– Вы знаете такое словосочетание – «забытый богом»? – Конечно, – кивнул Арман. – Вот почему. Я сидела на парковке ЗООП и смотрела на стены. – Мирна покачала головой. – Так и не смогла заставить себя войти в такое забытое богом место. Оба они знали это здание – жуткого вида монолитное сооружение, поднимающееся из земли. – В других местах заключения вы по-прежнему работали с преступниками, – заметил Арман. – С убийцами, насильниками. Но в конечном счете бросили все и приехали сюда. Почему? – Потому что перебрала. Я их не виню – вина тут только моя. Они были слишком искалечены умственно. Я не могла им помочь. – Может быть, некоторые из них не подлежали лечению, потому что вовсе не были искалечены, – предположил Арман. За окном он видел всплески удивительных красок в лесу, покрывающем горы. Клены, дубы, яблони преображались. Готовились. Вот где начиналась осень. Высоко в горах. А потом она спускалась, настигая их в долине. Осень, разумеется, наступала со всей неизбежностью. Арман лицезрел ее приход. – Кофе? – спросил он, поднимаясь из кресла и перешагивая через Анри. – Будьте добры. Наливая кофе, он продолжал говорить: – Джона Флеминга арестовали и судили восемнадцать лет назад. – Такие преступления не стираются из памяти, верно? – сказала Мирна, заканчивая его мысль, и взяла у него кружку. – Вы его знаете? – Я следил за делом, – сказал Гамаш, возвращаясь на прежнее место. – Он совершил свои преступления в Нью-Брансуике, но судили его здесь, так как считалось, что в Нью-Брансуике суд не может быть объективным. – Я помню. Он все еще здесь? Гамаш кивнул: – В зоне для особо опасных преступников. – Вы поэтому спросили меня про ЗООП? Гамаш кивнул. – Он получает помощь? – Помочь ему невозможно. – Послушайте, я ведь не говорю, что из него когда-нибудь получится примерный гражданин, – сказала Мирна. – Я не говорю, что смогла бы доверить ему своего ребенка… Мирна хорошо знала Армана, а потому не могла не заметить легчайшую тень, промелькнувшую по его лицу. Всего лишь тень. – …но он человеческое существо, и его, вероятно, преследуют кошмары после всех совершенных им преступлений. Не исключено, что время и терапия помогут и ему. Я не говорю о его освобождении. Я говорю о том, чтобы помочь ему освободиться хотя бы от части его демонов. – Джон Флеминг никогда не исправится, – тихо произнес Гамаш. – И поверьте мне, нам бы не понравились его демоны, отпусти мы их на свободу. Мирна хотела возразить, но не стала. Если кто и верил во второй шанс, так это Арман Гамаш. Она была его другом и неофициальным психотерапевтом. Знала его сокровенные тайны, его неколебимые убеждения, его самые глубинные страхи. Но теперь она засомневалась, знает ли. И еще она спросила себя, какие демоны могут обитать в этом человеке, специализирующемся на раскрытии убийств. – Что вам известно такого, чего не знаем мы, Арман? – Я не могу сказать. – Я тоже следила за судебным процессом… – Она замолчала и посмотрела на него. И тут ее осенило. Она поняла, что именно он говорит, не говоря ничего. – Мы знаем не все, верно, Арман? Состоялся еще один процесс, закрытый. Процесс в процессе. Мирна, сотрудничавшая с полицией, знала, что законодательство допускало такое, но сама никогда не слышала ни о чем подобном. Один процесс был публичным, но за плотно закрытыми и запертыми дверями проводилось другое заседание. И на нем оглашались сведения, которые считались слишком страшными, а потому непосильными для общества. Насколько же страшным должно быть преступление, если оно могло потрясти фундаментальные основы общества? Насколько страшна эта правда, если ее невозможно предъявить обществу? На таком процессе присутствовали только обвиняемый, судья, прокурор, адвокат, охранник и стенографист. И еще один человек. Один человек, не имеющий никакого отношения к расследованию, но специально избранный, чтобы представлять всех канадцев. Он принимал на себя весь ужас. Он слышал и видел то, что невозможно забыть. А по окончании процесса жил с этим и уносил свои знания с собой в могилу, чтобы остальному обществу не нужно было нести на себе этот страшный груз. Одного человека приносили в жертву ради всеобщего блага. – Вы не просто читали материалы дела, да? – спросила Мирна. – Проводился еще и закрытый процесс, верно? Арман смотрел на нее, чуть сжав губы. Гамаш и Анри вышли из книжного магазина и двинулись вокруг деревенского луга, вдыхая свежий, прохладный осенний воздух. Вдыхая запах перезревших яблок и свежескошенной травы, слушая, как шуршат под ногами только что опавшие листья. Конечно же, он ничего не сказал Мирне. Не мог. Информация была засекречена. И даже если бы он имел право рассказать ей о преступлениях Джона Флеминга, то не стал бы этого делать. Ему и самому хотелось бы не знать. Каждый день, когда двери закрытого суда открывались и выпускали его, Арман возвращался в управление полиции в Монреале и смотрел через окно своего кабинета на горожан, снующих внизу. Они стояли под светофором, спешили кто в бар, кто к дантисту. Думали о покупках, о счетах, о начальстве. Они не знали. Они читали газеты, смотрели телевизионные отчеты о процессе и считали Флеминга монстром, но они не знали и половины правды. Арман Гамаш чувствовал, что будет до гробовой доски благодарен судье, которому хватало мужества рассматривать самые жуткие подробности дела. И еще он спрашивал себя, вычищают ли зал после каждого заседания. Дезинфицируют ли. Или сжигают дотла. Или же просто закрывают двери и возвращаются к своей жизни, а по вечерам в темноте молят Бога, которого считают всемогущим, о том, чтобы Он даровал им забвение? Чтобы даровал им ночи без сновидений. Чтобы перевел часы назад – в то время, когда они не знали. Знание не всегда сила. Иногда оно калечит. Мирна предполагала, что терапия может со временем излечить Флеминга от его демонов. Но Арман Гамаш знал: это невозможно. Потому что демоном был сам Джон Флеминг. И теперь ему удалось бежать из тюремной камеры. Проскользнуть сквозь решетку. В виде слов. Джон Флеминг снова объявился в мире. Пришел, чтобы сыграть в свою игру. Глава пятая – Что вам надо? – крикнула в темноту Антуанетта. Она стояла на ярко освещенной сцене, приложив руку ко лбу и вглядываясь в темноту, как мореход в поисках земли. – Поговорить с вами, – прозвучал в зале голос Армана. – Мне кажется, вы уже и без того наговорили немало! Брайан вышел из-за кулисы с бутафорской лампой: – Ты с кем говоришь? Арман поднялся по ступенькам: – Со мной. Salut, Брайан. – Ну, вы довольны? – спросила Антуанетта, подходя к нему. – Мирна и Габри отказались участвовать. Теперь главную роль, которую собирался играть Габри, придется исполнять Брайану. – Мне?.. – Пьесу довольно трудно поставить, даже когда актеры не отказываются от ролей, – продолжила Антуанетта. – Значит, вы не отказались от постановки? – спросил Гамаш. – Конечно, – резко сказала она. – Несмотря на все ваши усилия. Остальные актеры появятся через несколько минут. Я прошу вас уйти, прежде чем вы нанесете нам еще больший вред. – Вы скажете им, кто написал пьесу? – То есть если не скажу я, то скажете вы? Вы поэтому здесь? Чтобы убедиться, что наверняка уничтожили постановку? Боже милостивый, да вы же настоящий фашист!