Вместо лани на столе были наставлены бутылки, тарелки, судки, салатники, миски, чашки. Особенно поразило Василия Васильевича заливное — огромная рыбина с пучком петрушки в зубастой пасти, словно карикатура! Из середины рыбины было уже порядочно выедено. — Давай, Захарыч, — говорил один из пирующих, — тяпнем за наши успехи! Что бы ты без нас делал, Захары-ыч?! Кому твоя развалюха нужна! А я ее покупаю! — Пс-ст, пс-ст! — перебивал его второй. — Не ты один покупаешь, мы обое! Чего такое! — Обое, да! Я ж и говорю! — Какая разница, кто покупает, — Виктор Захарович махом опрокинул в себя стопку водки. — Главное, что я продаю. — Ещё бы ты не продал, голуба! Времена сейчас тяжелые, денежки-то все тю-тю, в трубу улетели! А я покупаю, наликом плачу, без дураков, без налоговиков! — Обое мы покупаем, сказано! — Да ладно, спокуха! Слышь, Захарыч, не дрейфь, мы тут нормальный комплексок забубеним, с банями, с номерочками на почасовой оплате, с девчонками-поскакушками!.. Поедет к нам народ, чего не поехать! Море — вот оно! В леске беседок под шашлыки наставим, пожарники все свои, не прицепится никто! — Не, не, — вступил второй. — Ну, правда, отец, чего место пропадает! Оно, может, и не нужно никому, но у тебя тут вода подведена, газ, трубы проложены, все дела! Чем сначала начинать, лучше вообще не начинать. И гости рассмеялись. Из кухонной двери вышла Нинель Фёдоровна с огромным подносом, за края которого торчали острые пики шампуров. За столом завыли от радости и снова столкнулись стаканами. Заметив Меркурьева, Нинель Фёдоровна кивнула и тихонько к нему подошла, как только утвердила шашлыки в центре пиршественного стола. Она слегка подтолкнула Меркурьева в коридор, вышла следом и плотно прикрыла за собой дверь. — Давно они закусывают? — спросил он. Домоправительница вздохнула: — Минут двадцать. Да как вы ушли, так они сразу и сели. Двадцать минут, а водки уже как не было. Сейчас велю ещё одну в морозилку положить, там всего две осталось… — После ещё двух бутылок им будет наплевать, холодная водка или кипяток!.. Нинель Фёдоровна улыбнулась. — Может, ещё десерта хотите, Василий Васильевич? Есть шоколадный торт с вишней, «Чёрный лес». Не желаете? Дурной сон, — добавила она и вздохнула. — Куда нам всем деваться? Где работу искать? Да не в том дело! Я в этом доме всю жизнь провела, вот с таких лет! Она показала рукой с каких именно лет. — А… остальные гости? — спросил Василий Васильевич. Он точно знал, что в тёмном коридоре за ним кто-то следил, но кто?… — За ужином были все или в доме ещё кто-то есть? Нинель Фёдоровна покачала головой: — Все. У нас места мало, да и не сезон. Ещё одна особа должна пожаловать, но предупредила, что будет поздно. А почему вы спрашиваете?… Меркурьев сказал, что интересуется спиритическими сеансами, а по его сведениям, на таком сеансе должно присутствовать как можно больше людей. — Да какие там сеансы!.. Всё глупости, дамские штучки! Или вы тоже… в духов верите? Меркурьев пожал плечами. — Хозяйка, — заревели из столовой. — Хозяйка, водку неси! — Извините меня, — шепнула Нинель Фёдоровна. — Я должна подать. Странное дело. Выходит, в вестибюле никого быть не могло. Но ведь кто-то переложил книгу и задел при этом чашку! Василий Васильевич вошёл в гостиную, где всё было приготовлено для спиритизма — круглый стол в центре под лампой, какие-то бумаги с нарисованными символами, тарелка со стрелкой, похожая на часы. Меркурьев взглянул на тарелку. — Любопытство одолело? — спросила Софья. — Или скука? Заняться нечем? Пойдёмте гулять! Дождя нет, сейчас на море так романтично и страшно! Вы любите, когда страшно? — Вы всё время были здесь? — То есть?! — После ужина вы перешли в гостиную все вместе? Софья взглянула на него — иронически. — А что такое? — Да, да, мы все пришли сюда, — нетерпеливо сказала Кристина. — Только вас ждём! Без вас наша колдунья вызывать Канта отказывается. Мы ее уговаривали, уговаривали, а она ни в какую!.. — Я не колдунья, — возразила Антипия. — Я посредник между мирами. Так научил меня великий Сантана. Слишком тонка междувселенная ткань, но зато как прочна! Преодолеть её могут единицы. И я преодолеваю, когда мне позволяют высшие силы. Меркурьев