— Кто? Габриэль? — Да нет же. Этот… неизвестный… — Конечно, — утвердительно кивнула Жамме, — Мне рассказывал сам Габриэль. Поэтому-то он его и узнал. Хотите, я вам расскажу, как это произошло? Габриэль был в режиссерской. Вдруг отворяется дверь и входит Перс. Знаете, какой у него дурной глаз? — Еще бы! — хором подтвердили танцовщицы, которых одно имя Перса приводило в трепет. — Ну, так вот Габриэль, как всякий суеверный человек, при встрече с Персом всегда трогает у себя в кармане ключи, чтоб уберечься от сглаза. Тут, как только Перс появился в дверях, Габриэль вскочил с места и бросился к шкафу, чтобы дотронуться до ключей. Но сделал это так неловко, что разорвал о гвоздь свои панталоны. Тогда, желая поскорее уйти из комнаты, он побежал к двери, стукнулся о косяк и поставил себе на лбу огромную шишку; откинувшись назад, оцарапал ширмой руку и, пытаясь, чтобы не упасть, опереться на рояль, прищемил себе пальцы. Наконец, когда ему удалось кое-как выскочить из комнаты, он так поторопился спуститься с лестницы, что пересчитал спиной все ступеньки. Как раз в это время, мы с мамой подымались по лестнице, и помогли ему встать. Он был весь в крови, мы даже испугались. Но он улыбнулся нам и прошептал: «Слава Богу, что я так легко отделался!», и затем рассказал, что испугался не Перса, а призрака, который вырос у него за спиной, да еще и с мертвой головой, точь в точь как ее описывал Бюкэ. По комнате пронесся испуганный шепот, потом опять все смолкли, пока, наконец, маленькая Жири не прошептала чуть слышно: — Жозеф Бюкэ всем сделал бы одолжение, если бы побольше молчал. — Почему? — Это мнение мамы, — еще тише прошептала Мэг, озираясь по сторонам. — Почему же она такого мнения? — Т-с-с!.. Мама говорит, что призрак не любит, когда его беспокоят. — Откуда же она это знает? — Так… я не знаю… Но этого было достаточно, чтобы разжечь любопытство молодых танцовщиц. Они окружили Жири со всех сторон, умоляя сказать им всю правду, и в то же время, вздрагивая от волнения и ужаса. — Я поклялась молчать, — чуть слышно прошептала Мэг. Но они не отставали, и тоже клялись, что никому и никогда не выдадут этой тайны и не успокоились до тех пор, пока Мэг, в глубине души сгоравшая от нетерпения поделиться с кем-нибудь своим секретом, не уступила их просьбам. — Ну, хорошо… я вам расскажу про ложу… — Про какую ложу?.. — Про ложу… призрака. — У призрака есть ложа!? При одной этой мысли, танцовщицы встрепенулись: — Ах, Боже мой, рассказывай скорей, рассказывай!.. — Тише! — прервала их Мэг. — Это ложа № 5, первая от авансцены, с левой стороны. — Неужели? — Да, да… ключ от нее всегда находится у мамы. Но вы даете слово, что никому не расскажете? — Ну, конечно, конечно… — Так вот эта ложа призрака Оперы. Вот уже больше месяца, как в нее никто не входил, кроме, конечно, самого призрака, и ее запрещено продавать. — И призрак действительно там появляется? — Да… — И его видно? — Конечно, нет. Он там, но… его не видно. Танцовщицы переглянулись. — Но ведь, если призрак действительно находится в ложе, его должны видеть, так как он во фраке с мертвой головой. Этот аргумент нисколько не смутил Мэг. — Ничуть, — продолжала она, — фрак, череп, огненная голова и все тому подобное — это ерунда. Ничего этого в действительности не существует. Его только слышно и мама тоже его никогда не видела, несмотря на то, что всегда подает ему программу. — Жири, — прервала ее, наконец, Сорелли, — не морочь нам голову… Жири расплакалась: — Напрасно я вам рассказала… Если бы мама