— Не могу вам точно сказать. Глядя на Андрея Григорьевича, я впервые поняла, что значит профессиональная деформация. Он ежедневно спасал тех, кто находился на волоске от гибели, и видел столько боли и горя, сколько большинство из нас не увидит за всю свою жизнь. А потому должен был привыкнуть к чужим слезам. Неудивительно, что он оставался спокойным и без эмоций говорил страшные вещи. — Доктор, можно к нему? — спросила Елена Викторовна. — Пока нет. К тому же у нас есть приемные часы для родственников. Тогда и приходите, — сказал Андрей Григорьевич. Он собирался закрыть дверь за собой, но Кирилл схватился рукой за косяк, не давая этого сделать. — А что с девушкой? — спросил он. — Какой девушкой? — повторил врач. — С пассажиркой мотоцикла. Ее зовут Оксана Терентьева. — Она скончалась. Лицо Кирилла побелело, а Сашка ошарашенно уставился на врача. Я в ужасе закрыла рот рукой, пытаясь осознать сказанное. Погибшая была ровесницей ребят, всего лишь на пару лет старше меня. И пусть мы и не общались, вчера я невольно оказалась свидетельницей последних часов или даже минут ее жизни. — Вы ничего не путаете? — Мой брат отказывался верить в произошедшее. — Хотел бы я ошибаться, но нет. Мы все уже сообщили ее родным. До свидания. С этими словами доктор захлопнул дверь в отделение, а мы впятером так и остались стоять на месте. Глава 6 По пути домой мы с Сашкой молчали. Каждый из нас настолько ушел в себя, что за полтора часа не произнес ни единого слова. Но это не была гнетущая, неловкая тишина, которую хочется разрядить. Я практически ее не замечала, и, если брат решил бы ко мне обратиться, я бы его не услышала — монолог в голове звучал куда громче, чем любые звуки внешнего мира. Осеннее солнце иногда выглядывало из-за кучевых облаков, а потом снова скрывалось в ослепительно-белой вате, напоминавшей о больнице. Я не могла смотреть наверх и молила о проливном дожде, но прогноз не обещал сегодня ничего подобного. Только в кино погода соответствовала настроению героя, и в самый печальный момент он промокал до нитки. В жизни солнце смеялось надо мной, прячась за желтеющими листьями деревьев, и не обращало внимания на тех несчастных, кому оказалось не суждено встретить очередной рассвет. Мы — просто капли в безбрежном океане вселенной. Каждую минуту на нашей планете рождаются и умирают сотни людей, но она продолжает крутиться, потому что человеческая жизнь — лишь мгновение по сравнению с жизнью небесных тел. Всю дорогу у меня не получалось отделаться от мысли, что на месте Оксаны могла быть я. Сама давно мечтала прокатиться на мотоцикле навстречу ветру. Даже иногда представляла перед сном, как прижимаюсь к широкой спине Егора, в ушах шумит, а ночные огни сливаются в яркие цветные полосы. Я очень хотела почувствовать скорость. Но моей мечте оказалось не суждено воплотиться в реальность, потому что так и не хватило смелости попросить меня покатать. Еще вчера я ревновала Егора и завидовала Оксане. Она могла крепко обнимать его за талию, сидя на пассажирском месте. Могла кричать от восторга, чувствуя, как пьянящий коктейль из феромонов и адреналина струится по венам. Но именно ее жизнь остановилась у меня на глазах. Произошедшего с ней я не пожелала бы и злейшему врагу. Сашка наверняка тоже думал о погибшей. Я в этом не сомневалась, хотя не умела читать мысли. Брат шел как будто по инерции, низко опустив голову. Его лицо выглядело изможденным. Брови — сдвинуты к переносице, а руки — крепко сжаты в кулаки. Когда на дороге попадались мелкие камешки, он пинал их в бессильной злобе. Я никогда не видела его таким раньше. Мы с братом еще не подходили к черте между миром живых и миром мертвых настолько близко. По крайней мере, в сознательном возрасте. Когда мне было пять лет, а Сашке — семь, после долгой болезни умер наш дедушка. Но я мало помнила те времена и не разговаривала о них с братом. А сейчас смерть вновь напомнила о себе. Она сделала это без всякого предупреждения, словно ураган, появившийся из ниоткуда и сметающий все на своем пути. И те, кого затянуло в эпицентр бури, оказались вынуждены собирать обломки прошлой жизни. Наша квартира тоже лежала в руинах, как будто здесь устраивали не вечеринку, а испытания ядерного оружия. Переступив порог и сняв кроссовки, я попыталась оценить масштаб катастрофы. Кто-то пролил на ковер пиво и щедро рассыпал конфетти вокруг валявшихся на полу стульев. Частично сорванные шторы подметали пол. Бутылки и пачки из-под чипсов громоздились на столе, а под ним блестели осколки стекла. Воздух в кухне-гостиной был настолько тяжелым, что я даже