И теперь бессвязный поток Эли не кажется бредом сумасшедшей. Она знала, на какой шаг решился муж. – Вы не имели права. Вы… – Ты хоть представляешь, каково это: каждый день смотреть, как угасает твой ребёнок? Смотреть и не иметь возможности помочь. – Глаза Игнатова наливаются злостью. На себя. На несправедливость судьбы. На весь этот чёртов мир, неспособный прочувствовать его боль. – Я сделал всё сам. – Голос тонет в частом дыхании. – Никого не просил. Отец Германа достал нужный препарат. – Поднимается и, подойдя к окну, утыкается лбом в стекло. – Мы выбрали день, когда Эля уедет на консультацию к очередному врачу, который затолкает в неё бессмысленную надежду, а Льва отвезут на тренировку. Макар с матерью прощаться не хотел. Она бы не поняла. Когда она вернулась, всё было сделано… Я так и не понял, как она узнала. Рассказала Косте. Островский, похоронивший месяцем ранее сына, был готов разодрать меня. Единственный раз, когда он сорвался. Тогда я видел перед собой не человека – зверя… «Лёвушка видел… Он видел, смотрел, мне рассказал. Всё сказал. А я Косте…» И если слова Эли правдивы, то именно младший сын стал свидетелем того, что совершил отец. Он видел… Сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть в Игнатова откровения жены. Они ему уже не нужны. – Ваша жена после этого стала такой? – Сначала проваливалась в забытье ненадолго. Сутки – двое, не больше. Потом на неделю. Лечение не помогало, и спустя полгода она полностью погрузилась в то состояние, которое ты сегодня наблюдала. Сознание надломилось, не справившись сначала с потерей сына, а затем не приняв содеянное мною. «Застыла в моменте» – как сказали врачи. Для неё цикл жизни остановился в день, когда она узнала, что я сделал. Часть дома, что ты сегодня видела, была полностью перестроена для неё: кухня, комнаты сиделок, гардеробная, медицинский кабинет. – Она прячется, когда вы приходите? – Да. Под кровать, в шкаф или просто закрывает лицо ладонями, считая, что так её не видно. Стараюсь не травмировать. После моего появления Эля срывается в истерику. Успокаивается долго и не без помощи врачей. – А Лев? Теперь ясны причины разлада между отцом и сыном. Игнатов ищет встречи со Львом лишь потому, что иначе не может. – Ему было тринадцать, когда умер Макар. Открыто не обвинял, но смотрел по-волчьи. А когда Эля полностью ушла в свой мир, мы остались с ним один на один. Отношения не клеились, он всё больше отдалялся, а в семнадцать ушёл из дома. Водитель отвёз на тренировку, но из спортивного комплекса он так и не вышел. И у меня не осталось ничего… – Обречённость и сожаление, которыми Игнатов наполнен вот уже двадцать лет, выплёскиваются на меня. Возможно, я первая, кому он открылся, желая избавиться от части гнетущего груза. – Кинул клич по всем регионам. Иногда приходили весточки – видели похожего юношу то в Москве, то в Якутске. Слишком большой разброс, но мои люди проверяли информацию, заключая – не он. А через три года мне сказали, что появился новый «специалист» – молодой, энергичный, изобретательный. Каким бы огромным ни казался теневой мир, новости распространяются быстро, а в таких людях потребность есть всегда. Первые два заказа исполнил грязно. Пришлось подчищать за ним так, чтобы не почуял мою руку. Спустя год столкнулся с ним в дорогом отеле, но Лев сделал вид, что мы незнакомы… А потом восемь лет тишины. Отслеживал его по почерку, иногда прилетали фото и видео с камер, как вчера. Так я хотя бы мог видеть, как он меняется. Пять лет назад выполнял заказ в нашей области, что-то пошло не так, и Льва зацепило взрывом. Многочисленные осколочные ранения, включая повреждения лица. Его приволокли к Герману, который свою работу сделал на отлично. Вызвал меня. Я два дня просидел рядом: просто смотрел на своего ребёнка и не понимал, как допустил весь этот пиздец. А потом он пришёл в себя… – Игнатов усмехается, видимо, предполагая, что я должна понять – Лев был не в восторге. – Когда Герман позвонил несколько дней назад и рассказал, что Лев попал к нему с ранением, я