знала… и все-таки пусть бы лучше Жозеф Бюкэ не вмешивался в то, что его не касается. Это ему может принести, несчастье… мама еще вчера говорила… В эту минуту за дверью послышались чьи-то тяжелые шаги, и раздался взволнованный голос: — Сесиль! Сесиль! Ты здесь? — Это моя мама, — сказала Жамме. — Что случилось? Она распахнула дверь, и, едва переводя дыхание, в уборную ввалилась необъятная дама, с красным, как кирпич, лицом и испуганными, растерянными глазами. — Какое несчастье! — простонала она, падая на кресло: — какое несчастье!.. — Что такое? Что случилось? — Жозеф Бюкэ… — Ну!.. — Жозеф Бюкэ… умер! Танцовщицы вскрикнули. — Да… его только что нашли… он повесился… Но, самое ужасное то, — задыхаясь, продолжала толстуха, — что наткнувшиеся на его тело рабочие сцены утверждают, что они слышали заупокойное пение. — Это — призрак! — невольно вырвалось у Мэг, но она сейчас же спохватилась и поспешно добавила: — нет, нет, я ничего не сказала… ничего… Однако подруги уже подхватили её мысль: — Конечно, это призрак, конечно… Сорелли побледнела, как полотно. — У меня теперь точно не хватит сил, чтобы сказать свою речь, — пробормотала она. Мамаша Жамме тем временем проглотила рюмочку ликеру и только тогда решилась высказать свое мнение: — Конечно, это дело призрака!.. Ужасная новость быстро разнеслась по всему театру, гримерные опустели и молоденькие танцовщицы, прижимаясь к Сорелли, как испуганные овцы к своему пастырю, с замирающими от страха сердцами, направились по едва освещенным коридорам в фойе. Глава 2 На лестнице Сорелли и прижимающиеся к ней танцовщицы столкнулись с графом де Шаньи. Всегда спокойный граф был очень взволнован. — А я направлялся к вам, — любезно поздоровался он с Сорелли. — Какой прелестный спектакль! А Кристина Даэ! Истинный восторг! — Что вы говорите, — запротестовала Мэг Жири. — шесть месяцев назад она не могла рта раскрыть. Однако позвольте нам пройти, милый граф, — комическим реверансом продолжала плутовка, — мы спешим узнать о повесившемся Бюкэ. Проходивший мимо управляющий при этих словах вдруг остановился. — Как, вы уже знаете, — недовольно нахмурил он брови. — Ради Бога никому не говорите, главное чтобы не узнали Дебьенн и Полиньи, давайте, не будем портить им праздник! Все направились в балетное фойе, которое уже было переполнено. Граф де Шаньи был прав. Это был особенно удавшийся спектакль; присутствующие еще долго с умилением рассказывали о нем, и будут еще рассказывать не только своим детям, но и внукам. Подумайте только: Гуно, Сейер, Сенс-Санс, Массенэ, Жиро, Делиб, один за другим дирижировали своими произведениями. Мало того, этот спектакль оказался откровением для публики, так как в этот вечер перед очарованным Парижем впервые взошла новая звезда, — Кристина Даэ, трагическая судьба которой составляет главную тему нашего рассказа. Гуно дирижировал «Похоронным маршем марионетки», Рейс — своей великолепной увертюрой к «Сигюр», Сен-Санс — виртуозными «Пляской смерти» и «Восточным сном», Массенэ — «Неизданным венгерским маршем», Жиро — своим «Карнавалом», Делиб — «Медленным вальсом» из «Сильвии» и пиццикато из «Коппелии». Пели неподражаемые Мари Габриэль Краусс и Дениз Блок: первая — болеро из «Сицилийской вечери»; вторая — брин-дизи из «Лукреции Борджиа». Но самый большой триумф достался Кристине Даэ, дивно исполнившей сначала несколько арий из «Ромео и Джульетты», а затем, заменяя внезапно заболевшую Карлотту, блистательно сыгравшей сцену в тюрьме и финальное трио из «Фауста». Боже мой, как она пела!