Берганца внимательно наблюдает за развернувшейся сценой; в глазах у него мерцает какая-то искорка, но я пока недостаточно изучила его лицо, поэтому не могу сказать, веселье это, профессиональный интерес или первый признак лихорадки. Я решительно направляюсь к двери. – А теперь, если вас не затруднит, проводите меня в комиссариат. Постараемся как можно быстрее уладить эту формальность. И все подальше от этой змеи. Глава 9. У него и плащ есть Оказалось, что разницы между кабинетами комиссара и редактора почти нет. Большой письменный стол, компьютер с принтером, гора бумаги. Освещение в каждой комнате и коридоре – как в столовой: неоновые лампы из тех, что излучают настолько белый свет, что начинает болеть голова. Сам по себе комиссариат выглядел бы нормально, в конце концов, историческое здание в центре Турина, но неоновые лампы в его недрах придают сводчатым потолкам мертвенно-бледный негостеприимный вид. Линолеум на полу скрипит под ногами агентов, снующих туда-сюда. Во время моего допроса в кабинет вошли молодой человек и девушка, оба в форме: принесли комиссару папку с документами и ответили на три коротких вопроса о чем-то произошедшем в районе Фалькера. Он быстро отпустил их, вежливо, но коротко, без лишних слов. Видно, что прирожденный руководитель. Шаги тех двух агентов по коридору еще минут десять играли на нервах, как скрип ногтей о классную доску. Как Берганца может сидеть здесь весь день? Если еще и кофе из кофемашины окажется отвратительным, измученный вид комиссара будет вполне объясним. – Поясните мне вот что, – тем временем говорит Берганца. Часы уже давно пробили семь, в кабинете сидим только мы с ним и совсем юный агент, ведущий записи в уголке за моей спиной. Берганца выглядит уставшим. Кто знает, во сколько ему пришлось сегодня встать. Хотя представить его отдохнувшим и цветущим я не могу: он будто родился для того, чтобы ходить с изнуренным видом и бокалом бурбона в руке. Вообще лицо этого мужчины – целый спектакль. Не могу удержаться от разглядывания. Не то чтобы оно какое-то по-особенному красивое, а… не знаю, как лучше объяснить: просто с того момента, как он вошел в кабинет Энрико, каждый комиссар, детектив или частный сыщик, о ком я когда-либо читала, уже не мог выглядеть по-другому, только так. Он будто сошел со страниц книги, даже нет, из тысячи книг сразу. Передо мной сидит не просто человек: это прообраз. Я едва сдерживаю улыбку. