Мисс Селия готовит: 1. Фасоль – Но я уже готовила фасоль на прошлой неделе. – Давайте что-нибудь еще, такое же легкое. – Впрочем, думаю, так будет лучше, – говорит она. – Пока буду чистить фасоль, смогу спокойно сидеть на месте. Прошло почти три месяца, а эта дурочка так и не научилась даже варить кофе. Принимаюсь за тесто для пирога, хочу приготовить его до ухода. – А мы можем испечь шоколадный пирог? Я так люблю шоколадный. – Я не умею делать шоколадный пирог, – сквозь зубы вру я. Никогда. Никогда больше после истории с мисс Хилли. – Не умеете? Боже, а я думала, вы умеете все что угодно. Может, нам удастся раздобыть рецепт. – А какие еще пироги вам нравятся? – А вот помните персиковый, который вы как-то готовили? – Она наливает себе стакан молока. – Очень было вкусно. – Те персики были из Мексики. Здесь сейчас не сезон. – А я видела рекламу в газете. Я только вздыхаю. Нелегко с ней, но хоть про шоколад забыла. – Вам нужно понять, что продукты хороши в свой сезон. Не надо готовить тыкву летом, а персики – поздней осенью. Их не продают в это время на рынке. Давайте испечем чудесный пирог с орехами пекан. – И еще Джонни понравились миндальные пралине. Когда я их подала, он сказал, что я самая чудесная девушка на свете. Принимаюсь яростно месить тесто. Дважды за минуту умудрилась взбесить меня. – А про что еще вы говорили мистеру Джонни, что это вы приготовили? Мало того, что я напугана до потери разума, так еще кто-то выдает мою стряпню за свою. А ведь это единственное на свете, кроме деток, разумеется, чем я горжусь. – Больше ничего. Мисс Селия улыбается, даже не думая следить за тем, как я растягиваю тесто в форме, а потом пять раз надрезаю. Осталось двадцать четыре дня этого дерьма. Молюсь одновременно Господу и дьяволу, чтобы мистер Джонни не заявился нежданно-негаданно раньше этого срока. Каждый божий день слышу, как мисс Селия в своей комнате разговаривает по телефону, все названивает дамам из Лиги. Праздник прошел три недели назад, а она уже нацеливается на следующий год. В этот раз они с мистером Джонни туда не ходили, не то я бы знала. В этом году, впервые за десятилетие, я не работала на Празднике. Деньги там, конечно, хорошие, но слишком велик риск столкнуться с мисс Хилли. – Не могли бы вы передать ей, что звонила Селия Фут? Я оставляла сообщение несколько дней назад… Голос у мисс Селии бодрый, как в рекламе по телевизору. Каждый раз, как слышу это, хочется вырвать трубку у нее из рук и рявкнуть, чтоб прекратила терять время. Дело даже не в том, что она выглядит как потаскушка. Есть гораздо более серьезная причина, из-за которой у мисс Селии нет подруг, и я поняла это сразу же, едва увидела фотографию мистера Джонни. Я достаточно обслуживала дам из бридж-клуба, чтобы узнать кое-что о каждой из белых леди нашего города. Мистер Джонни еще в колледже бросил мисс Хилли ради мисс Селии, и мисс Хилли никогда ему этого не простит. Вечером в среду иду в церковь. Народу пока мало, потому что всего без четверти семь, а хор начнет петь не раньше половины восьмого. Но Эйбилин попросила меня прийти пораньше. Интересно, что она хочет рассказать. Лерой, опять же, в хорошем настроении, играет с детьми, так что я решила – раз хочет, пусть забавляется, может взять их с собой. Эйбилин сидит на нашем обычном месте – слева, в четвертом ряду, прямо у окна. Мы с ней люди уважаемые и заслуживаем почетного места. Эйбилин зачесала волосы назад, шея обвязана узкой ленточкой. На ней синее платье с большими белыми пуговицами, которого я прежде не видала. У Эйбилин полно одежды от белых дамочек. Любят они дарить ей свое старое барахло. Выглядит она как всегда – солидная, чопорная леди, но при этом Эйбилин запросто может такую шуточку отмочить, что от смеха в панталоны напрудишь. Иду к ней по проходу, а Эйбилин сидит мрачная, задумалась о чем-то. Я вдруг замечаю, что между нами пятнадцать лет разницы. Но тут она улыбается, и лицо опять юное и цветущее. – Господи помилуй… – вздыхаю я, усаживаясь рядом. – Точно. Кто-то должен ей сказать. – Эйбилин обмахивается носовым платочком. Сегодня в церкви прибиралась Кики Браун, и все вокруг провоняло лимонным моющим средством, которое она сама делает и пытается продавать по двадцать пять центов за бутылочку. Мы убираем церковь по очереди. По мне, так Кики Браун следовало бы делать это пореже, а нашим мужикам – почаще. Впрочем, насколько я знаю, ни один мужик пока не записался на уборку. Если не считать запаха, все остальное замечательно. Кики так отполировала скамейки, что можно рассмотреть собственное отражение. Рождественскую елку уже поставили, рядом с алтарем, – вся в мишуре, а на верхушке блестящая золотая звезда. В трех окнах у нас витражи – Рождество Христово, воскрешение Лазаря и поучение глупых фарисеев. В остальных семи окнах пока простые стекла. Но мы собираем деньги. – Как астма Бенни? – спрашивает Эйбилин. – Вчера был короткий приступ. Лерой приведет его, вместе с остальными ребятишками. Будем надеяться, этот лимон его не угробит. – Ох уж этот Лерой, – Эйбилин с усмешкой качает головой. – Передай ему, что я сказала, чтоб хорошо себя вел. Не то включу его в свой молитвенный список. – Вот это хорошо бы. Ой-ой, прячьте все ценное. К нам ковыляет престарелая вертихвостка Бертрина Бессемер. Наклоняется над нашей скамьей, улыбается, на башке у нее огроменная вульгарная шляпа. Та самая Бертрина, которая долгие годы называла Эйбилин дурой. – Минни, – говорит Бертрина, – я так рада, что у тебя новая работа. – Спасибо, Бертрина. – Эйбилин, спасибо тебе, что включила меня в свой молитвенный список. Моя ангина почти прошла. Я позвоню тебе на выходных, поболтаем. Эйбилин улыбается, кивает. Бертрина отваливает к своей скамье. – Думаю, тебе стоит быть разборчивее в своих молитвах, – замечаю я. – Да ладно, я на нее больше не сержусь, – отмахивается Эйбилин. – Смотри-ка, она похудела немножко. – Всем рассказывает, что сбросила сорок фунтов. – Господь милостив. – Ага, осталось скинуть еще двести. Эйбилин пытается скрыть улыбку, делая вид, будто просто морщится от резкого лимонного запаха. – Так зачем ты просила меня прийти пораньше? – спрашиваю я. – Соскучилась, что ли? Или что случилось? – Нет, ничего серьезного. Просто кое-кто кое-что сказал. – Как это? Эйбилин незаметно оглядывается, не подслушивает ли кто. Мы тут сидим, как королевские особы. А нас будто бы окружают подданные. – Знаешь такую мисс Скитер? – Я же тебе говорила, знаю. Эйбилин понижает голос: – Помнишь, как я сдуру сболтнула ей про то, что Трилор писал насчет наших цветных проблем? – Помню. Она что, хочет подать на тебя в суд? – Нет, нет, что ты. Она славная. Но она имела наглость спросить, не захочу ли я и кто-нибудь из моих подружек рассказать, каково это – прислуживать белым. Говорит, пишет книгу. – Да ты что? Эйбилин многозначительно кивает, приподняв брови: – У-гммм. – Пффф. Так расскажи ей, что для нас это настоящий пикник на Четвертое июля. Что мы по выходным прямо дождаться не можем, когда же вернемся в хозяйский дом чистить плиту с раковиной. – Я ей и сказала, мол, в исторических книжках про все это написано. Белые с незапамятных времен рассказывают про мысли цветных. – Точно. Так ей и скажи. – Я и сказала. И еще добавила, что она ненормальная, – продолжает Эйбилин. – Спросила, а что, если мы расскажем правду? Как боимся попросить даже самой маленькой прибавки жалованья. Как нам не оплачивают страховку. Каково это, когда твой босс называет тебя… – Эйбилин качает головой. Хорошо, что она не произнесла это вслух. – Как мы любим их детишек, когда они маленькие… – Тут у Эйбилин начинают дрожать губы. – А потом они вырастают и становятся такими же, как их мамы. Опускаю глаза и вижу, что Эйбилин вцепилась в свою черную сумочку, будто это единственное, что у нее осталось на свете. Эйбилин ведь уходит работать в другую семью, когда детишки взрослеют и начинают обращать внимание на цвет кожи. Мы с ней об этом никогда не говорим. – Даже если она изменит имена прислуги и всех белых леди, – всхлипывает Эйбилин. – Она точно ненормальная, если думает, что мы согласимся на такое опасное дело. Ради нее.