Парень быстро глянул на наручные часы и ответил: — Восемь. — Хм. Хорошо. Тогда я успею зайти прямо сейчас. Не знаю только, в школе мистер Гринтон или нет. Поищу его… Кариль взялась правой рукой за ручку двери и слегка приоткрыла ее. — До вечера, — улыбнувшись, промолвила она и, потянувшись к Мариусу, легко поцеловала его в губы. — Обязательно поговорю с этим мальчиком и сделаю все возможное, чтобы ваша встреча с ним состоялась как можно скорее. Кариль снова улыбнулась. Мариус улыбнулся ей в ответ. 5 — Есть кто? — приоткрыв дверь и заглянув в кабинет, спросила Кариль. На секунду она замерла, прислушиваясь, но, так ничего и не услышав, раскрыла дверь шире и протиснулась в помещение. Кабинет был пуст. Это было ясно уже даже по тому, что никто не отвечал. А если никто не отвечает — понятно, что никого нет. Мистер Гринтон не будет играть в молчанку — он все-таки не ребенок. Далеко не ребенок. Ему уже давным-давно за пятьдесят. Почему вот только дверь открыта? Да все по той же причине — мистеру Гринтону давно перевалило за полвека, так что нет ничего удивительного в том, что он забыл закрыть дверь. Старики склонны забывать всякие разности — имя внуков, свой адрес и прочую мелочевку. Вообще, в старости единственное, что нужно постоянно помнить, — это как дышать, как есть, как пить, как перемещаться в пространстве. Без первых трех умений ни один человек не выживет, а без последнего не сможет нормально передвигаться. Просто необходимо, чтобы каждый старикан знал, что тело должно быть точно перпендикулярно полу, но никак не параллельно. «Вот, наверное, как умирают пенсионеры», — невольно подумала Кариль, прикрывая дверь тихо, словно боясь спугнуть кого-то. «Они просто однажды забывают, как надо наполнять кислородом легкие, и вместо воздуха в их организмы влетает смерть». Чтобы удостовериться в том, что в кабинете действительно нет никого (а то мало ли — вдруг директора сковал приступ ничегонепонимания и он сидит теперь, боясь пошевелиться?), Кариль обвела взглядом прямоугольную комнату. Почему-то она хоть убей не хотела называть ее кабинетом, хотя в отличие от их с Мариусом спальни место работы Гринтона выглядело именно так, как и должно выглядеть нормальное рабочее место. Сев на один из двух стульев около стола, Кариль, дабы убить время, принялась пристально всматриваться в окружающее ее пространство. Дверь в кабинет была очень похожа на те, что обычно фигурируют в фильмах о школах — из темного дерева с врезанным дымчатым стеклом, на которое прикреплена табличка с ФИО директора и указанием, что это именно директор, а не завуч или уборщица. По правую стену — от угла до угла — располагались книжные шкафы, сделанные из более светлого и более молодого дерева, на которых которое десятилетие стояли одни и те же фолианты. Некоторые томики Гринтон время от времени куда-то уносил (то ли домой, то ли на помойку, то ли еще куда), заменяя пробелы новыми, но в основном все оставалось как есть, нетронутым. Посередине стоял легкий белого цвета стол, со стороны больше похожий на тумбу, за ним находилось черное кожаное кресло на колесиках, а перед ним — еще два стула, уже не таких шикарных: обычные деревянные стулья с зелеными подушками, наличие которых ничуть не смягчало жесткие сидения. За столом во всю ширь стены красовалось окно, из которого можно было видеть двор и детскую площадку. Левая стена была сплошь завешана наградами, грамотами, снимками. В углу, ближе к окну — стеклянный шкафчик с кубками. В общем и целом — обстановка очень даже, и темно-зеленый ковер с недлинным ворсом, расстеленный под ногами, как нельзя более подходил этому кабинету и всему его наполняющему. Кариль даже почувствовала укол ревности: у нее-то в ее спальне куда как меньше шика, если он там вообще имеет место быть. Что на вряд ли. Мариус в отличие от своей девушки не стремился перекроить место сна в место для работы, и потому все усилия Кариль были напрасны — что бы она ни пыталась сделать, Мариус умел это слегка заметно подправить, и нововведение уже ничем не отличалось от всей комнаты в целом и атмосферы гармонии, спокойствия и замедленного