— Случится страшное, — возвестила Антипия. — Очень скоро. — Да бросьте вы дурака валять, — сказал Стас с досадой. — И так аппетит испортили, — поддержала его Софья. — А кухня тут почти как в Москве!.. Вызовите лучше дух этого вашего и спросите, когда их чёрт унесёт! Так орут, аж голова заболела. — Канта, — подсказал Стас. — Да хоть кого! — возмутилась Софья. — Лишь бы эти убрались. — А я и не знала, что дом продаётся, — сказала Кристина. — Мне Виктор Захарович ничего не говорил. — Да мы-то все тут при чём? — удивился Стас. — Мы приехали и уехали, какое наше дело?! Он прошагал к буфету, нажал кнопку на кофемашине, которая сразу ожила, замигала, заворчала, настраиваясь на работу. — Мы спросим, — пообещала вещунья так же громко. — Мы спросим, что нас ждёт. И может быть, нам расскажут… По комнате поплыл острый и свежий запах кофе. Василий Васильевич расправился с печенью по-берлински, подумал и попросил ещё малиновый мильфёй. Не может быть ничего лучше холодного малинового торта с горячим кофе. Особенно вечером в ноябре, когда на улице идет дождь. Но почему-то мысль про дождь, ноябрь и кофе показалась ему не такой радужной, как всего час назад. Собственно, за этот час ничего не изменилось!.. До того, как Виктор Захарович продаст дом, Меркурьев успеет десять раз уехать в Бухару. Тогда в чём дело?… Громкие голоса заговорили ещё громче, и нужно было делать над собой усилие, чтобы не слушать каждое слово. — Пойдёмте в гостиную, — предложила Софья и поднялась. — Если все поужинали. Так невозможно!.. Меркурьев в гостиную не пошёл. Он забрал свой мильфёй и кофе, тёмным коридором вышел к чугунной лестнице и устроился в кресле возле круглого столика с книгой, так и лежавшей страницами вниз. Здесь было тихо, темно и пахло дождём, цветами и немного углем, должно быть, из пасти камина. Василий Васильевич сделал глоток, зажмурился и откинулся на спинку кресла. Если бы у него был такой дом, он ни за что бы его не продал. Так и жил бы здесь постоянно. Нет, постоянно не выйдет, на такой дом нужно зарабатывать. Он зарабатывал бы, а дом его ждал. А потом он приезжал бы и жил. — Да ладно тебе, — сказали в темноте, очень близко. Меркурьев сел прямо и оглянулся. — Всё уже готово. — Готово, не готово, — раздражённо отозвался второй голос. — А если всё пойдёт не так?! — Что тут может не так пойти?! — Да что угодно. Вдруг старик не справится?… А если он упустит? — Ничего он не упустит. Голосов Меркурьев не узнавал. Впрочем, он был уверен, что говорят жизнерадостные покупатели дома. Только… где они?… За поворотом коридора? Или забрались в камин?! — Давай, давай, — поторопил один из говоривших. — Времени мало! Василий Васильевич вспомнил разговор, который он слышал из своей комнаты. Тогда речь тоже шла о времени, о том, что его мало! Но в тот момент в доме ещё не было ни Александра Фёдоровича, ни Ивана Николаевича!.. У Меркурьева была прекрасная память на имена. Одним глотком он допил кофе, встал и огляделся по сторонам. Никого и ничего. В глубине длинного коридора теплится жёлтый свет из гостиной, по всей видимости, там готовятся к спиритическому сеансу и визиту духа Иммануила Канта. В высокое и узкое готическое окно заглядывает луна — небо поднялось и очистилось, видно, идут холода. Василий Васильевич, осторожно ступая, подошёл к входной двери и потянул. Она отворилась — неожиданно легко. Он вдохнул холодный воздух, прикрыл дверь и немного постоял, прислушиваясь. Никого. Где могли прятаться те двое, голоса которых он слышал так отчётливо? Не в камине же на самом деле!.. Он взялся за перила чугунной лестницы, задрал голову и посмотрел