару минут таких движений, и я трахну тебя прямо в машине. Подожди полчаса, и будешь стонать на диване. – Да пошёл ты, – одёргиваю ладонь. – Ты меня не возбуждаешь. – А ты меня очень. – Броское и откровенное признание дезориентирует, но я натягиваю маску безразличия, которая не нравится Глоку. – А как же обещание не прикасаться к дочери Островского? Забыл? Или слова летят к чёрту, когда в игру вступает член? – Не забыл, – цедит сквозь зубы, замолкая и сосредоточившись на дороге. Пока имеется сигнал, оповещаю Дину, что вновь выпаду на пару дней, а Тасю прошу успокоить маму. Через полчаса приезжаем в уже знакомое место. Окидываю мрачное строение, понимая, что я вновь застряла вдали от цивилизации и человеческого душа с тем, кто испытывает моё терпение на прочность. – Посмотри. Как только включаю генератор, взгляд упирается в мужскую спину, на которой видны несколько подтёков фиолетового цвета. Два глубоких пореза завершают месиво. Достаю пакет Германа, где ещё остался запас вспомогательных средств, принимаясь обрабатывать тело Льва. Шипит, когда прочищаю подсохшие раны и накладываю повязку, а затем обхожу его и принимаюсь за живот. – Рано швы снимать. – Вердикт обоснован не до конца затянувшейся тканью. – По животу вчера били? – Досталось только моей спине и твоим сиськам. Не самый распространённый способ отвлечь кого-то. – Зато действенный. Мальчики любят смотреть на женское тело. Мои формы, конечно, не настолько выдающиеся, чтобы приковывать взгляд каждого, но вчера они не позволили оставить на твоём теле больше повреждений. – Отличные формы, – щурится и тянет ладонь, чтобы в который раз нагло облапать меня, – идеально помещаются в ладонь и приятные на ощупь. Уверен, и на вкус… – Раздувающиеся ноздри и голодный взгляд, прикованный к моей груди, кричат об опасности. Поднимаюсь, чтобы дистанцироваться и отправиться на импровизированную кухню. Лучше готовка, чем грязные намёки Глока и явное желание использовать меня не только в качестве сиделки и кухарки. Чувствую его взгляд между лопаток, не поворачиваясь и не проверяя явное. Нужно его остудить, сбить тотальную уверенность в себе прекрасном, и сделать это я могу, вернувшись к разговорам о его семье. К тому же внутри зудит потребность выяснить, давно ли он видел Элю. – Ты мог задержаться и поговорить с отцом. Он ждал встречи, – начинаю издалека, надеясь подвести разговор к нужной теме. – Мне похер, чего он ждал. Зашёл и вышел. В этом доме меня ничего не держит. – Лев что-то ищет, издавая неприятные звуки. – А мама? – Даже не видя его, знаю, что сейчас мужчина замер, сосредоточившись на мне. – Знаешь, сегодня я провела с ней несколько часов. Не стремилась познакомиться. Так вышло. Но мы вместе пообедали, затем я помогла ей принять ванну, а в довершение читала книгу. Если отбросить тот факт, что она не в себе и внимательно слушать, вычленяя нужную информацию, можно узнать много интересного о вашей семье. О твоём отце, о тебе и Макаре. А если хаос из слов дополнить рассказом Павла Валерьяновича, становится понятно, как и почему ты стал таким. – Уверен, он поведал тебе свою точку зрения на прошлое нашей семьи. – Голос хрипит. Он бы желал остаться для меня неприступной крепостью, глубокий ров вокруг которой никто и никогда не сможет перейти. Но я уже внутри, мастерски обошла все ловушки и открыла своим ключом ворота. И этот ключ вручил мне Игнатов. – Возможно. Но эта точка зрения включала признание вины. Открыто и честно. Мне кажется, он впервые рассказал кому-то всё. Не выгораживая, не снимая с себя ответственности не приукрашивая. Как есть – гадко и постыдно. Лев молчит, лишь тяжёлое дыхание свидетельствует о том, что всё произнесённое мною не должно было быть озвучено. Никем и никогда. Делаю глубокий вдох и поворачиваюсь, чтобы утонуть в глубине его чёрных глаз и однобокой полуулыбке, кричащей о том, что он готов меня сожрать. И теперь понимаю, что Игнатов прав: я подобралась ближе, чем кто-либо. Любая другая на моём месте была бы четвертована ещё несколько дней назад. Но, скорее всего, Льва останавливает тот факт, что я