очень удивился. Последняя выходка напрочь отбила у Доктора желание помогать Игнатовым, но уточнение, что привезла его дочь Островского, всё определило. Ты спасла его во всех смыслах, Аня. А утром Евгений поделился, что его женщина вместе с подругой нашли «Астон Мартин» и раненого, похожего на Льва. Помощь оказал по моему приказу. Удостоверился, что ты не бросишь сына. Я уже привык к подобному формату отношений: я наблюдаю со стороны, он делает вид, что не в курсе. – Тогда зачем забрали меня? – Понимаешь, Аннушка, – подходит, присаживаясь передо мной на корточки и поглаживая ладони, – последние двадцать лет Лев держался особняком, никому не позволял приблизиться. Но ты, девочка, сдвинула монолитную плиту жёстких принципов и пробралась в его мир. И судя по тому, что после проведённых рядом с ним трёх дней ты не только жива, но и достаточно тепло отзываешься о сыне, могу судить о его заинтересованности тобой. По крайней мере, надеюсь на неё. – Заинтересованность… – прокручиваю слова Игнатова, не веря, что подобное пришло ему в голову. – Павел Валерьянович, я вас разочарую, но всё достаточно прозаично: Лев должен моему отцу. Когда-то папа помог ему. В чём конкретно, я не в курсе. – Помог?.. – Игнатов поднимается, потирая подбородок и перелопачивая в мыслях тонну вариантов. – Так вот кто поручился за него. Островский… – Поручился? – А ты думаешь, можно прийти и сказать: «Здравствуйте, я Лев. Возьму заказ. Качество гарантирую»? В этот мир проще всего попасть по поручительству. Желательно кого-то весомого. Как твой отец. Папа замолвил слово за Льва. В какой момент он принял решение пойти именно по этому пути? – Если вы надеялись, что он придёт за мной по причине… заинтересованности – просчитались. Скорее всего, ваш сын уже далеко отсюда. – Жаль. – Тяжёлый вздох ложится на мои плечи, говоря о крушении надежд Игнатова. – Знаешь, когда Льву было лет десять, мы с Островским договорились: если у него родится дочь, обязательно станет моей невесткой. – Прям как из сказки: «Они были повенчаны ещё в колыбели», – смеюсь, понимая всю абсурдность слов Павла Валерьяновича. – Нет, не нужен ему никто. Мне кажется, он сам себе не нужен. – Я бы хотел, чтобы и у такого, как он, нашлось место, где ждут. И обязательно был тот, кому он нужен. – Он нужен вам. – Я его отец – Лев мне нужен любым. Но я не могу дать ему семью и детей. Особенно детей. Я хочу видеть его продолжение. Лишь тешу себя надеждой: когда он сам станет отцом, отчасти сможет понять. – Вы могли жениться повторно и обзавестись детьми. Даже не заключать брак, сейчас этого не требуется. – Наверное, мог. – Мужчина пожимает плечами, оседая в кресло и наполняя бокал. – Но забота об Эле и нескончаемые поиски Льва забрали часть моей жизни. Места для кого-то другого не осталось. Всё занято ими. Несомненно, я бы любил ещё одного своего ребёнка, но уже не так, как Макара и Льва. – Моей младшей сестре четыре, и папа любит её больше всех нас. – Вспоминается, как Сонька играет с папой в «Поцелуй солнышко», когда она тычет пальчиком в нос или глаза, а он послушно оставляет поцелуй. – Потому что вас всех Косте родила любимая женщина. Мою ты сегодня кормила и купала. Тишина липкой патокой окутывает кабинет, в котором два человека, погрузившиеся в раздумья, не знают, что их ждёт дальше. Слишком много информации для одного дня. Кажется, если меня встряхнут ещё раз, я разревусь. Хочется положить голову кому-то на плечо и забыться ненадолго, оторвавшись от чёртова несправедливого мира. – Вы обещали отпустить меня, – напоминаю Игнатову, что моё пребывание в этом доме истекло, а встреча с сыном случится уже при иных обстоятельствах и без меня. – Да. Сейчас распоря… Реагируем на грохот и громкий мат, доносящийся с улицы. Но всё стихает слишком быстро, а по спине прокатывается волна страха и непонимания. Огромная территория защищена со всех сторон, а количество охраны достаточное, чтобы не случалось непредвиденных ситуаций. Игнатов всматривается в окно, а затем, повернувшись, подмигивает мне: – А ты говорила, не