На это Лев поморщился и чуть пожал плечами: – Причин для развода может быть масса. И безболезненно они редко для кого проходят. Хотя что об этом спорить? Нам ведь это мало что даст в плане расследования, даже если мы абсолютно точно установим причину развода Давишина с его первой женой. Если разобраться, мы все еще в тупике, и реального выхода пока не видно. Думаю, если сейчас начнем «перелопачивать» всех тех, кто пострадал от выкрутасов Давишина, выяснять их алиби и все такое прочее, расследование может затянуться на годы. Причем без какой-либо надежды на то, что в финале все наши усилия не окажутся «мартышкиным трудом». Мне кажется, нам нужно найти что-то аномальное, что-то из ряда вон выходящее… Обычная рутина здесь бессильна. Нужно, как иногда говорят, что-то прорывное. Но как это прорывное найти – хрен его знает… – У тебя на этот счет есть какие-то соображения? – спросил Стас с кисловатой задумчивостью. – Конкретного – пока ничего… – В голосе Гурова звучали напряженные нотки. – Так, общие мысли, какие-то обрывки размышлений… Но общая их доминанта такова, что нам обязательно нужно «пропахать» и Ивановский район. Край, как нужно! Давай так… Сегодня я провожу еще одну встречу, а завтра утром еду в Ивановку. Дня два отработаю там, ну, а ты доработаешь здесь. Или тебе хотелось бы поехать к соседям? – Нет, нет! – поднял руку в протестующем жесте Стас. – Лучше я останусь здесь. Тут и с жильем вопрос решен, и кое-какие наработки уже есть… Кстати, ты туда поедешь на выделенной нам машине? – Само собой! – усмехнулся Лев. – Кто раньше встал – того и сапоги. А как иначе? Утренней порой (что соответствовало ночи в Москве) в сторону райцентра Ивановка помчалась обшарпанная «шестерка» с синими служебными номерами. Уверенно лавируя между выбоинами, к счастью, достаточно умеренно встречающимися на дороге (ну, всего-то с полдюжины на сотню метров), Гуров размышлял о выпавшем им со Стасом «подарке судьбы» – расследовании убийства редкостной «сво» Давишина. Дело-то вроде бы не самое замороченное, случались шарады и похитрее, и все-таки именно этот случай оказался более чем казуистичным. Это когда же такое могло бы быть, чтобы на третий-четвертый день расследования у приятелей не появилось реальной версии, подтвержденной хотя бы парой надежных фактов? Чтобы не «нарисовался» хотя бы условно реальный подозреваемый?! И вот он, такой «ядовитый» случай на этот раз им подвернулся. Вчера, ближе к вечеру, Лев встретился с бывшим районным гаишником Язевым, больше похожим не на сотрудника полиции (пусть и бывшего), а на дирижера симфонического оркестра – настолько артистично и даже аристократично смотрелись его жестикуляция, походка, манера говорить. Можно было себе представить, с каким изяществом Язев «дирижировал» полосатым жезлом, регулируя дорожное движение. Узнав о цели визита гостя из Москвы, он некоторое время размышлял, после чего с некоторым сомнением негромко обронил: – Трудный случай… Насколько я смог понять Давишина, пройдоха он был феноменальный. Но у него было одно весьма неординарное качество – он всегда, можно сказать, маниакально зачищал следы своего пребывания на той или иной должности, включая зачистку на конкретном рабочем месте, в том или ином коллективе. Он ликвидировал следы своего участия в той или иной операции – и так далее. Поэтому я и говорю: трудный случай. Можно считать большим везением, если вам удастся раскрыть это дело… Как далее рассказал Язев, несколько лет назад в Кедровом произошел ряд больших и малых происшествий. В частности, таких, как пожар в архиве Кедровского РОВД. И если их рассмотреть под определенным углом, то вырисовывается такая занятная картина: некто целенаправленно уничтожал (понятное дело, чужими руками) материальные носители информации, причем те, где имелись сведения о деятельности одного конкретного человека. А именно – Давишина. Судя по всему, чего-то очень боясь, Давишин проделал колоссальную работу, чтобы о нем как можно меньше сохранилось информации. Может быть, еще и тех, кто о нем слишком много знал и помнил. Во всяком случае, несколько случаев ухода из жизни отставных сотрудников Кедровского РОВД наводят на весьма серьезные размышления. – Пять лет назад, непонятно с чего, вдруг умер Виталий Черкасинцев, который при Давишине был замом начальника нашего райотдела. Вот просто взял и умер. Хотя мужик был здоровущий, сроду ни на что не жаловался. А тут – бац! – и его не стало. И, что интересно, вскрытие и патологоанатомическое исследование проводил не наш судмедэксперт, а привлеченный со стороны прозектор. Наш штатный в это время ушел в отпуск и куда-то уехал, а тут такой форс-мажор. Прозектор вскрытие провел и объявил, что у покойного оторвался тромб. Но семья Черкасинцева в достоверности этого диагноза засомневалась и начала настаивать на том, чтобы его отвезли в Иркутск и провели вскрытие там. Но почему-то решить этот вопрос так и не удалось. К тому же с вдовой Черкасинцева, едва она отправила в область запрос о более детальной патологоанатомической экспертизе, на следующий день произошла весьма странная история: ее едва не сбила какая-то иномарка с тонированными стеклами и замазанными грязью номерами. Все тут же притихли, покойного быстренько похоронили, и все очень скоро забылось… Кроме того, припомнил Язев, года через три после того, как Давишин убыл в Зауральск, по каким-то тоже совершенно непонятным причинам на охоте застрелился его бывший водитель служебной машины. Будучи большим любителем походить с дробовиком на утку (на промысел он всегда принципиально ходил один), во время осенней охоты бывший сержант милиции Вешкович отправился на лесные озера, где жировали стаи уток, летящих на юг. И не вернулся. Семья подняла тревогу, начались поиски. С большим трудом Вешковича нашли у дальнего озера, в гуще высоченных камышей. Он лежал у самого уреза воды с большой раной в груди, держа в руках ружье, ствол которого направил на себя. И хотя рядом с ним больше ничьих следов не обнаружилось, многие очень сильно засомневались в том, что это суицид. Всякий, кто знал бывшего милицейского шофера Вешковича, не только азартного охотника, но и не менее азартного бабника, картежника и кутилу, на йоту не поверил в его самоубийство. Тем более что он уже наметил покупку новой машины – «УАЗ-Патриот», на которой обещал покатать своих друзей. – То есть его тоже могли убить по чьему-то заказу, инсценировав самоубийство? – слушая экс-гаишника, уточнил Гуров. – Скорее всего! – убежденно ответил Язев. – И больше всех в его смерти был заинтересован именно Давишин. – Ну а почему «под раздачу» попали его бывший зам, бывший шофер и кто-то там еще? – Лев испытующе взглянул на своего собеседника. – Слишком много знали… – неопределенно пожал плечами Язев. – Свои грязные делишки Давишин обстряпывал через них. Они для него собирали дань, передавали взятки, выполняли какие-то его поручения, которые, надо думать, подпадали под очень серьезные статьи УК. Но когда он был здесь, убирать их было слишком рискованно. Поэтому Вешковича он убрал, когда работал в Зауральске, а Черкасинцева – уже когда был в Москве. А третий, о ком я знаю, был судмедэксперт Пуцкаев, который умер в результате несчастного случая. Но это тоже вызвало немало сомнений. Ну, вот как, скажите, в наглухо закрытую машину ночью заберется крупная гадюка и укусит хозяина авто, когда он утром сядет в машину, чтобы ехать по делам? Блин, прямо какой-то мексиканский сериал!.. – А его что, гадюка укусила? – недоуменно прищурился Гуров. – Да, как только он сел за руль, тут же цапнула его за ногу. Но самое интересное было потом. Обнаружив у себя под ногами змею, он заорал, выскочил из машины и поспешил вызвать «Скорую». Но «Скорая» почему-то оказалась очень даже не скорой. Она приехала только через полчаса, когда ему стало уже совсем плохо. Пуцкаеву что-то ввели, надо думать, противозмеиную сыворотку, увезли в клинику. Но он все равно умер. Лично у меня его смерть удивления не вызвала. Еще при Давишине ходили разговоры о том, сколько «заказных», фальшивых экспертиз сделал Пуцкаев по указанию Давишина. – А кедровскую автоинспекцию эта чаша миновала? – спросил Лев, намекая