Островская. Иных причин не вижу. Или не хочу видеть? И спасёт ли меня родство с Парето, если стоящее передо мной месиво из ярости и негодования сорвёт с катушек? – Неужели рассказал о… – Макаре? Да. О болезни, безысходности и… – подбираю нужное слово, кажется, слишком долго. – Облегчении. – Облегчении?! – Его низкий и гортанный голос сейчас звенит негодованием. – Так, по-твоему, называется убийство собственного ребёнка? На его месте я бы даже не подумал о таком решении. – Ты на его месте не был, – стараюсь говорить уверенно, потому что Лев, как опытный пёс, за версту учует мой страх, раздавив в одно мгновение. – Но у тебя есть такая возможность – нужно только стать отцом. – Этого не случится. Дети накладывают обязательства, которые мне не нужны. – Или ты просто боишься оказаться на его месте и поступить так же? Делает шаг в мою сторону, снедаемый необходимостью закрыть мой рот. Я же остаюсь на месте, понимая: убежать всё равно не получится. Но я могу размотать этот клубок загадочности, который на самом деле состоит из элементарных человеческих страхов и обид, которые он мастерски прикрывает грубостью и силой. У всех нас есть больное место, и сейчас я нагло топчусь на том, что причиняет дискомфорт Льву. Хочу увидеть его настоящего, снять никчёмную шелуху, оголив надломленного человека, давным-давно потерявшегося в этой жизни. – Я никогда не совершу подобного, – шипит. – Позавчера ты мне сказал: «Не стоит говорить: «Я бы никогда так не сделала». Жизнь может заставить совершить нечто более худшее». Помнишь? Это относится ко всему. – Ты его сейчас защищаешь? Он трус. – Я лишь хочу сказать, что никто не вправе судить другого человека за поступки, слова, действия, не оказавшись на его месте. Твой отец сделал то, что, по его мнению, было верным. Сделал сам. Это его грех. И он каждый день отвечает за него перед богом и самим собой. А вот ты, мальчик, не до конца осознавший, что видел, рассказал о своём негодовании матери. – Лев сглатывает, понимая, что его роль в этой истории мне тоже известна. – Вот только ты это со временем переварил, а она не смогла. И это уже твоя вина. Каждый шаг имеет последствия, но о них ты не думал, когда вывалил на мать, только-только похоронившую сына, свои догадки. Что за этим последовало, я сегодня имела счастье видеть. Вот только твой отец остался рядом с женой, не выкинул, словно старую тряпку, заткнув в какой-нибудь хоспис на краю мира, а проявил понимание и заботу. Она – живое напоминание о том, что он сделал, но, несмотря на её откровенную ненависть и нежелание его видеть, он всё равно приходит. А ты позорно сбежал, обосновывая свой поступок ненавистью к отцу. Так кто из вас больший трус? А, Лев? – Закрой рот! – Секунды достаточно, чтобы мужчина оказался рядом, перекрывая мощной пятернёй кислород. Сжимает горло настолько сильно, что перед глазами расходятся цветные круги, предвещая потерю сознания. Но, как все Островские, я иду до конца. – Ты бесишься, потому что я говорю правду. Возможно, я единственная, кто не побоялся озвучить то, что ты и сам знаешь. – Он сделал меня чудовищем. – Внезапно отпускает и отстраняется, пока я жадно насыщаю воздухом лёгкие. – Нет. Чудовищем ты стал по собственному желанию. – Лев оседает на диван, сломленный моими словами и откровениями, которые слишком долго хранились на дне потрёпанной души. Мне кажется, он впервые растерян, и впервые его слабость видит кто-то посторонний. Осторожно ступаю, опускаясь у его ног и вылавливая потухший карий взгляд. – Но даже чудовищам нужна любовь, чтобы почувствовать, что они не до конца прогнили в своей жестокости и алчности. И если проявить терпение, то за звериной натурой можно рассмотреть человека, нуждающегося в тепле и ласке. – Ты будто знаешь, о чём говоришь, – вскидывает взгляд, ища в моём ответ. – Расскажу тебе историю. Когда-то одна девочка встретила на своём пути чудовище: потерянное, озлобленное, раненое. Оно скиталось по свету без цели и жажды жизни. И девочка решила во что бы то ни стало подарить ему любовь и ласку. Чудовище сопротивлялось, кусалось, царапалось, отталкивало