В отличие от Мэтта, Ива настолько всерьёз не верила в успех мероприятия. Да, у неё была надежда и… небольшая задержка, но для Ивы это точно не было поводом для радости: задержки у неё случались часто и длились по два-три месяца, а то и больше. Ива с трудом вытерпела до конца рабочего дня, затем… всё-таки заскочила в аптеку. Она ругала себя и корила, убеждала в том, что всё это пустые, глупые, напрасные надежды. От злости, от нервозности она даже потными руками скомкала коробки, в которых продавались тесты, но сам продукт, к счастью, не пострадал. Спустя месяц после ночи в лесном домике с оленями и зайцами Ива восседала в любимом кресле Шанель и с остервенением грызла шоколад, откусывая его большими кусками прямо с плитки. Шоколад был чёрным, но Ива горечи не ощущала, потому что гипнотизировала взглядом лежащие на полу прямо перед ней два новеньких теста на беременность. Покончив с шоколадкой, Ива влажными ладонями смяла обёртку и отбросила её в сторону. После этого надо было бы подождать, пока шоколад и сахар как следуют попадут во все системы её организма и начнут действовать, чтобы удар оказался не фатальным. Ведь тяжелее всего умирает именно самая последняя надежда, хоть Ива и повторяла себе, что это – ещё никакой не конец, и у неё полно времени, чтобы пытаться снова и снова. В конце концов, её организм мог дать сбой, или организм Мэтта. В конце концов, у них может быть элементарная несовместимость – такое бывает, она слышала. Да уж, наверняка они несовместимы! Эх, всё-таки как же жаль, что с Амиром ничего не вышло, вот с ним она точно совместима! Вон, какая брутальная поросль имелась на его широкой груди, девушки, наверное, беременеют только от одного его чиха в их сторону… Выдержка внезапно треснула, Ива нервно поднялась и отправилась в ванную. Набрав нужной жидкости в заранее приготовленный для таких дел контейнер, она распечатала по очереди тесты разных производителей, выполнила все положенные манипуляции и принялась ждать. Сердце колотилось так, словно её вот-вот отправят в Космос, и ракета по пути может взорваться. В ушах гудело, потные ладони тряслись, но ей было не до них. На первом тесте вначале быстро проявилась контрольная полоска, а за ней ярче контрольной загорелась вторая – самая главная. Ива не поверила глазам. На втором тесте дело шло медленнее, но и там заветный голубой крест уже обозначился и на глазах делался всё ярче и ярче. У Ивы перестало биться сердце. Руки тоже прекратили трястись. Казалось, это мир вокруг неё внезапно замер, а не сама она на время притихла, чтобы набраться сил и принять то, что только что произошло. Когда её сердце сделало свой первый удар в совершенно новом для Ивы, долгожданном, счастливом мире, первой её мыслью было, что всё произошло далеко не сейчас… а месяц назад в лесной сказке, в бревенчатом доме, в кровати Маттео Росси. Ива сделала пару лихорадочных вдохов и разрыдалась. В голос. Со всхлипами и подвыванием. Так она не плакала ещё ни разу в жизни. В этот миг она простила Мэтту всё, абсолютно всё. И простила бы ему гораздо больше, если было бы что прощать. Впрочем, прощение не вызвало желания видеть того, кто сделал ей настолько бесценный, долгожданный подарок. Успокоившись, Ива приложила ладони к животу, осознала, что её тело – вот уже месяц как дом для новой жизни. Она улыбнулась своему ребёнку, себе, миру, и принялась мысленно штурмовать новые планы на жизнь. Первым делом требовалось уехать, причём так, чтобы бесследно, и чтобы найти её не представлялось возможным, потому что ордер о неприближении не остановит того, кто не захочет останавливаться. – Луна, мне нужно исчезнуть. – В каком смысле? – В прямом! Чтобы никто и никогда не нашел. Даже если очень сильно будет искать. – Зачем? – недоверчиво скривилась Луна. – Надо! – с чувством объяснила ей Ива. Луна вначале скривилась ещё сильнее, потом её глаза заметно сощурились, а затем и вовсе округлились, сделав похожей на лемура. Однако произнести вслух догадку, которая пришла ей на ум, Луна не посмела, потому что глаза Ивы готовы были расстрелять её за это на месте. Луна выдохнула, упала в своё кресло и, почесав подбородок, выдала: – Ну ты даёшь! Вы… даёте. Но дело твоё, конечно. Тебе решать. Нет, ну я тебя понимаю… Ты так давно этого хотела, так долго к этому шла и теперь делиться… я бы тоже не стала. Ива с облегчением выдохнула. – Езжай к моим родителям. В Турцию. Поживёшь у них. Там, может, и в клинику какую-нибудь хирургом устроишься, у тебя золотые руки, точно возьмут. Да и я попрошу папу похлопотать. Но имей ввиду, там, так как здесь, не платят. – Мне всё равно! – замотала головой Ива. – Понимаю. Мне тоже было бы всё равно. Я тут за всем присмотрю, можешь не волноваться, всё будет в полном порядке с твоими «Нежными лапками». – Я и не волнуюсь! – Годик поживёшь в Турции, на настоящих фруктах и овощах выносишь, спокойно родишь, а там, глядишь, может, и надумаешь рассказать отцу. – Нет! – Всякое в жизни бывает. – Луна! Нет! – Я ничего ему не скажу, насчёт меня точно можешь не волноваться. Могила. Когда сама решишь, тогда и расскажешь, хотя объективно, не очень правильно это… но дело твоё, и решать только тебе. Непривычная жить с чужими людьми Ива сразу сняла себе отдельную квартирку. Она была маленькой, зато новой и с просторным балконом, на котором можно было разбить маленький сад. Но самое ценное, что было в этой квартире – это старинный, массивный, резной и покрытый лаком дубовый стол. Если его разложить, получится такой большой овал, за которым уместились бы все Ивины друзья, хотя друзей у неё пока на новом месте и вовсе не было. Луне, как и матери, она строго настрого запретила к себе приезжать, объявив, что в такой важный для себя период желает полного спокойствия и уединения. На самом же деле Ива опасалась, что не совсем нормальный, мягко говоря, сосед попросту выследит её текущий адрес. Уж чего он только не творил, со слов матери: и на работу она из-за него уже несколько раз опаздывала, и на лужайке у неё он устроил военный лагерь, а потом и вовсе заявился в дом и нагло улёгся спать в гостиной, заявив, что не уйдёт, пока не получит Ивин адрес. Ива всегда давала матери только один совет – ордер о неприближении, но Каролина… Каролина была мудрее дочери. Она сказала: – Мэтт, сейчас не время, пойми. Но оно обязательно придёт! Положись на меня и успокойся. Для пущей убедительности она даже подмигнула свирепствующему мужчине, и как ни странно, это помогло – он затих. Стал ждать так же, как и все остальные, момента, когда время придёт. Сказать, что Ива на все сто процентов была уверена в правильности своего решения, будет означать – обмануть. Конечно, она сомневалась. Особенно сильно сомневалась, когда наблюдала на улицах города счастливых отцов. А ещё сильнее, когда эти самые отцы целовали своих детей и… возлюбленных. Примерно на пятом месяце беременности, когда тошноты уже были позади, а шевеления ребёнка отчётливо ощутимы, Иве вдруг начали сниться сны, в которых Мэтт целовал её. Вначале он целовал только в губы, ну а после… Ива усилием воли, жёстким приказом запретила себе видеть сны и перестала. Сны не могли её переубедить, но вот кое-что другое могло. Однажды Ива увидела фильм о девочке сироте, и её вдруг осенило, что, если с ней что-то случится, её малыш останется один во всём мире… при живом отце. Хорошем, любящем отце. Она решила, что скажет ему. Потом, может быть, год спустя или два, максимум три, но всё-таки скажет. А первые годы будет