Предисловие История, о которой ваш покорный слуга хочет рассказать на страницах этой необычной книги, произошла в Парижской Опере всего каких-то лет тридцать назад. Ее правдивость не вызывает сомнений, так как и по сей день в Гран Опера, так называют этот храм искусства его служители и почтенные прихожане, до сих пор можно отыскать очевидцев тех загадочных и трагических событий. Да и способно ли время стереть из памяти странное исчезновение актрисы со сцены во время спектакля на глазах у изумленной публики и страшную находку — тело знатного аристократа, каким-то невероятным образом оказавшемся на дне подземного озера, затерянного в лабиринтах потустороннего Парижа. Молва приписывала эти и другие дерзкие преступления Призраку, который якобы нашел пристанище в подвалах Гран Опера. И как мне удалось узнать, этот Призрак не был плодом разгоряченной фантазии. Он действительно существовал, существовал во плоти и крови, но старался сделать всё возможное, чтобы его считали бесплотным духом. Он появился в Парижской Опере также внезапно и ярко, как и исчез. И мне пришлось ни один год по крупицам собирать сведения о нем. Я провел долгие часы над «Мемуарами импресарио», легковесной книжонкой Армана Моншармэна, который за время своей службы в Опере так и не разгадал тайну Призрака, но с удовольствием высмеял в своих воспоминаниях некую финансовую аферу, известную под названием «магический конверт». Чувствуя, что призрак за скучными подробностями Моншармэна ускользает от меня, я с тоской покинул библиотеку и вдруг у ее дверей встретил администратора нашей Национальной академии музыки. Он о чем-то беседовал с приятным седовласым господином, которому с удовольствием представил меня. Этот пожилой человек был месье Фор, мировой судья, расследовавший это знаменитое дело. Я искал его уже несколько лет, но никто не мог сказать мне, куда исчез судья, жив он или мертв. Как выяснилось, он только что приехал из Канады, где прожил последние пятнадцать лет. Мы проговорили с ним весь вечер, и месье Фор от души смеялся, когда я расспрашивал его о Призраке. «Шерше ля фам», — загадочно улыбался судья. Он был уверен, что причиной трагедии, которая разыгралась между двумя братьями из знатной аристократической семьи, один из которых страдал душевным недугом, стала как раз исчезнувшая со сцены актриса Кристина Даэ. Впрочем, по его словам, на процессе выступал один свидетель, который утверждал, что не раз видел в Опере призрака. Его называли в театре «Перс», так как он был родом из Персии. Но судья не принял эти показания всерьез, посчитав Перса просто сумасшедшим. Естественно, я сразу заинтересовался им и решил немедленно отыскать столь важного свидетеля. Интуиция не подвела меня, и я нашел Перса в небольшой квартире на улице Риволи, где он жил и где умер через пять месяцев после нашей памятной встречи. Признаюсь, что сначала я не поверил Персу. Но вскоре все мои сомнения рассеялись, когда он рассказал мне все, что сам знал о Призраке Оперы, представил неопровержимые доказательства его существования и, наконец, вручил мне письма самой Кристины Даэ, в подлинности которых я вскоре убедился. А когда я разузнал все, что мог, о Персе, то пришел к выводу, что он порядочный и здравомыслящий человек. Такого же мнения придерживались и друзья знатной семьи, которые, так или иначе, оказались вовлечены в это дело. Они поддерживали меня в моем добровольном расследовании и оказывали всяческое содействие. В доказательство я хочу процитировать письмо некоего генерала Д., и вот что он писал мне: «Многоуважаемый месье! Спешу сообщить Вам, что я отлично помню, что за несколько недель до исчезновения оперной дивы Кристины Даэ и трагедии, которая опечалила всех нас, танцовщицы только и говорили, что о каком-то призраке в театре. Но как только певица пропала, а граф при странных обстоятельствах погиб, призрака больше никто не видел и не упоминал о нем. Не могу судить, стоит ли приписывать эти преступления Призраку Парижской Оперы, но надеюсь, что вы расскажете нам больше обо всем произошедшем. Каким бы таинственным всё это ни казалось на первый взгляд, оно представляется более естественным, по сравнению с тем, что произошло с двумя братьями, которые всегда преданно любили друг друга и которым злые языки теперь приписывают смертельную вражду…» Наконец, собрав неопровержимые доказательства, я обошел всё здание Парижской Оперы, огромную империю Призрака, и внезапное открытие поставило точку в моем расследовании. В подвале Оперы рабочие обнаружили