на самого Язева. – Лично меня миновала… – задумчиво усмехнулся тот. – Когда директор одного местного леспромхоза, будучи мертвецки пьяным, учинил ДТП с человеческими жертвами, Давишин вызвал меня к себе и приказал вопрос «уладить». Что такое «уладить», думаю, вам понятно. Я понял, что дело пахнет керосином. Как только попаду в эту систему, мне из нее уже не выйти. Поэтому я тем же днем «очень тяжело заболел», а потом и вовсе написал рапорт об увольнении. Вы, конечно, меня вправе осудить, но… Другого выбора у меня не было. «Встать в позу» и поставить в известность областное руководство было бы полной нелепицей. Там половина была у Давишина в друзьях. Вместе пили водку, парились в саунах, вместе браконьерили, вместе «имели» проституток. Меня уничтожили бы – не исключено, и физически, – тем же днем. – Я никого никогда не осуждаю, – коротко отмахнулся Гуров. – Тем более, если замешан такой тип, как Давишин. Интересно, а почему он перебрался в Зауральск? Неужели ему здесь жилось плохо? – Одной из его слабостей была жажда власти, непомерное честолюбие, упоение своей «самостью», – вздохнул Язев. – Это для него было чем-то наподобие наркотика. Да, здесь он был, по сути, «некоронованным королем». Он вообще не имел таких качеств, как совесть, отзывчивость, сочувствие к людям, для него служебный долг и присяга были пустым звуком. Он манипулировал людьми, как шахматными фигурами. Кого-то подкупал, кого-то брал за горло компроматом, кого-то меж собой стравливал. Он постоянно интриговал, манипулировал, провоцировал, подставлял… В конце восьмидесятых в тогда еще советской прессе писали про одного «некоронованного короля» Ферганской долины. Как же его звали-то? То ли – Адыл Якубов, то ли – Якуб Адылов… Так вот, этот тип из простого кетменщика дорос до начальника РАПО, при этом верша вопросы республиканского масштаба. К нему ездил советоваться даже первый секретарь Узбекистана Рашидов, и все назначения шли только через него. Чем-то наподобие Якубова для наших краев был Давишин. Но ему и этого было мало. Думаю, его главной целью был пост министра. Просто удивительно, что он не дорвался до министерского кресла. Мысленно согласившись с Язевым, Лев вслух заметил: – А говорят, что до перевода сюда, в Ивановском районе он был совсем другим – порядочным, ответственным опером. Что с ним могло случиться? – Да, я тоже об этом слышал. Но почему он так резко переменился, я даже не представляю. Может, это из-за сильной травмы головы? Говорят, он пережил тяжелейшую аварию. Когда его достали из машины, он еле дышал. У него была большая кровопотеря, поэтому ему несколько раз делали переливание крови. Никто и не надеялся, что он выживет. Но он каким-то чудом выкарабкался. Впрочем… Прости, Господи, слова мои грешные, но, с учетом того, каким он стал в дальнейшем, уж лучше бы умер… Язев торопливо перекрестился и тягостно вздохнул. На вопрос Льва, при каких обстоятельствах произошла авария, он лишь широко развел руками. Развивая тему случившегося с Давишиным после ДТП, Язев припомнил недавно прочитанный в Интернете материал, согласно которому медиками зафиксировано немало случаев, когда после переливания крови или пересадки сердца у реципиента достаточно сильно менялся не только характер, но даже антропометрические данные – рост, ширина плеч, черты лица. – Может быть, это же самое случилось и с Давишиным? Перелили ему кровь какого-нибудь негодяя, он и превратился из нормального человека в черт знает кого? – предположил он. Гуров на это лишь усмехнулся и с выражением сомнения на лице слегка поморщился. – По-моему, это полная ерунда… Недавно умер один из богатейших банкиров мира. За свои девяносто с лишним лет он пережил то ли шесть, то ли семь пересадок сердца. Но что-то не было слышно, чтобы он после очередной пересадки вдруг стал, например, филантропом или там романтиком… Нет, как был вульгарным загребалой денег, так им и остался. Впрочем, сама по себе черепно-мозговая травма – штука очень серьезная, поэтому я допускаю, что именно это могло стать причиной резкой перемены его личностных качеств. Я тоже