наслаждаться своим счастьем сама и ни с кем не поделится. Глава последняя. Будь рядом, когда я умру Пусть эта глава будет в память о матери, давшей жизнь под завалами в Сирии после землетрясения в феврале 2023, но не выжевшей самой. Мэтт познал боль потери целых два раза, но понятия не имел, что такое страдать от неразделенной любви. Проходило это крайне болезненно и временами напоминало агонию – последнюю ступень перед смертью. Мэтт заставлял себя открывать глаза по утрам и подниматься с постели, но это было всё, на что хватало сил. Он не работал, проблемы не решал, и его бизнес начал прорастать сорняками. Это был самый первый раз в его жизни, когда спорт никак и ничем не помогал, какой бы ни была нагрузка. Поэтому он вовсе перестал себя нагружать. Мэтт опустошал один бокал за другим. Наверное, ещё никогда ему не хотелось так сильно поменяться со своим сыном местами. Всё у них с Ивой могло бы быть. Нет, не так: у них с Ивой было бы абсолютно всё, и дом, и счастье, и дети. Лет в двадцать пять, скорее всего, родился бы их первенец, а к этому времени детей было бы уже трое – даже если у Ивы и были другие желания, он нашёл бы способ убедить её, уговорить. Ведь слова «я хочу от тебя ребёнка» работают в обоих направлениях: в определённом возрасте это самый мощный афродизиак и для мужчины, и для женщины; и конечно, именно эти слова – самое искреннее и самое честное признание в любви. Он очень явственно представил полноватую, но румяную, с блестящими от счастья глазами Иву. Она улыбалась бы гораздо чаще, чем теперь. И всё бы у них было, дай он им хоть один шанс. Он видел серое лицо матери с закрытыми глазами, такой он запомнил её. Она не оставила ему напутствия, какого-нибудь спасительного секрета, способного решить его самую большую проблему в жизни, но она оставила ему свою мудрость. И эта мудрость, голосом матери из глубин его самого говорила: женщина, рождённая женщиной, ею и останется, невзирая даже на то, как сильно меняла её жизнь. Гостиную просторного семейного особняка, где ещё совсем недавно бегали дети, освещал тусклый голубой свет телевизора. Звук был выключен, потому что от любого шума у Мэтта в последнее время начинала болеть голова. Он использовал телевизор как светильник, как точку опоры для своего взгляда, как плохо работающее отвлечение от суровых дум, и как мерцающее напоминание о том, что жизнь не остановилась. Она никогда не останавливается. Даже если тебя уже нет, где-то там продолжают жить, рождаться, умирать, радоваться и страдать люди. Ferry Corsten - Eternity Внимание Мэтта привлекла красная лента под кадрами развалин в какой-то точке необъятной планеты. Он машинально прочёл: Страшное землетрясение сегодня ранним утром в Турции… Мэтт задохнулся от того, с какой силой кровь шарахнула то ли в его сердце, то ли из него прямиком к его рукам и ногам, и только в самом конце к мозгу. Спустя ровно минуту он уже со всей дури молотил в деревянную дверь Каролины. В конце концов, дверь его взбесила, и он кулаком выбил украшающий её старинный витраж. Сколько раз в детстве, вызывая Иву на улицу, он аккуратно постукивал по цветным стёклышкам, чтобы вечно трясущаяся над своим витражом Каролина не ругала его. Мэтт просунул руку внутрь и открыл дверь. В этот момент ему даже не пришёл на ум тот факт, что Каролина за подобное вполне способна упрятать его за решётку. Когда Мэтт столкнулся с ней на лестнице, ведущей на второй этаж, именно это намерение и было красноречиво написано на её лице. Но Каролина не успела даже открыть рот, как Мэтт сразу обрушился на неё: – Где она? Город? Как называется город? Каролине явственно почудилось, что этот Мэтт способен и на убийство. Ярость её мгновенно сменилась испугом, и она жалобно простонала: