– Он много для меня сделал. Для нас. Поэтому сейчас Герман латает твоего мужчину. – Он не мой, – открещиваюсь от незнакомца, давая понять женщине, что наша встреча случайна и меня здесь быть не должно. – Подруга заметила автомобиль на обочине, решила посмотреть и вот… – развожу руками, вызвав недоумение Алисы. – И оставила тебя одну? – Скорее, я настояла на одиночестве. Она слишком впечатлительная, – ухмыляюсь, на секунду представив, что было бы с Динкой, если бы она заглянула в багажник. – Я более спокойно воспринимаю подобного рода вещи, зная историю жизни отца и Таси. Словно каждый, кто рождается в нашей семье, уже с первых дней понимает, что существует вероятность встретиться с тем миром, о котором вы говорили. Своего рода генетическая память. – Сейчас я будто слышу Островского. И вижу, кстати, тоже. Ты очень на него похожа. – Больше всех, как он утверждает. – Именно по этой причине, Аня, ты в состоянии решить любую проблему. Просто думай, как отец. И поступай так же. И пока Алиса неотрывно смотрит в мои глаза, вероятно, видя образ папы, бросаю взгляд на часы, понимая, что прошло достаточно времени и пора посмотреть на моего незнакомца. – Я схожу к вашему мужу. Алиса соглашается, и я направляюсь в операционный зал. Решительно врываюсь в соседнее строение, но тут же застываю, потому что до меня доносятся приглушённые голоса. Видимо, я не закрыла плотно дверь, имея сейчас возможность услышать, о чём говорят мужчины. – … у тебя дети, – хрипит мой незнакомец, едва выдавливая слова. – У меня нейтралитет. – Да похуй им на твой нейтралитет. За мной придут. А сюда или в другое место – неважно. Спасибо, что заштопал. В долгу не останусь. Я должен свалить до рассвета. А ты меня не видел. – Вести машину не сможешь. – Девчонка сможет. Он так уверенно говорит, что я, едва не поперхнувшись, прыскаю возмущением. Уже и так сделала для него много, привезя сюда, но продолжать не намерена. – Девчонка согласия не давала, – толкнув дверь, вываливаю возмущение на мужчин. Незнакомец по-прежнему лежит на столе, но рану скрывает белая повязка, а на лице появился румянец, что свидетельствует о хорошей работе доктора. – Давала, когда не позволила мне сдохнуть и притащила сюда, – уверенно заключает, не принимая в расчёт моё несогласие. – Я могу прямо сейчас выйти за ворота и раствориться. Выбирайся сам. Я в водители не нанималась. Кажется, он поражён моей наглостью и отказом, к которым, видимо, не привык. Я же чувствую себя очень уверенно, понимая, что Герман и Алиса – те самые люди, которым я могу доверять. Пока я на их территории, значит, в безопасности, но, выйдя за ворота, рискую оказаться в неопределённом положении. – Ты привезла меня сюда, автоматически подставив его, – указывает на Германа, который с интересом наблюдает за нашей перепалкой. – Те, кто пытались меня убить, повторят попытку, но, придя сюда, уберут и его семью. И я бы с радостью избавился от балласта, – кивает в мою сторону, – но только ты можешь сесть за руль. – А что, друзей у тебя нет? Ни одного человека, который придёт на помощь? – Нет. – Его взгляд наполняется тоской, которую он мастерски прячет, изобразив безразличие. – Придётся тебе. – Я вколол обезболивающее. Его хватит на час с небольшим. Ему нужны сон и отдых. Жизненно важные органы не задеты, но он потерял много крови. На счастье, у меня была нужная. Здесь, – Герман протягивает силиконовый пакет, – сменные повязки, инфузионная система, раствор и уколы. Хватит на три дня. Ровно столько ему нужно, чтобы прийти в норму. – Я с ним три дня нянчиться не собираюсь. У меня, вообще-то, свои планы были. – Разочарую, дефектная, теперь твой план – я. Дефектная? Мне не послышалось? Интересно, и когда он успел оценить меня и сделать выводы? За три минуты, пока я стою в дверях? – Как только ты уснёшь, – медленно приближаюсь, наступая на мужчин, – я брошу машину на обочине и свалю. И посмотрим, куда ты доползёшь с этим, – надавливаю на повязку, отчего мужчина издаёт глухой стон. – Полегче… – Тогда будь повежливее с той, что спасла твою задницу, – рявкаю, в ответ получая улыбку Германа, который, как и Алиса, вероятно, сейчас видит во мне отца. Не знаю, откуда во мне столько наглости по отношению к опасному знакомому, но остановиться не могу. – Я жду, – складываю руки на груди, ожидая чего-то похожего на просьбу. – Я тебя прошу, – цедит сквозь зубы незнакомец, и мне кажется, что он впервые в жизни опустился до просьбы. – Вот так-то лучше! Только проблема – я не умею ставить капельницы. – Я оставил катетер. Всё, что нужно сделать: собрать систему, настроить регулятор и вставить сюда, – поворачивает Герман руку мужчины, чтобы я увидела заклеенный механизм. – Всё остальное расписал: дозы и периодичность. Вам даже в аптеку не нужно заезжать. – Я и не собиралась, – фыркаю, читая в тёмной бездне явное желание меня придушить. Сам виноват. Вместо благодарности навязал мне себя, да ещё и обозвал. В такие моменты я встаю на дыбы, ощетиниваясь и огрызаясь. Именно это, по мнению отца, закапывает здравый смысл в глубокую яму, не позволяя мыслить рационально. Его выдержке можно только позавидовать, и, возможно, спустя двадцать лет и сотню выборов, я буду контролировать свои эмоции, а не они меня. Незнакомец с трудом садится и, поддерживаемый Германом, делает короткие шаги, пробираясь к выходу. Он выше меня на голову и больше в три раза, поэтому по моим прикидкам в одиночку справиться с перемещением этого тела не получится. Выйдя на улицу, замечаю, что жёлтый диск выползает над горизонтом, и времени, чтобы обезопасить Германа и Алису, всё меньше. Я верю мужчине: не стоит недооценивать тех, кто стремился забрать его жизнь. Судя по содержимому багажника, мой спутник способен за себя постоять, но если он отключится, я останусь один на один с тем багажом, который прихватила по вине Дины. – Спасибо, – благодарю Германа, который, усадив мужчину на сиденье и захлопнув дверцу, позволил перекинуться парой слов. – И вам, и Алисе. – У меня не было выбора. – Я знаю, что была принята лишь по причине того, что вы знакомы с отцом. – А сколько лет самой младшей дочке Парето? – Неожиданный вопрос немного озадачивает. – Четыре. – Доживу… – Герман закрывает глаза и раздосадованно мычит. – И если через пятнадцать лет она появится на пороге моего дома с раненым мужиком в довесок, я поверю в карму, проведение и чёртову неизбежность спасти всех зятьёв Островского. – Вот только, в отличие от Таси, я привезла к вам совершенно незнакомого человека. И с лёгкостью с ним расстанусь. Герман ухмыляется, словно желая оспорить мои слова и донести нечто важное, но сдерживается, посматривая на машину. Разворачиваюсь, чтобы занять водительское место, но задерживаюсь, чтобы спросить: – Как его зовут? Вы же его знаете. Я поняла, когда вы посмотрели на его лицо несколько часов назад. – Спроси его сама, – пресекает мою попытку узнать хоть что-то о человеке, с которым я окажусь один на один через минуту. – Я могу поплатиться за свою болтливость. – И на этом спасибо. – Аня, – окликает Герман, когда я делаю первый шаг, – его называют Глок. Глава 7 – Нужно сменить машину, – произносит мужчина, закрыв глаза и тяжело дыша. – Можем привлечь ненужное внимание. – Ты б ещё «Феррари» жёлтого цвета купил, чтобы быть самым незаметным… – бурчу, понимая, что мы яркое пятно, ползущее по трассе в сторону города. – Оба варианта не самые удобные для перевозки трупов. Что случилось с привычными чёрными джипами, на которых обычно передвигаются такие, как ты? – И много ты видела таких, как я? – Не много, но достаточно, чтобы понимать важность слиться с толпой. Папа всегда выбирает машины, которые привычны на дороге, да и Гриша не изменяет своей на протяжении нескольких лет. Никто из них ни разу не смотрел в сторону того, на чём мы сейчас едем. Но, вероятно, мой знакомый любит комфорт и дорогие вещи. Иной причины не вижу. – И когда успела? Ты хоть совершеннолетняя? – Представь себе, да. Мне девятнадцать. А что, Доктор не поделился подробностями моей биографии? – И сейчас меня волнует вопрос: что знает обо мне мужчина? Хотя в моём случае можно сказать одно слово – Островская. Дальнейших объяснений не требуется. – Доктор жив и здоров только потому, что не задаёт вопросов и не требует ответов. И неважно, кто перед ним. Свою работу он знает, правил придерживается неукоснительно. Уверен, обо мне он тоже не распространялся. – Ну почему же, я знаю твоё прозвище – Глок. И думаю, получил ты его из-за этого, – достаю пистолет, протягивая руку за своё сиденье, и машу перед мужчиной. – Предпочитаю этот вид оружия. – А почему тридцать четвёртый? Семнадцатый легче на двадцать пять граммов и ствол короче, да и в ладони лежит удобнее. Меня смеривают вопросительным взглядом, а по коже бегут мурашки, оповещающие об опасности. Я знаю это чувство, когда всё человеческое существо зациклено на угрозе и готово отбиваться. Но в такие моменты ты словно парализован, ожидая реакции, к которой, скорее всего, будешь не готов. Сейчас я на месте тех, кто застывает перед отцом, склоняя головы и не решаясь воспроизвести хоть какой-нибудь звук. И возможно, именно по этой причине я впадаю в транс лишь на минуту, а затем скидываю с плеч неприятное марево, чтобы не позволить Глоку упиваться моим страхом. – Ты кто, блядь, такая? – Аннушка, – расплываюсь в улыбке, одаривая мужчину самым милым взглядом, на который только способна. – Ты представишься? – Ты уже знаешь – Глок, – прикрывает глаза, схватившись за рану. Белая повязка окрашивается в красный, что напрягает. Неужели после пары десятков шагов швы разошлись? Только этого не хватало. – По имени меня давно уже никто не называл. Я его почти забыл. – А что, у тебя даже нет любимой женщины, которая шепчет нежности на ушко?