удивилась, как утром мы здесь не задохнулись. Стараясь ни на что не наступить, я осторожно подошла к окну и открыла его. Свежий порыв ветра, ворвавшийся в квартиру, тут же наполнил легкие. Я сделала глубокий вдох и обернулась на брата, который стоял посреди комнаты. — Когда приедут родители? — спросила я. — В три, — мрачно ответил Сашка, поднимая один из стульев. — То есть у нас… два часа? Нам требовалось вернуть квартире жилой вид, а времени осталось катастрофически мало. Мама будет в шоке, если увидит, во что превратился дом. Будучи дизайнером интерьеров, она собственноручно выбирала каждую вещь, стараясь найти идеальное сочетание цветов, фактур и материалов, и жестко контролировала рабочих, чтобы все выглядело как на 3D-рендерах в ее ноутбуке. Я взяла мусорный пакет и решительно начала складывать в него бутылки и бумажки. Сашка молча последовал моему примеру. Было удивительно видеть его таким — обычно он не позволял никому собой командовать. Вдвоем уборка шла в разы быстрее, чем я ожидала. А еще она позволяла отвлечься от тяжелых мыслей. Хотя бы на время перестать думать, как там Егор. К счастью, большинство разрушений оказались легко поправимы. Мы надеялись, что сможем объяснить родителям, куда исчезли пять бокалов, почему шатается ножка одного из стульев и зачем нам внезапно понадобилось стирать ковер. Спустя полтора часа комната выглядела практически так же, как и до вечеринки. По крайней мере, на первый взгляд. Когда брат пошел выносить мусор, я как раз закончила вытаскивать посуду из посудомойки и решила еще раз придирчиво оглядеть квартиру. Оставались мелочи: поправить покосившуюся картину и вернуть на тумбочку любимую мамину лампу с плафоном из витражного стекла. Вчера я специально спрятала ее от гостей в своей комнате, а сейчас снова взяла в руки. Только совсем забыла про порожек в гостиной. Тяжелая лампа выскользнула из моих рук. А в следующую секунду я полетела на пол вслед за ней. Плафон разлетелся по комнате разноцветными осколками. — Черт, черт, черт! — не сдержалась я. Поморщившись, я привстала с пола и потерла ладонью пострадавшее колено. На нем красовалось большое красное пятно. Теперь будет синяк. Но мелкие кусочки стекла, к счастью, в меня не попали. — Аня! Я услышала за спиной голос Сашки и обернулась. Не снимая кроссовок, брат тут же бросился ко мне. — Как ты? Не поранилась? — Он присел на корточки рядом. — Нет, только коленку ушибла. Брат протянул мне руку, помогая подняться. — Мелкая, и почему ты такая неуклюжая? — Не знаю… — Тебе надо жить в комнате с мягкими стенами. — Оппа! Не в силах сдержать возмущение, я слегка стукнула его по руке. Но ответа не последовало, потому что нашу перепалку прервал скрип входной двери. — Дети, мы дома! — донесся из коридора голос мамы. Я и Сашка как вкопанные застыли на месте преступления. Разувшись, папа первым вошел в комнату и с высоты своего огромного роста оглядел остатки маминой лампы. — Саша! Аня! — пробасил он. — Вас ни на минуту нельзя оставлять без присмотра! Перед папой мы всегда робели, хотя он ругал нас только за дело. Но его идеальная выправка и строгий взгляд внушали глубокий трепет. Особенно когда он надевал деловой костюм, собираясь в суд на очередную битву за добро и справедливость, — он многие годы вел собственную адвокатскую практику. Но и сегодня, в обычном джемпере и джинсах, папа все равно выглядел угрожающе. Он уперся руками в бока и сурово посмотрел на нас с Сашкой из-под стекол прямоугольных очков, из-за чего по спине побежали мурашки. Казалось, температура в комнате упала сразу на десять градусов. Вслед за ним ворвалась мама и сразу же схватила меня за плечи. Она даже не стала снимать спортивную ветровку, в которой ездила на дачу. Ее подбородок дрожал, а чистые голубые глаза блестели, будто она едва сдерживала слезы. — Солнышко, ты цела? Нигде не болит? Мама начала судорожно ощупывать мои руки. — Мы все объясним, — первым нашел что сказать Сашка. — Это я виновата, — произнесла я, глядя на осколки на полу. — Споткнулась и случайно ее задела. — Я не о лампе. Ты точно не пострадала в аварии? Услышав мамины слова, мы с Сашкой в страхе переглянулись. Они знают. Наверняка Елена Владимировна звонила папе и рассказала о моей роли в произошедшем. Наши родители общались друг с другом, поэтому вряд ли получилось бы долго хранить тайну. Но мы не ожидали, что правда станет известна так скоро. — Нет, мам. Все нормально, — я попыталась ее успокоить. — Точно? — она с силой сжала мои запястья. — Да. На мне ни царапины. — Слава Богу! У мамы вырвался вздох облегчения, а захват стал слабее.