времени. Девушка, конечно, понимала, чего пытается добиться ее сожитель, но она ничего не могла сделать: это было бы просто бессмысленно — пытаться как-то воздействовать на Мариуса. Это тебе не подкаблучник, из которого запросто можно слепить что душе угодно. Это Мариус. И все тут. Послышался шорох со стороны двери, и Кариль, быстро мотнув головой из стороны в сторону и прогнав нахлынувшие мысли, посмотрела в сторону раздававшихся звуков. Похоже было, что кто-то пытается войти, проворачивает ключ в двери и не понимает, почему это не работает. Услышав сдержанную ругань и бормотание, Кариль убедилась в этом предположении. Наконец человек по ту сторону решил попробовать толкнуть дверь просто так — авось, открыто. И действительно — открыто! Ну надо же! — Ну надо же! — вслух сказал входящий в кабинет человечек. По-видимому, он был бескрайне удивлен только что увиденным чудом. — Неужели я за… Он уже закрыл дверь и, повернувшись лицом к столу, увидел поспешившую встать Кариль. Лицо его выражало смесь неожиданности и непонимания. Казалось, что еще чуть-чуть и у старичка возникнут на ее счет справедливые, с его точки зрения, подозрения насчет того, почему-таки дверь была открыта. Не дав мистеру Гринтону (а вошел именно он) времени на обдумывание узренного, Кариль, кивнув почтительно, решила поздороваться: — Доброго вам утра, директор. Директор. Странное какое-то обращение к человеку, привыкшего со всеми вести фамильярные беседы с внедрением уменьшительно-ласкательных обращений. Директор тоже, очевидно, был удивлен. Уже второй раз за неполную минуту. — Кариличка, — до ужаса исказив красивое имя девушки, медово-сладко, но с хрипотцой, свидетельствующей о почтительном возрасте, проговорил Гринтон, направляясь к своему креслу. Пройдя мимо Карилички, старик легонько коснулся ее локтя своими теплыми сухими морщинистыми пальцами, отчего девушке стало еще более некомфортно в этом кабинете. Она всегда ощущала себя не в своей тарелке, когда приходила к боссу, а после его выходок — так вообще. — Отчего такой тон и такое странное обращение, душа моя родимая? — он разговаривал со своей подчиненной, как с внучкой. Добравшись до кресла и заняв в нем место, Гринтон серо-голубыми глазами посмотрел на Кариль. Девушка чего-то ожидала, но ожидать было нечего. Мужчина не собирался ничего более говорить. Потупив взгляд, сделав голос каким-то детски невинным, тем самым желая сыграть эдакую скромницу (что было трудной задачей из-за напавшего внезапно похмелья), Кариль собралась с мыслями и сделала пару шагов вперед, к столу начальника. — Я вчера допоздна проверяла работы учеников… — не краснея, начала она врать. Ну нельзя же сказать, где она на самом деле весь вечер вчерашний прошлялась! — Ты присядь, Кари… — попытался вставить свои пять копеек Гринтон. Его учтивость отзывалась в висках болью, заставляла сердце наливаться необъяснимым гневом. Понимая, что в противном случае не избежать спора а-ля «присядь» — «не надо» — «нет, присядь» — «нет, спасибо» — «да ты сядь» и так далее, Кариль разумно решила проглотить вскипающее негодование и села на недавно оставленный стул. Жесткая подушка уже успела остыть, и это почему-то тоже бесило девушку. — Так вот, — снова начала Кариль все тем же голосом, но в нем едва заметно скользнуло раздражение. — Я проверяла домашнее задание и наткнулась на листок с письмом… — Письмом? — хлопнув глазами, словно филин, и нахмурив брови, переспросил старик. — Письмом, — наверное, из этого слова можно было бы выжать минимум литр яда. — Вы знаете, я даю такие задания иногда: написать… — Письмо, — глубокомысленно вставил Гринтон вновь. Кариль кипела. — Да. Кому-нибудь из класса или одному из своих друзей. Я даю отрывок якобы полученной записки, а дети должны на него ответить. И вот, — девушка поерзала на деревяшках своими костями, успев пожалеть, что у нее не такой объемный зад, как у Лоэлиль из 5 «А», которая в свои достаточно юные годы по масштабу превышала норму раза в два. — И вот, я наткнулась на листок с письмом, в котором… эм… содержание которого взволновало меня и моего парня… — Парня? — директор был на