скелет. Едва увидев его, я не сомневался — это останки именно того, кто называл себя Призраком Оперы. Но подробнее об этом я расскажу дальше. Завершить же это предисловие я хочу словами благодарности тем, кто добросовестно исполнил вторые роли в нашей драме, но оказал мне неоценимую помощь. Это полицейский комиссар Мифруа, который проводил предварительное расследование после исчезновения Кристины Даэ, месье Реми, бывший секретарь, месье Мерсье, бывший администратор, месье Габриэль, бывший хормейстер, и в особенности баронесса Кастелло-Барбезак, когда-то «маленькая Мэг», самая яркая звезда в нашем непревзойденном кордебалете и дочь покойной матушки Жири, которая служила консьержкой в ложе призрака. Благодаря им, сегодня мы можем воспроизвести те события во всех подробностях. Глава 1 В тот вечер, когда в Парижской Опере давали прощальный гала-концерт два ее бессменных директора месье Дебьенн и месье Полиньи, в гримерку одной из ведущих балерин театра — мадмуазель Сорелли неожиданно вбежали несколько разгоряченных танцовщиц кордебалета. Их истеричный смех и пронзительный визг отвлекли Сорелли, она нарочно ушла к себе, чтобы отрепетировать прощальную речь, которую должна была произнести уходящим директорами, но ей помешали. Прима недовольно взглянула на перепуганных девиц и строго спросила: в чем дело. Маленькая Жамме, прелестное создание с голубыми, как незабудки, глазками, нежным румянцем и лебединой шейкой, которая так волновала поклонников, прерывающимся от волнения голосом выпалила: — Призрак! Призрак Оперы! И быстро подбежав к двери, закрыла ее на ключ. Артистическая гримерка Сорелли была непохожа на крепость, которая могла надежно защитить молодых танцовщиц от вторжения потустороннего гостя. Обставленная по последней моде — с большим во весь рост зеркалом, мягким диванчиком, изящным туалетным столиком и вместительным гардеробом, она, скорее, напоминала уютное гнездышко изнеженной красотки. Стены украшали несколько гравюр, доставшихся в наследство от ее матери, которая знавала славные дни старого оперного театра на улице Лепелетье. Весели портреты Вестриса, Гардэля, Дюпона и Биготтини. Эта комната казалась начинающим танцовщицам настоящим храмом. Сами они ютились в тесных общих гримерках, где все время стояли шум и брань, которые прекращалась только нетерпеливым звонком режиссера. Сорелли, расстроенная эти вторжением, решила, что теперь по всем приметам ее выступление не пройдет гладко, а слово «призрак», случайно сорвавшееся с чьих-то нежных губ, заставило ее вздрогнуть: — Вот глупышка! — вздохнула Сорелли и выразительно посмотрела на Жамме. Но любопытство взяло верх, и она не удержалась и добавила: — Так ты его видела? — Как теперь вижу Вас, — простонала Жамме, падая на стул. — Какой же он страшный! — добавила худенькая, смуглая Жири. — О, да! — хором воскликнули танцовщицы. И все снова разом затараторили. Сорелли смогла разобрать, что призрак явился танцовщицам, когда они спустились со сцены в узкий коридор. Он вырос как будто из-под земли или вышел прямо из стены в образе строгого мужчины во фраке. — Пустяки! — сказала одна из самых хладнокровных девиц. — Просто кому-то везде чудятся призраки. И действительно, последнее время в театре только и было разговоров, что об этом призраке во фраке, который прогуливался по всему зданию и, как только его замечали, исчезал неизвестно куда и как. Сначала все дружно смеялись, шутили над его старомодным костюмом, но затем мало-помалу образ призрака оброс легендами. Все уверяли друг друга, что они уж точно видели этого необычайного господина или испытали на себе его губительное влияние. И даже если сам призрак не возникал, он давал о себе знать какими-нибудь необычайными происшествиями. Но всегда его появление не сулило ничего хорошего. Случалось ли какое-нибудь недоразумение, ссорились ли две подруги, или пропадала пуховка из пудреницы, во всем теперь был виноват призрак Оперы. Но кто же его, всё-таки, видел? В театре и без призраков немало мужчин во фраках. Но у этого было одно отличие: под фраком скрывался… скелет. По крайней мере, это утверждали барышни. И, кроме того, у него вместо головы, был… отвратительный голый череп. Может быть, это были просто чьи-то выдумки. Надо сознаться, что первым о скелете под фраком рассказал старший рабочий сцены Жозеф Бюкэ, который действительно видел призрака. Он столкнулся с таинственным незнакомцем — можно сказать нос к носу, если у этого последнего, конечно, имелся нос — на одно мгновенье, так как