придёт. И как только он произносит догадку, дверь кабинета с силой распахивается, являя Льва. – Здравствуй, сын. – Павел Валерьянович откликается мгновенно. Минута в немом диалоге: напряжённом, непростом и не приводящем ни к чему результативному. Теплота и печаль в глазах одного сталкивается с ненавистью во взгляде другого, вызывая внутри каждого из мужчин бурю эмоций. Но, внимательно посмотрев на Льва, понимаю: то, что я считала как ненависть, на самом деле вина, приправленная стыдом. Возможно, он сторонится отца, потому что винит в разрушении их семье не Павла Валерьяновича, а себя? – На выход, Дефектная, – наконец, подарив внимание мне, зовёт за собой. Никакой реакции на слова отца, словно перед ним белая стена. Послушно шагаю к двери и плетусь за Львом, победно вышагивающим по коридору, но неожиданно вспоминаю, что кое-что оставила в кабинете. – Я сейчас, – одёргиваю его, привлекая внимание. – Телефон забыла. Бегу, чтобы не заставлять Глока томиться в ожидании, влетаю в кабинет, беру телефон и рвусь обратно, когда Игнатов, схватив меня за руку, дёргает на себя. – Аннушка, если сможешь, спаси его. – От чего? – непонимающе смотрю на мужчину, вероятно, посвящённого более детально в дела сына. – От него самого. Глава 14 Как только сажусь в машину, Лев срывается с места. Он сменил автомобиль, вероятно, оставив предыдущий у клуба. Вмятина на воротах даёт понять, что он прорывался на территорию с боем. Неужели Игнатов не предупредил охрану или хотел проверить, насколько сильным является желание Льва добраться до меня? – Он тебя не трогал? – спрашивает спустя десять минут, когда дом остаётся позади, а Глок позволяет себе немного расслабиться. – В каком смысле? – Во всех, Дефектная. В любом из существующих. – Нет. Мне предоставили комнату, обед и право гулять по территории. – Молчу, что видела Элю и провела с ней несколько часов. – Старик стал добрее? – зло прыскает. – Не похоже на него. – Угрозы с его стороны я не почувствовала, лишь желание встретиться с тобой. – Ну да, притащить меня не выйдет, так что уволок тебя. – Так ты за мной пришёл? – спрашиваю, замирая в ожидании ответа. Неужели и правда у бесчувственного наёмника внутри есть место для привязанности? Сердце спотыкается и несётся с обрыва в эйфории навстречу несносному мужчине. – Да. Вчера получил несколько мелких повреждений, – ведёт плечом, дёргаясь от неприятных ощущений, – нужно обработать. Да и швы снять пора. Вот же засранец! Привык использовать людей исключительно в своих целях, несмотря на их желание или отсутствие такового. – Я не личная сиделка! Обратись к Герману. И вообще, – вспыхиваю, не желая оставаться рядом со Львом в качестве обслуживающего персонала, – Павел Валерьянович обещал доставить меня к Дине. Продолжать путешествие в твоей компании не планировала. Так что отвези меня, – ищу в сообщениях адрес подруги, – вот по этому адресу, – тычу в лицо Глока телефоном, чтобы он понял, куда направляться. – Мы поедем туда, куда я скажу, а сюда, – отодвигает телефон, – ты отправишься позже. Кстати, пока едем в лес, подумай, что приготовишь на ужин. Жрать хочу. – Серьёзно?! – вот же наглое хамло. – А может, тебя ещё искупать, в постель уложить и дать? – Я приму от тебя всё, Дефектная. – Не нравится мне этот лихорадочный блеск в глазах, отодвигающий в сторону «Не трону. Даю слово», которому на смену мчится «Я тебя трахну, только кивни». Мужская ладонь нагло пробирается под футболку, накрывая грудь и уже привычно сжимая. – Руки убери! – бью по конечности, которая остаётся на месте, но затем нехотя возвращается на руль. – Не для тебя я у папы такая красивая! – А для кого? Для хера с корнишоном в трусах? – Я его достоинство не видела. Больше скажу, даже не трогала. Поэтому подтвердить или опровергнуть твои догадки не имею возможности. У нас договорённость: секс в первую брачную ночь. – Всё по правилам. Красиво, но глупо, – цокает, покачивая головой и глядя на меня с укоризной, – тебе нужно с чем-то сравнить. – Предлагаешь себя в качестве сравнения? – С первого дня.