девочку, но она оказалась своенравной и упёртой. – У неё получилось? – Она приручила чудовище. Подарила ему дом, четверых детей, а потом заставила каждый день улыбаться, говорить страшное слово «люблю» и дегустировать десерты. – Бедное-бедное чудовище. – Лев качает головой, изобразив подобие улыбки, но затем и она исчезает. – Твоя мама подарила Островскому новую жизнь. Ту, в которой есть что-то хорошее. – Да. В нашей семье очень целеустремлённые женщины. Папа не устаёт повторять, что если уж одна из нас решила кого-то сделать счастливым – сбежать не получится. Меня обволакивает теплом, исходящим от мужчины, который двадцать минут назад был готов разодрать меня на куски. Его взгляд меняется: чернота, сверкавшая яростью, сменяется похотливой темнотой, завлекающей в свой плен. Напряжение опутывает моё глупое сердце, совершающее скачки покруче американских горок, и я невольно выпрямляюсь, готовая подняться и отправиться на кухню, чтобы накормить Льва. Но неожиданно его пальцы цепляют мой подбородок, проводя большим по нижней губе и удерживая меня цепким взглядом, не позволяющим отвести глаза. Всё же решаю увеличить ставшее опасным расстояние, когда мужские руки подхватывают и укладывают на диван. Оглаживает моё лицо, изучая подушечками пальцев и взглядом, и опасно приближается. Дёргаюсь в попытке вырваться, но Лев сжимает до хруста, не позволив сдвинуться и на сантиметр. Слова гаснут в моём тяжёлом вздохе и почти вырываются, когда он произносит: – Сегодня чудовище просит немного ласки. Отчего-то сама тянусь к его губам, но он уворачивается, позволяя лишь мазнуть по щеке, и опаляет горячим дыханием кожу на шее, тут же проводя языком и вызывая мой всхлип. Несколько дней я брыкалась, позволяя себе дёргать тигра за усы и точно зная, что наказания не последует, но сейчас сдаюсь, пока его рука стягивает футболку и избавляется от бюстгальтера, летящего куда-то в угол. Лев перемещается на мою грудь, с жадностью втягивая соски, слишком быстро откликающимися на него. Перекатывает во рту острые пики и утробно рычит, собирая руками грудь и «поедая» её с какой-то особой жадностью. Втягивает, посасывает, обводит языком и выпускает с громким причмокиванием, чем взвинчивает градус возбуждения. Моего, в первую очередь. Потому что каждое движение, будто заранее выверено и продумано, направлено на моё добровольное согласие взять то, чего он открыто желал и не мог прикоснуться лишь по одной причине – я напоминала ему о невозможности устроиться между моих ног. Но он словно чувствует, что сейчас границы стёрты, запреты сняты, и он может позволить себе всё. И я позволю себе прочувствовать и иметь возможность сравнивать, как он и советовал. К чёрту Барни и чопорное семейство Шеран, потому что сейчас я трясусь от прикосновений Льва и не хочу думать о чём-либо другом. Выгибаюсь, когда его губы спускаются ниже, проходятся вокруг пупка и скользят вниз, сталкиваясь с преградой в виде джинсов. Они летят вслед за футболкой, и я распластана перед ним голая и готовая ко всему, что он мне даст. Неожиданно врывается паника, потому что Тася рассказывала, какую дикую боль испытала в свой первый раз. Тело реагирует на негативные мысли, и я сжимаюсь, в ответ получая шипение Льва, который жадно облизывает взглядом моё тело, самому себе кивая и возвращаясь к груди. Словно она не даёт ему покоя и он не успокоится, пока не насладится моими небольшими сиськами до тошноты. Чувствую собственное возбуждение, прокатывающееся горячими нитями под кожей и спускающееся к низу живота, едва ощутимо пульсируя. У меня не было мужчины, лишь откровенные ласки с Барни. Границы он не пересекал, но я знаю это сладко-болезненное ощущение неудовлетворения. Ловлю пересохшими губами воздух, когда пальцы Льва скользят по животу, исчезая между моих и проникая в тугую плоть. Проталкивает глубоко, утопая в моей смазке и наполняя нереальными ощущениями. Не сдерживаюсь, издав тихий и глубокий стон и забыв о боли, что последует за его вторжением в меня. Сейчас мне хорошо. – Нравится, Аннушка? – шепнув на ухо, тут же прикусывает чувствительную мочку. Мои глаза закрыты, но я знаю, что Лев улыбается. – Да, – выталкиваю из себя. – А так? Его пальцы совершают волнообразные движения в моём лоне, разжигая внутри буйство красок, накрывающих резкими приливами. Тугой ком, застывший между ног, вот-вот взорвётся, освободив и подарив разрядку. Реальность расплывается, и я сосредоточена лишь на движениях внутри себя. А когда Лев сгибает пальцы, надавливая на стенки сверху и снизу, не сдерживаю эмоций и вскрикиваю. Несколько жёстких толчков, прежде чем он вынимает пальцы и надавливает на клитор, чтобы меня унесло. Сокращение собственной плоти отдаётся сердцебиением между ног, и кажется, что его пальцы ещё во мне. С трудом разлепив глаза, встречаюсь с его, затянутыми поволокой, а довольная улыбка даёт понять – я сдалась. С моих губ вновь срывается стон, когда он подносит пальцы, блестящие от моих соков, ко рту и облизывает, удерживая в плену своего взгляда. Какого чёрта это так порочно и сладко? И видимо, эта часть представления окончена, потому что Лев становится на колени передо мной, позволяя насладиться подтянутым телом. Настолько упругим, что кажется, надави пальцем – и он отскочит. Я разглядывала его мельком, когда обрабатывала раны, и откровенно наслаждалась великолепной задницей, когда натягивала трусы. Но сейчас от него исходит нечто манящее настолько, что хочется исследовать его тело губами, ощутив и впитав вкус. В следующую секунду ширинка на брюках разъезжается, и перед моим лицом покачивается его член. Мгновенно заливаюсь краской, впервые рассматривая мужской орган значительных размеров. Уговариваю себя не так откровенно пялиться на мужское достоинство, но ничего не выходит, потому что всё, на чём я сейчас сосредоточена, – большой, ровный член, увитый выделяющимися венами. Рука сама тянется, и вот я уже обхватываю притягивающую часть тела, прикидывая, что его можно измерить двумя моими ладошками. Оглаживаю блестящую головку, задержавшись на кончике и тут же услышав над головой тяжёлый мужской вздох. – Что, не вписывается в среднестатистические данные? – Едва уловимый смешок не отталкивает. – Нет… – Делай с ним всё, что хочешь. Я никому не скажу. Он, словно похотливый дьявол, нашёптывает на ухо, подталкивая к тому, что свербит внутри. Рот наполняется слюной, пока я вожу по члену пальцами. Каждое движение отзывается дрожью в теле Льва, но он меня не останавливает. В какой-то момент посылаю приличие к чертям и, приблизившись, провожу языком по головке, получая в награду утробный рык мужчины, который, вероятно, такого не ожидал. – Не знаю, что ты задумала, Дефектная, но не останавливайся. Только зубки спрячь. Получив своего рода одобрение, обхватываю губами член и втягиваю. Именно так делали в порно, которое я иногда смотрю, чтобы понимать, как доставить удовольствие себе и мужчине. Закрываю глаза и ускоряюсь, начиная быстрее двигать по стволу ртом и ладонью, понимая, что и сама получаю кайф от минета. Он будто игрушка, к которой я получила доступ, и теперь ничто не сможет меня оторвать. На секунду открыв глаза, смотрю вверх, напитываясь реакцией Льва, который закрыл глаза, часто сглатывая и приоткрыв губы. От ощущения власти над ним меня пробивает жаркой волной, которая скатывает вниз, подстёгивая возбуждение. Возвращаюсь в свой идеальный мир, опустив веки, и увлекаюсь процессом, когда меня неожиданно останавливают. – Какого хера это так круто? – Вопрос прилетает неожиданно, отрывая от уже запущенного фантастически приятного занятия. – Ч-что? – Трахалась со своим женишком? – схватив меня за подбородок, с силой проводит по нижней губе, сминая, а затем проникая в рот. – Нет, – мотаю головой, словно приговорённая. – Для той, что видит член впервые, так круто сосать нереально. – Я порно смотрела. – Да? А может, участвовала? – Чего?! Да ты… – отталкиваю его и вскакиваю. – Козёл! Всё испортил! – На глазах закипают слёзы негодования и обиды. – Ещё скажи, и девственность придумала! – Да я уверен. Строила из себя целку, а сама сосёт, как опытная шлюха. – Да ты… Ты… – задыхаюсь злостью. – Сам бы проверил через три минуты.