призрак сейчас же растворился в воздухе; но на Бюкэ эта встреча произвела неизгладимое впечатление. — Он настолько худ, — шептал потрясенный Бюкэ, — что одежда на нем висит, как на скелете. Вместо глаз у него две пустых черных глазницы, а кости обтянуты отвратительной грязновато-желтой кожей, нос так мал, что его совсем не видно в профиль, и это почти полное отсутствие носа делает его лицо особенно ужасным. Несколько длинных, темных прядей волос падают ему на лоб и небрежно висят за ушами. Напрасно Жозеф Бюкэ пытался проследить за незнакомцем, призрак исчез как по волшебству, не оставив после себя никаких следов. Старший рабочий сцены был человек серьезный, положительный и не пьющий. Поэтому ему поверили, и его рассказ положил начало новым рассказам, в которых каждый старался уверить слушателей, что он тоже видел этот оживший скелет во фраке. Скептики поначалу утверждали, что доверчивый Жозеф Бюкэ просто-напросто стал жертвой глупого розыгрыша одного из своих подчиненных!.. Но через некоторое время произошли такие удивительные и необъяснимые события, что даже самые неверующие усомнились в своей правоте. — Что вы скажете относительно брандмейстера? Не просто пожарный, а брандмейстер. Уж, кажется, одно это увесистое слово: «брандмейстер» может считаться синонимом неустрашимости. Уж он, казалось бы, ничего не должен бояться, особенно огня. И что же? Брандмейстер Папэн, случайно задержавшись во время обхода помещения под сценой немного дольше обыкновенного, вдруг выскочил на площадку лестницы бледный, как смерть, дрожащий, с блуждающими глазами, и упал бы без чувств, если бы его не поддержала мамаша маленькой Жамме. А знаете почему? Потому что он увидел двигающуюся к нему навстречу… огненную голову. А уж, казалось бы, чего бояться, — брандмейстера огнем не удивишь. Кордебалет был взбудоражен. Эта огненная голова разбивала в пух и прах все прежние описания Жозефа Бюкэ. Начались новые расспросы. И старший рабочий, и брандмейстер должны были снова повторить все, что они видели, и наконец, все сошлись во мнении, что у призрака несколько голов, которые он по желанию меняет. Вдруг Жамме сорвалась с места и, отбежав в самый отдаленный угол комнаты, испуганно прошептала: — Слышите?!.. Действительно за дверью послышался легкий шелест, как будто пола коснулся невесомый шелковый наряд. Потом снова наступила гробовая тишина. Сорелли, желая подать пример храбрости, уверенно подошла к двери и попыталась громко спросить, но ее голос дрогнул: — Кто тут? Ответа не последовало. Чувствуя, что на нее обращены все взоры, она, превозмогая себя, всё-таки твердо произнесла: — Тут кто-нибудь есть? — Конечно, конечно есть! — воскликнула смуглая, худенькая как сушеный чернослив, Мэг Жири, хватая Сорелли за газовую юбочку. — Не открывайте, ради Бога, не открывайте! Но Сорелли, вооружившись никогда не покидавшим ее маленьким, почти игрушечным, кинжалом, все-таки отворила дверь и храбро выглянула в коридор. Он был пуст; ярко-красный фонарь почти не освещал его и только бросал вокруг себя зловещие тени. Танцовщица торопливо захлопнула дверь. — Никого нет, — сказала она. — И всё-таки он там был, и мы его видели, — настаивала Жамме, робкими шажками подходя к Сорелли. — Я ни за что не пойду переодеваться одна. Если идти, так всем вместе. И она набожно потрогала талисман — маленькую коралловую ручку, в то время как Сорелли незаметно перекрестила большим пальцем правой руки деревянное колечко, украшавшее безымянный палец её левой руки. «Сорелли, — писал как-то один известный журналист, — прелестная молодая женщина, высокая, гибкая как лоза, с задумчивым, чувственным лицом, окруженным ореолом золотистых волос и увенчанное сияющими, как два изумруда, глазами. Когда она танцует, движения ее бедер придают всему телу трепет невыразимого томления. Когда балерина поднимает руки и напрягается, чтобы начать пируэт, тем самым подчеркивая линии бюста и выделяя бедро, мужчины, говорят, готовы размозжить себе голову из-за неосуществленного желания и сойти с ума». Что касается ума самой Сорелли, то у нее его совсем не было, да она в нем, впрочем, особенно и не нуждалась. — Однако, девочки, — обратилась она опять к танцовщицам, — возьмите себя в руки. Что это еще за призрак? Кто его видел? — Мы, мы! — разом закричали девицы. — Он был во фраке, как и в тот вечер, когда его увидел Жозеф Бюкэ… — А Габриэль его видел вчера днем, днем… когда было совсем светло. — Габриэль? Учитель пения? — Да… Как! вы этого не знаете? — И он был во фраке, днем?