прошёл к буфету, подумал и налил себе джина и тоника. Лёд приятно клацал и шипел в газированной воде. — Странная штука, — сказал он. — А мне показалось, кто-то разговаривал в коридоре. В том, что ведёт к чугунной лестнице. — Правда, классная лестница?! — спросила Кристина. — Между прочим, подлинный модерн, железоделательный завод во Франкфурте, там клеймо стоит. Начало двадцатого. Века, я имею в виду! Я потом непременно её сфотографирую. — Да этого модерна по всей России сколько угодно. — Стас пожал плечами. — Кругом один модерн! — Да ладно. И потом, тут немецкий модерн! — Он везде одинаковый. Софья, которой надоели дети с их препирательствами и Василий Васильевич с его тугоумием, взяла его под руку и спросила, когда они пойдут на маяк. — Прямо завтра, — немедленно согласился Меркурьев. — С утра. Софья тонко улыбнулась. Выходит, обстановку она оценила правильно, и её ожидает осенний прибалтийский лёгкий роман с привкусом тумана и кофе, с запахом опавших буковых листьев. Осталось только придумать, как утром нарядиться, чтобы поразить инженера. Софья была уверена, что поразить его ничего не стоит. — Давайте свет гасить, — сказала Кристина. — Антипия, мы же должны выключить свет? — Духи приемлют только тьму. Из тьмы выходят, во тьме существуют и во тьму возвращаются. Свет для них слишком беспощаден. Стас выключил электричество, а Кристина поплотнее задёрнула шторы. Последовательница великого Сантаны и посредник между мирами затеплила свечу в бронзовом канделябре. Василий Васильевич наблюдал с большим интересом и заметил, что свечу она зажгла обыкновенной пластмассовой зажигалкой, очень деловито, и так же деловито спрятала зажигалку в недра своих шелков. — Садитесь вокруг стола, — произнесла Антипия особенным голосом. — Беритесь за руки и думайте о том, что хотите узнать. Ни один из вас не должен сомневаться, иначе дух не явится. — Никто ни в чём не сомневается, — пробормотал Василий Васильевич. Справа от него оказалась Софья, сразу же вложившая в его ладонь пальцы, а слева Стас. У него рука была большая и до того влажная, что Меркурьеву немедленно захотелось вытереть свою о брюки. Светом свечи были озарены только середина стола и лица сидящих. Антипия закрыла глаза. — Мир теней и снов, мир тонких иллюзий, откройся перед нами, яви нам обитателей своих, — начала она, закрыв глаза. — Мы, находящиеся по эту сторону стены, смиренно просим отправить к нам посланника, дух великого Иммануила Канта. Пусть явится он на короткое время, ответит на наши вопросы, поможет разрешить неразрешимое, увидеть невидимое. Слышно ли меня там, по ту сторону? Свеча потрескивала, и отдалённо шумело море: шу-уф, шу-уф. — Слышит ли меня повелитель теней и снов? Меркурьев вздохнул. И тотчас же его правую руку легонько сжали тонкие пальцы Софьи. Неужели это я сижу тут в темноте и жду, когда мне явится дух Канта, подумал Василий Васильевич. Что со мной такое?! Свеча затрепетала, пламя заметалось из стороны в сторону. — Понимаю, — нараспев произнесла Антипия. — Ты близко. Я жду тебя. Она покачивалась из стороны в сторону, как заведённая. Слабый отсвет пламени то ложился на её лицо, то оно совсем исчезало во мраке. «Что я знаю про Канта? — продолжал думать Василий Васильевич, которому совсем нечем было заняться и стало неинтересно. — Знаю, что он философ, написал «Критику чистого разума», жил в Кёнигсберге, и горожане сверяли по нему часы — он всегда в одно и то же время проходил по одним и тем же мостам и улицам. Больше ничего не знаю. Философию в университете нам читали плохо, без огонька. Да мне было не до философии!..» Свеча неожиданно погасла, словно её задули. Стало совсем темно, и нежные пальчики Софьи впились в его ладонь. Василий Васильевич осторожно пожал их в ответ — мало ли, может, на самом деле боится!.. — Я жду, — раздался голос Антипии. — Ты здесь, дух? Если здесь, подай знак. Стол под локтями Василия Васильевича вздрогнул, приподнялся и опустился со стуком. Видимо, Кант подал знак. — Мы ждали тебя! — провозгласила вещунья ликующе. — Скажи, что нас ждёт завтра? Добро? Ничего не происходило. По всей видимости, дух Канта раздумывал, что ждёт завтра столь разношёрстную компанию.