грани, и казалось, что скоро он полностью погрузится в прострацию. — Он работает психотерапевтом, — поспешила добавить Кариль, посмотрев Гринтону прямо в глаза, тем самым удерживая его от впадения в состояние «я ничего не понимаю, хватит меня мучить». — И его это тоже взволновало. Он заинтересовался учеником, написавшим это самое письмо, и попросил меня устроить им встречу. Кариль сделала паузу, внимательно всматриваясь в лицо своего слушателя — по морщинкам гуляли тени мыслей и рассуждения, но ничего, что могло бы вызывать опасения помутнения рассудка, не наблюдалось, и поэтому она продолжила: — Вот только на листке не указан номер класса, в котором учится мальчик. И… — Мальчик? — Написавший письмо. Да, мальчик. Оэджи. — Оэджи? Кариль решила промолчать, смиренно выжидая, когда же Гринтон совладает со своим серым веществом и утрясет слова внутри черепной коробки, изрядно сотрясенной уже за восемьдесят три-то года. — И ты, душенька, хочешь узнать, кто этот мальчонка? — Кариль чуть ли не подпрыгнула от радости. Наконец-то этот старый черт начал соображать! Она-то уж и не надеялась… Не в силах выговорить и слова, девушка только закивала головой. — Что ж… — мистер Гринтон постучал подушечками пальцев по столу, какое-то время не сводя глаз с пространства перед собою, потом прекратил стучать, откатился чуть назад на кресле, и в столе с его стороны что-то скрипнуло. Увлеченно роясь в содержимом открытого ящичка, директор что-то неслышно бормотал себе под нос. Так как в кабинете стояла абсолютная тишина, для Кариль разобрать это бормотание не составило никакого труда — ее начальник шепотом проговаривал мелькающие перед его глазами имена детей. Очевидно, он просматривал список всех учащихся в школе. Кариль не ожидала, что поиски могут занять больше двух минут, и удивилась тому, что только на исходе трехсот пятидесяти шестой секунды Гринтон наконец-то радостно воркотнул и, задвинув ящичек, посмотрел на свою гостью полными радости глазенками размером чуть больше перепелиных яиц. По крайней мере так казалось. Какой там у них на самом деле был размер, не знает никто. — Оэджи Улло, ученик 8 класса «В», — довольным голосом произнес директор, сверкая голубизной глаз. — Вы уверены, что именно… — начала было Кариль, но ее прервали: — Абсолютно. Проверил трижды. «Так вот почему так долго это все происходило», — подумала девушка. — Никого больше с таким именем нет в нашей школе. Он такой единственный. Уникум, — старикашка хмыкнул. Кариль, стараясь не пуститься в пляс от радости и сброшенной с плеч ноши обещания, кивнув, поднялась со стула. Незаметно пару раз напрягла и расслабила ягодицы, дабы стряхнуть с них онемение, неизбежного спутника жестких сидений, и прошла к двери. — Спасибо вам большое, мистер Гринтон, — очаровательно улыбнувшись, поблагодарила девушка, выходя из кабинета. — Вы мне очень и очень помогли. Директор расплылся в широчайшей улыбке, насквозь пропитанной неподдельным радушием. — Не за что, девочка моя милая, — проговорил он скрипучим голосом, в котором четко слышалось мурчание кота, съевшего свежую жирную сметану. — Ты всегда можешь обращаться за помощью, Кариличка, доченька. Стараясь не портить себе настроение выслушиванием этих раздражающих ласкательных обращений, девушка, еще раз от всего сердца поблагодарив Гринтона, спешно покинула красиво обставленную камеру пыток с солидным названием «кабинет директора». Только услышав щелчок, с которым закрылась дверь, Кариль вздохнула спокойно и радостно. 6 К счастью или к сожалению (она так и не смогла понять, к чему именно), но у Кариль в этот день был урок у 8 «В» класса. По счету он был четвертым, то есть стоял примерно в середине дня, после него оставались еще девятые классы и один надомник, который своим домоседством выводил девушку из себя. «Почему бы не ходить в школу, как все?» — скрипя зубами, думала она каждый раз, когда уже собиралась уходить домой, но вспоминала про еще один час мучений. «К чему эти домашние посиделки? Зачем надо меня лишний раз напрягать? Все, будущие уроки его будут проходить вместе с 7 „А“, иначе я его рано или поздно придушу».