Изабель Лакост разглядывала изображение на лафете. Она не могла не признать, что поверить в такое невозможно. Жан Ги Бовуар распаковал сумку, повесил рубашки и брюки в стенной шкаф, нижнее белье уложил в сосновый комод, а туалетные принадлежности отнес в просторную ванную. Он договорился с Габри о номерах в гостинице для Лакост и для себя на такой срок, какого потребует расследование. Габри дал ему тот же номер, в котором Бовуар уже не раз останавливался, – с большой кроватью, крахмальным бельем и теплым пуховым одеялом. С полом из широких сосновых досок и с восточными ковриками. Жан Ги отдернул занавеси и увидел свет в окне старого вокзала. Оперативный штаб был оборудован. Собранные улики отправлены в лабораторию в Монреале. Местное отделение полиции согласилось выделить охрану для громадной пушки, хотя качество присланных агентов вызывало сомнения. – Только что из академии, – заметила Изабель Лакост. – Научатся. – Может быть. – Мы когда-то тоже были такими. – Такими мы никогда не были, – возразил Бовуар. – Не так уж трудно сопоставить факты, Изабель. Они учились в академии три года. А значит, эти двое и все остальные на их курсе поступили на учебу в самый разгар той эпидемии. – Думаешь, и на них порчу навели? – Я подозреваю, что в то время набор курсантов проводился по особым критериям, – ответил Бовуар. «А теперь мы имеем целый выпуск таких полицейских, – подумал он, открывая окно и ощущая холодный ветерок. – Несколько выпусков. Теперь они повсюду в Квебекской полиции. Повсюду в лесу». Следствием этого безобразия была в лучшем случае некомпетентность, а в худшем – готовность агентов продать честь мундира. Бовуар взял Библию, которую нашел на книжной полке в номере, пролистал, нашел Книгу Екклесиаста. Его заинтересовали строки из песни Пита Сигера. В окне он увидел свет, горящий в доме Гамаша, и представил его и Рейн-Мари у камина за чтением. «Всему свое время», – прочел он. В доме Клары по другую сторону деревенского луга тоже горел одинокий огонек. «Время сетовать, и время плясать». Жан Ги увидел три высоких ствола сосен, которые чуть покачивались на осеннем ветерке. Увидел, как из бистро вышли две темные фигуры. Одна высокая, сутулая. Вторая, с тростью, прижимала что-то к груди другой рукой. Две фигуры прошествовали по деревенскому лугу мимо скамьи, мимо пруда, мимо трех сосен. Жан Ги увидел, как месье Беливо проводил Рут до двери. А потом сделал нечто неслыханное: вошел в ее дом. Время было позднее, но Бовуар не чувствовал усталости. «Время молчать, и время говорить». Он позвонил домой и поговорил с Анни. Они обсудили покупку какого-нибудь дома с двориком близ школы и парка. Потом рассказали друг другу о прошедшем дне. Он лежал на знакомой кровати в гостинице, думая о том, что она лежит на их кровати, болтая ногами. У Анни был сонный голос, и Бовуар неохотно пожелал ей bonne nuit[25] и повесил трубку. «Время рождаться, и время умирать». Его рука задержалась на трубке, и он задумался о Лоране. И о Лепажах. И о том, что чувствует человек, потерявший ребенка. Бовуар надел халат, спустился по лестнице и подсоединил ноутбук к телефонной линии. Он все еще сидел внизу, когда в бистро погас свет и пришли Оливье и Габри. Он все еще сидел там, когда все дома в Трех Соснах погрузились в темноту и вся деревня уснула. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.