иногда просматриваю материалы по медицине и как-то читал о том, что ученые из, если память не изменяет, Бирмингема нашли в мозгу человека отдел, отвечающий за качество человеческой личности, которое мы называем совестью. Хотя… Вполне допускаю, что это тоже могла быть «утка»… Разговор с бывшим главным кедровским гаишником состоялся вчера, а сегодня Льву предстояло «прочесать» весь Ивановский район. Он инстинктивно чувствовал, что ключ ко всей этой шараде находится где-то совсем рядом, только руку протяни. Может быть, разгадка до смешного проста, надо только лишь как следует напрячь извилины… Прибыв в Ивановку, Гуров первым делом направился в местный РОВД. Там, как и в Кедровом, его визиту тоже были весьма удивлены. Большинство вообще даже не помнили такой фамилии, как Давишин. Лишь двое старых сотрудников припомнили, что да, когда-то такой опер в их райотделе работал. Но каких-то деталей воспроизвести никто не смог. Поэтому, взяв целый список отставных оперов, Лев отправился в затяжной вояж по самой Ивановке и пригородным селам. Бывший опер ивановского угрозыска Васин, дом которого находился на окраине Ивановки, выслушав суть вопроса, который интересовал его гостя, утвердительно кивнул головой – да, был такой, помню. По словам Романа Яновича (как назвался экс-опер), Давишина он помнит как высококлассного опера, отличного «сыскаря» и, вообще, хорошего парня. – Лешка был – во, какой мужик! Он сначала работал участковым по целому «кусту», сел пять у него было. Уважали его все, от мала до велика. Память у парня была исключительная – знал практически всех, кто проживал на его территории. Раскрываемость у него была чуть не сто процентов. Особенно по тяжким. Поэтому его потом и перевели в угрозыск. Население долго возмущалось, да и он сам был от этого перевода не в восторге. Но куда денешься? Район по раскрываемости плелся в хвосте, вот и нужно было укреплять кадры угрозыска. – И сколько он проработал в ивановском угрозыске? – уточнил Гуров, мысленно анализируя услышанное. – Года три, пока не произошло то ДТП… Вам об этом уже рассказывали? – закуривая, сокрушенно вздохнул Роман Янович. – Ну, так, в общих чертах… – Гуров изобразил рукой неопределенный жест. Понимающе кивнув, Васин пояснил, что он и сам-то очень многого не знает. Известно ему лишь то, что Давишин в тот день возвращался домой от родителей жены, которые проживали в селе Бурундуки. Стояла отличная летняя погода, и ничто не предвещало беды. Но когда он был уже в паре километров от Ивановки, у него что-то случилось с машиной – скорее всего, отказали тормоза, и он кувырком улетел под откос. Оказавшиеся неподалеку случайные свидетели поспешили к нему на выручку и с большим трудом извлекли опера Давишина из груды искореженной жести. Он был в ужасном состоянии: несколько переломов конечностей, несколько обширных рваных ран, изувеченное лицо – почти полностью был оторван нос. Из артерии на предплечье струей била кровь. Благо, среди добровольных спасателей оказался тот, кто имел элементарную медицинскую подготовку. Его усилиями был наложен жгут, и немедленная смерть от кровопотери миновала. Прибывшая «Скорая», с учетом состояния потерпевшего, минуя ивановскую ЦРБ, помчалась напрямую в Иркутск. По словам экс-сыщика, для всего района случившееся с Давишиным стало большим потрясением. В районную больницу из сел приезжали целые делегации, чтобы сдать кровь для его спасения. Кто-то ездил даже в Иркутск и пытался попасть в недавно открывшуюся новую клинику травматологии. Но к оперу, помещенному в реанимационное отделение, никого не пустили. Только спустя три месяца, уже осенью Давишина выписали из больницы. О том, что с ним случилось, напоминали только рубцы и шрамы. На лице ему пришлось делать тотальную пластику, из-за чего он в чем-то даже перестал походить на самого себя. Из-за сильной травмы гортани изменился даже голос. Кроме всего прочего, в памяти появились серьезные провалы. А еще явственно давал себя знать посттравматический синдром – у Давишина появились какая-то обостренная мнительность и вспыльчивость по