— С каплей молока! — добавил он, вспомнив. Оказалось, что для чая всё приготовлено там же, на буфете, Нинель Фёдоровну сейчас поищут, а Виктор Захарович ещё не вставал. Просидел с гостями почти до утра, как видно, не проснулся пока. Возле буфета Василий Васильевич топтался довольно долго, раздумывая, как ему быть. В конце концов достал большую чашку с блюдцем, сунул в нее пакетик, подождал, пока заварится, и пакетик выбросил. Незнакомец в шляпе и с саквояжем, решил Меркурьев, ни за что не станет пить чай, из которого торчит хвост! Два кусочка сахару он пристроил на блюдце рядом с серебряной ложечкой, а сливки из круглых пластмассовых штуковин решительно некуда было перелить и пришлось нести так, в штуковинах. Василий Васильевич не удивился бы, если б человечек исчез из вестибюля, но он был на месте. Он сидел в прежней позе, словно ни разу не пошевелился. — Ваш чай, — по-официантски галантно сказал Меркурьев. — А управляющую ищут. — Ах, не стоило беспокоиться! — досадливо вскричал человечек. — Не примете ли? И он сунул Меркурьеву саквояж и шляпу. Василий Васильевич принял их и неловко прижал к груди. Человечек сделал глоток, зажмурился, оценивая, и заключил: — Недурён. Шри-Ланка? Василий Васильевич счёл нужным кивнуть — на всякий случай. Он был растерян и не понимал, что происходит. — Всё же капля молока была бы не лишней. — Молоко… рядом. То есть сливки. Сливки и сахар. Человечек поднял на него глаза и вдруг ужаснулся. — Непростительная ошибка! — воскликнул он и поднялся в волнении. — Я опять совершил ужасную ошибку! Всякий раз забываю! Вы ведь не привратник? Инженер Меркурьев отрицательно покачал головой. — И не лакей? Василий опять покачал — нет, он не лакей. — Прошу меня извинить, покорнейше прошу извинить! Забываю! Позвольте! Гость вскочил и вырвал у Меркурьева поклажу. — Непростительная ошибка! Я стал рассеян. Нужно было сразу дать понять, что мои указания неуместны. Ах, как неловко. — Да ничего страшного, — промямлил Василий Васильевич. — Нет, нет, не утешайте меня, — продолжал сокрушаться гость. — И ещё чай! Право, ужасная неловкость! Он пристроил саквояж себе в ноги, шляпу угнездил сверху. — Вы здесь в гостях, — резюмировал человечек, разглядывая Меркурьева. — Приглашены, так же, как и я. — Нет, я в отпуске, — признался Меркурьев. — Приехал отдохнуть. — Вы тяжело трудитесь? Труд вас изматывает? Василий Васильевич никогда не задавал себе таких вопросов! — Жара изматывает, — сказал он наконец. — Я работаю в пустыне, на газопроводе. — Как интересно, — восхитился человечек, — и, должно быть, увлекательно!.. — На самом деле, не очень. Нет, то есть интересно, — спохватился Меркурьев. — Но не всегда. В основном это просто тяжелая работа. — Может быть, присядем?… Меркурьеву хотелось удрать — лучше всего на кухню или в столовую, где пахнет свежей утренней булкой, где все свои, где можно не вести странных разговоров и где никто уж точно не примет его за лакея или привратника!.. Тем не менее он зачем-то сел в соседнее кресло и сделал любезное, слушающее лицо. Гость ещё пригубил чаю, вновь похвалил его и спросил, в чём заключается тяжесть работы Василия Васильевича. Тот пожал плечами. — Приходится за всё отвечать, — сказал он. — За технику, а главное — за людей. На ходу корректировать проект, потому что на бумаге одно, а в поле получается совсем другое. И условия, в общем, не сахар. — Ваш труд скорее умственный или физический? — И то, и другое. Но, пожалуй, головой я работаю больше, чем руками. — Если у человека есть возможность думать, он счастливец. Большинство людей такой возможности не имеет, — заметил гость. — Они вынуждены в поте лица зарабатывать на хлеб насущный для себя и своих семей. Вы обременены семейством? — Нет, — развеселился Меркурьев. — Мой вам совет, — сказал человечек, наклоняясь к нему через стол и понизив голос, — женитесь на особе, имеющей приданое, чтобы таким образом обеспечить себе материальную независимость и возможность на свободе заниматься умственными упражнениями. — Хороший совет, — кивнул Меркурьев. — Спасибо. — Совет истинно практический. Человечек принялся пить чай, а Василий Васильевич сбоку рассматривал его с любопытством двухлетнего карапуза, изучающего соседскую кошку. — Я задержал вас, — спохватился гость, — а время завтрака. Ещё одна непростительная ошибка!.. Ступайте и не заботьтесь обо мне. Словно отпущенный на свободу, Василий Васильевич вскочил, отвесил поклон — как мог, так и отвесил, — и ринулся в столовую. — Ты чего?! Он чуть не сбил с ног Стаса, который вышел из-за угла прямо на него. — Где Захарыч? — Не знаю, не видел. Чего ты несёшься? Пожар? — А эта? Нинель? Стас потёр плечо, в которое на полном ходу врезался Меркурьев. — Её тоже не видел. Что случилось? — Новый гость приехал, — проинформировал Василий Васильевич на ходу. — Ну и что?! Нинель Фёдоровна в шёлковых перчатках, на этот раз розовых, раздавала из корзины хлеб — овальные куски чёрного, длинные ломти багета и золотые, чуть присыпанные мукой рогалики. Увидев запыхавшегося Меркурьева, она остановилась и воззрилась на него. — Нинель Фёдоровна, — выговорил он, — доброе утро. Там… в фойе, или как это называется… где чугунная лестница и камин… — В прихожей? — Да, наверное, да! Приехал новый гость и ждёт, а Виктора Захаровича я не нашёл. Может, вы встретите? — Господи, ну, конечно! Виктор Захарович сейчас выйдет, он… полночи не спал, — она понизила голос. — Промаялся с этими… новыми хозяевами. Вас они не беспокоили? Не слишком шумели? Она пристроила корзину на угол буфета и принялась стягивать перчатки. — У вас такой дом, — сказал Меркурьев. — Ничего не слышно. Только дверь закроешь, и сразу тихо. — Раньше так строили, — кивнула Нинель Фёдоровна и с грустной любовью оглядела гостиную. — Им казалось, на века. — Кому казалось? — Предкам. Я побегу, а вы позавтракайте непременно! У нас очень хороша овсяная каша, вы такой нигде больше не попробуете. И она заспешила к выходу. Меркурьев проводил её взглядом. — Вася! От неожиданности Меркурьев несколько подскочил.