вверх. Ничего не было видно, только терялись во мраке затейливые литые перила. Должно быть, на втором этаже тоже горит свет, но отсюда, снизу, его не видно. Василий Васильевич двинулся по коридору к гостиной. Позади него что-то звякнуло, и тихий звук разорвался у него в ушах как удар грома. Он замер. Потом молниеносно оглянулся. Никого. Меркурьев немного постоял, не шевелясь и прислушиваясь, потом вернулся к столику с оставленной кофейной чашкой. Луна по-прежнему лила в узкое окно дрожащий синий свет, и море вздыхало за толстыми стенами: шу-уф, шу-уф!.. Василий Васильевич потрогал чашку — чуть тёплая. Кофе из неё он допил совсем недавно. Ложка брякнула о блюдце, и он узнал звук. Именно этот звук остановил его! Но кто мог переставить чашку у него за спиной в пустом вестибюле?! Что-то ещё тревожило его, и он никак не мог понять, что именно. Неверный лунный свет? Звуки осеннего моря?… Внезапно ему стало страшно — одному в темноте, — так страшно, что он едва справился с собой. Больше всего ему хотелось помчаться со всех ног туда, где светло и люди, но Василий Васильевич удержался. Громко топая — на этот раз специально! — он вернулся к входной двери и запер её на задвижку. Чугунный штырёк отчетливо клацнул. Меркурьев решительно пошёл в сторону коридора и вдруг остановился и замер. Книга. На столе лежала книга. Когда он впервые вошёл в этот дом, сразу увидел книгу на резном старинном столике, лежавшую страницами вниз. Только что он пил кофе и время от времени посматривал на неё!.. Василий Васильевич подошёл и посмотрел ещё раз. Книга по-прежнему была на столе, но лежала страницами вверх. — Я не брал её в руки, — сказал Меркурьев вслух. — Точно не брал!.. И здесь никого не было!.. Голос его потерялся, пропал в дубовых панелях стен, в вышине чугунной лестницы, в провале гигантского камина. Он ещё помедлил, а потом взял книгу в руки. Она называлась «Философия Канта» и была открыта на пятьдесят седьмой странице. Меркурьев поднёс её к окну и с трудом разобрал: «Итак, философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия. Сам Кант полагал, что в такой спокойной, правильной жизни, проникнутой нравственным началом, и заключается счастье человеческое, и действительно, Кант был счастлив. В глазах современников Кант представлял образец мудреца, и таким же он будет в глазах грядущих поколений, вознесённый на эту высоту своими заслугами и чистотой своей жизни». — И чистотой своей жизни, — дочитал Василий Васильевич последнюю на странице фразу. Что получается? Как только он повернулся спиной, некто, в данную минуту невидимый, неслышимый и неизвестно куда скрывшийся, подкрался к резному столику, зачем-то взял книгу, перевернул её и задел при этом чашку. Чашка звякнула, Меркурьев оглянулся, человек исчез, растворился во тьме. Какая-то ерунда получается, и больше ничего!.. Интересно, где здесь включается свет? Нужно будет спросить у Виктора Захаровича!.. Решительно захлопнув «Философию Канта», Василий Васильевич вернул её на столик и пошёл по коридору на свет. Из гостиной выглянула студентка и, увидев его, помахала рукой: — Идите к нам! На улице холодно, в столовой банкет, а у нас интересно!.. Идите! Меркурьев махнул рукой в ответ и, повинуясь духу старинного романа о привидениях, охватившего его в вестибюле, приоткрыл дверь в столовую. Там пировали. Двое одинаковых свинов, скинув с плеч одинаковые пиджаки, одинаково чокались стаканами. Виктор Захарович притулился рядом на краешке стула, как воробей рядом с орлами-стервятниками, терзающими добычу. Казалось, стервятники вот-вот перекинутся на воробья, только доедят павшую лань!