пустякам. Вернувшись домой, он в первый же день из-за чего-то в пух и прах разругался с женой, объявил ее шлюхой, хотя до этого безмерно любил и души не чаял. Своих законных детей объявил «нагулянными», после чего собрал свои вещи и документы и ушел жить на частную квартиру. На следующий же день Давишин пришел на работу, припадая на ногу и опираясь на палочку. На вопрос начальника РОВД, не собирается ли он писать рапорт и выйти на пенсию, Давишин ответил категоричным отказом. Сказал, что собирается приступить к делам немедленно, хотя еще не закончился реабилитационный период. По его словам, так ему было легче пережить распад семьи (он сообщил начальству, что некто ему поведал об изменах жены, пока он лежат в клинике), да и войти в рабочее русло будет куда легче, чем просто сидя дома. На первых порах ему и в самом деле пришлось очень непросто. Из-за травмы он не помнил элементарного, и чему-то его пришлось учить с нуля. Но он явил недюжинное упорство и очень скоро наверстал забытое. С жаром взявшись за работу, для начала он сосредоточился на экономических преступлениях. И здесь его ждал большой успех. Алексей Давишин с ходу раскрыл крупное хищение в структуре муниципального ЖКХ, поймал на получении взятки и крупномасштабном хищении бюджетных средств начальницу районного отдела образования, а потом и вовсе покусился на «святое» – разоблачил зама главы района, который умело потрошил бюджетные средства, выделенные на ремонт дорог. Это сразу же было замечено на областном уровне, и его повысили в звании до майора. Понятное дело, травма головы все еще иногда давала себя знать – он мог забыть, о чем вчера разговаривал с тем или иным человеком. Но уже к весне Давишин полностью оправился от последствий ДТП, в полной мере войдя в курс дел. Впрочем, хорошо знавшие его до той злополучной аварии не могли не отметить, что характер опера Лехи переменился в весьма изрядной мере. Будучи веселым и жизнерадостным, простецким и отзывчивым, теперь он стал каким-то недоверчивым, замкнутым, холодным и даже эгоистичным. Его бывшая жена, пару раз безуспешно попытавшись достучаться до разума и совести экс-супруга, по весне вышла замуж за другого и уехала с ним куда-то очень далеко. А Давишина через какое-то время перевели работать в соседний Кедровский район начальником угрозыска, по поводу чего в Ивановке никто не загрустил, не закручинился. Нынешний Давишин мало у кого теперь вызывал симпатии и приязнь. Менее чем за год о том, каким он был ранее, забылось везде и всюду. Теперь это был расчетливый службист, одержимый карьерными настроениями. О своих бывших подопечных по сельскому участку и родителях жены он ни разу даже не вспомнил, выезжая в села лишь по служебной надобности. И если кто-то вдруг по старой памяти подходил к нему, он этого человека предпочитал «не узнавать». Впрочем, пойдя на повышение в Кедровом, Давишин лучше никак не стал. Скорее, наоборот. Менялся он только в худшую сторону. По слухам, доходившим до Ивановки, в Кедровом Давишина многие не то что не любили, некоторые даже откровенно ненавидели. Жесткий службист и формалист, для которого форма всегда была выше содержания, евший поедом подчиненных за каждый формальный пустяк, для некоторых областных начальников стал чуть ли не образцом требовательности и служебного рвения. Поэтому всего через год или два он дорос до замначальника кедровского РОВД, еще через год, получив подполковника, возглавил его. – Скажите, Роман Янович, а вы не припомните, какие дела расследовал Давишин незадолго до ДТП? Бывший опер, рассмеявшись, укоризненно покачал головой: – Лев Иванович! Прошло-то более двадцати лет с той поры! Что я могу помнить при своем склерозе?! Хотя… Одно дело запомнилось. Да, серьезное было дело. Очень серьезное! Какие-то подонки устроили групповуху с молоденькой девчонкой, она только школу окончила. Собиралась поступать в МГУ… И, кстати, поступила бы – и умница была, и красавица. Вечером – солнце только село – всего на пару минут пошла к подруге и исчезла, как в воду канула. Искали ее всем городом. Нашли только на третий день истерзанной – живого места на теле не осталось – и заваленной кучей камней. Этим делом занялся Леха и почти сразу же установил подозреваемых. Это сын хозяина здешней торговой сети Вульпагин – даже сейчас его фамилию помню – и двое его дружков, Фипиков и Бурчук, тоже из зажиточных семей. Их задержали, но парни ушли в «несознанку». Вроде того, это не мы – и все тут! Я, конечно, утверждать не берусь, реально ли они были виноваты, но Давишин расследовать до конца это дело не успел из-за того проклятого ДТП. Леху увезли в больницу, подозреваемых отпустили под подписку. Ну, а тот опер, что довел расследование до конца, нашел других подозреваемых. Незадолго до этого случая на свободу вышел мужик, отбывавший срок по сто двадцатой. Вот его и взяли, а с ним в придачу одного местного недотепу-алкаша. Я уж не знаю, как тому моему коллеге удалось их «расколоть», но они признались в насилии и убийстве той девочки. Бывшему сидельцу дали пятнадцать лет «строгача», с учетом судебного соглашения, – так-то ему, с учетом рецидива, «светило» пожизненное. А его подельнику «припаяли» двенадцать лет общего. – А когда Давишин вышел из клиники, он не интересовался своим недорасследованным делом? – спросил Гуров, чему-то усмехнувшись. – Отец той несчастной приходил к нему с просьбой провести дополнительное расследование – он был уверен в том, что посадили пусть и плохих, но непричастных к убийству его дочери людей, – поморщившись, ответил Васин. – Но… То, что он услышал от Давишина, его шокировало. Тот заявил, что полностью согласен с выводами следствия и решением суда. Так что, мол, сказать тебе больше нечего. Ну, тот и ушел, морально убитый. А вскоре и в самом деле умер – не выдержало сердце. Видимо, Леха Давишин был его последней надеждой на справедливость. А раз справедливости нет, то и жить незачем… После разговора с Васиным Гуров встретился еще с несколькими бывшими сотрудниками РОВД. В тех или иных интерпретациях он узнал от них примерно то же самое: что некогда замечательный парень Леха Давишин, который был, можно сказать, гордостью и совестью райотдела, после пережитого в ДТП стал совсем другим – черствым, эгоистичным, мелочным… Кто-то вспоминал, как в бытность участковым Давишин в одиночку взял пятерых пьяных отморозков, которые приехали грабить один из обезлюдевших леспромхозовских поселков, где обитали одни лишь пенсионеры. Прознав, что из-за полного отсутствия работы (лес во всей округе вырублен – какого хрена там делать?!) все трудоспособные разъехались, негодяи решили провести что-то наподобие пиратского рейда. Вроде того – прибежать, урвать и смыться, а потом – пусть их попробуют найти! Но, на их бандитское несчастье, в поселок решил заехать Давишин. Узнав, в чем дело, он чисто по-охотничьи начал бандитов скрадывать одного за другим. Подкараулив у дома очередной жертвы выбегающего из него грабителя, он отправлял его в нокаут, после чего тот приходил в себя в каком-то сарае связанным, с кляпом во рту. Подонки, вооруженные ножами, никак не могли понять, куда исчезают их «кореша». Последние двое негодяев, вовремя поняв, в какую скверную историю влипли, сами побросали награбленное на землю и подняли руки, объявив о явке с повинной. За эту операцию Давишин был награжден медалью и получил звание капитана. Рассказывали и о его семье. Когда Алексей Давишин по возвращении из клиники развелся с женой, все, кто знали их семью, были в полном недоумении: как он мог так поступить? Ведь их семья ранее была необычайно дружной, что называется, всем на зависть. Некоторые в это долго не могли поверить и шепотком говорили о том, что Давишиных или сглазили, или «какая-то зараза», промышляющая черной магией, наслала на них порчу. А уж когда жена Алексея вдруг вышла замуж за другого, то это и вовсе стало потрясением: как?!! Как она могла нарушить «кодекс декабристки» (хотя ее благоверный оказался вовсе не декабристом, а эгоистичным козлом)!! А особенно это раздражало тех, кто, будучи брошенными, так и не смогли найти себе другую «половинку». Ведь новый избранник экс-жены Давишина оказался человеком весьма положительным и небедным (перспективный работник областного телевидения, имеющий шансы дорасти до начальника отдела, – это ли не партия?). Рассказывали и о борьбе участкового Давишина с «черными лесорубами». Если в целом по району те чувствовали себя достаточно вольготно, то на его участке вольничать не рисковали. Алексей имел обыкновение появляться внезапно, к тому же в самый неподходящий момент. В него даже пытались стрелять, но таких находилось немного – все знали, что пистолетом он владеет отменно. Что ни говори, а морпеховская подготовка – это класс. Двое стрелков, пытавшихся применить оружие, отправились на зону, причем один из них – с пистолетным ранением. Слушая рассказ бывшего участкового Степаныча о подвигах Алексея Давишина, Гуров не мог не заметить: – У меня такое ощущение, что я слушаю про двух разных людей. До больницы – это один человек, после больницы – совсем другой. Как будто его там подменили. У него случайно брата-близнеца не было? Или двойника? На это Степаныч отрицательно покачал головой: – Брата-близнеца не было – это точнее точного. Я семью Давишиных знал хорошо. Его отец, Василий Кузьмич, жил в селе Светловка. У Алексея была старшая сестра, но сейчас она где-то во Франции живет – училась в Новосибирске и вышла замуж за француза. Был младший брат, но он умер от клещевого энцефалита. Стариков Давишиных не стало, когда Леха вернулся из армии. Чем-то то ли заболели, то ли отравились. А насчет двойника – что сказать? Вот лично на вас много людей, в точности похожих? Если кто-то похож лицом, то – найди подходящего по росту. Если похож по росту, то – найди подходящего лицом, с нужным цветом волос, с нужным цветом глаз… Да и вообще, кто и для чего мог бы такое учинить? Моссад или ЦРУ? Смысл в этом какой? – Ну, да… – согласно кивнул Лев. – Резоны в этом найти непросто. Но чем-то другим такую метаморфозу объяснить трудно. Разве что и в самом деле только черной магией. – Я думаю, это следствие травмы. Да и все так думают… – Степаныч авторитетно покачал головой. – Когда Давишин вернулся из больницы, с памятью у него и в самом деле были проблемы. Но, что самое главное, он сам узнавал очень многих. В конце концов, они с женой узнали друг друга. Уж если бы случилась подмена Давишина кем-то другим, жена-то это уж точно разоблачила бы. Да нет, нет, это ерунда! К тому же, Лев Иванович, хочу обратить ваше внимание на то, что все перемены с Давишиным после больницы происходили не сразу, не вдруг, а постепенно. Это только с женой он с ходу разругался вдрызг. А так, в остальном, он был прежний. Да! Три дела подряд раскрыл! Сразу несколько махинаторов отправились за решетку. – Как вы считаете, у Давишина могли быть реальные основания предъявить претензии жене, упрекнув ее в неверности? – спросил Гуров, напряженно размышляя над только что услышанным. – Трудно сказать… С учетом того, насколько я знал его Катю, человек она была ответственный. Но… Женщина есть женщина. Знаете, мне встречались такие ухари, что запудрить мозги могли очень многим, даже самым преданным. А три месяца без мужа – тоже срок серьезный. Кто-то без мужчины и десять лет терпит, а кто-то и месяца не выдерживает… Так что, как говорят в народе, свечку не держал, не знаю… Переночевав в ивановской гостинице – «отеле» с минимумом гостиничных удобств, хотя и по-домашнему достаточно уютном, наутро Лев продолжил свои изыскания. Он побывал в том леспромхозовском поселке, где участковый Давишин когда-то задержал пятерых налетчиков. Многих из тех, кто оказался очевидцем того события, уже не было в живых. Но несколько стариков вспомнили, как на поселок напали отморозки в надежде на то, что у них все пройдет «как по маслу» и это преступление сойдет им с рук. Вроде того: закон – тайга, прокурор – медведь. Об опере Давишине старики были самого высокого мнения. Впрочем, после того, как он побывал в ДТП, здесь его никто больше не видел. Ездил Гуров в родное село Давишина Светловку. Но и там бывшего опера помнили немногие, к тому же очень смутно. Объехал все села участка, где своего бывшего участкового помнили два или три человека на село из числа тех, кому за тридцать-сорок. Причем помнили исключительно в позитиве. Один из дедов даже припомнил, как он ездил за поддержкой к Давишину уже после того, как тот вернулся из клиники. Той поездкой старик остался доволен – никаких перемен в бывшем участковом он не заметил. Тот ему помог, и очень даже существенно. По поводу развода Давишина с женой мнения разделились. Одни считали этот случай какой-то нелепой аномалией, поскольку Алексей и Катя были очень дружной парой. Ну, а женоненавистники, априори уверенные в том, что «все бабы – б…», считали, что Катя «могла и гульнуть, пока муж лежал в гипсе». Что касается врагов такого пошиба, которые жаждали бы отомстить Двишину, то, по общему мнению, это было слишком маловероятным. Даже те «черные лесорубы» и браконьеры, которые отправились за решетку не без его участия, вряд ли стали бы ждать возможности расквитаться целых двадцать лет, к тому же многих из них давно нет в живых. У представителей криминальной среды век недолог: водка, наркотики, разгульная жизнь на воле и вовсе не курортная в местах лишения свободы никак не располагают к долгожительству. Когда Лев, вернувшись в Ивановку, направлялся на очередную встречу, ему неожиданно позвонил Ежалов. Василий Терентьевич сообщил, что нашел источник информации, который на условиях анонимности согласился дать очень интересную информацию. Договорившись о времени встречи, Гуров разыскал в Ивановке улицу Березовую, где проживал один их тех, кого Давишин около двадцати лет назад задерживал по подозрению в изнасиловании и убийстве. Собственно говоря, это мало что могло дать по основной теме их расследования, но было интересно услышать мнение одного из тех, кто находился «по другую сторону баррикад». Никодим Бурчук оказался сплющенным жизнью, невзрачным мужичком, который жил в просторном, но обветшалом доме. Узнав, кто и зачем к нему приехал, Бурчук смешался и сник. Судя по всему, то, в чем он когда-то принял участие, висело на нем тяжким, неподъемным грузом. Они сидели на лавочке у двора его дома, и Никодим неохотно отвечал на вопросы московского опера. Прежде всего Бурчук (хоть Лев на этом и не настаивал) клятвенно заверил его, что хоть в похищении потерпевшей и участвовал, но в изнасиловании участия не принимал. Да и в убийстве тоже. – Гришка Вульпагин за Светкой долго бегал, все надеялся, что она купится на его богатства… – нервно затягиваясь дымом сигареты, сдавленно повествовал Никодим. – А она его и видеть не захотела. Ну, Гришка и решил ее проучить. Мол, давайте ее увезем куда-нибудь в глухое место, там попугаем, а потом отпустим – пусть сама, как хочет, домой добирается. В машину затащили ее без проблем и увезли к заброшенному каменному карьеру. Светка, сразу скажу, нас не испугалась. Девчонка была – кремень. Она все допытывалась, соображаем ли мы, что надумали сотворить? Не боимся ли, что за свои проделки нам придется отвечать?.. Как далее рассказал Никодим, он уже тогда пожалел, что ввязался в такую историю. Когда машина остановилась в карьере и Вульпагин с Фипиковым стали вытаскивать ее из машины, она оказала им яростное сопротивление. Рывком высвободив руку, оцарапала ногтями лицо Вульпагину, выкрикнув проклятие в его адрес. Это привело Григория в неописуемую ярость. Он ударил ее в висок кулаком, отчего она сразу потеряла сознание, а потом они с Фипиковым бросили ее на камни и стали зверски избивать. Они долго пинали девушку ногами, пока ее тело не превратилось в сплошной синяк, а потом по очереди изнасиловали. Впрочем, как сразу же понял Бурчук, совокуплялись они уже с мертвым телом. Но для обкурившихся «мажоров» это значения не имело. Они настаивали на том, чтобы и он проделал то же самое, но Никодим отказался наотрез, крича, что с покойницей «этим самым» заниматься не будет. Только тогда до Гришки и Жорки дошло, что они натворили. Их начало трясти, они принялись собирать камни и завалили ими тело забитой насмерть девушки. После этого все трое быстро уехали, договорившись, что друг друга не выдадут и в случае чего «уйдут в несознанку».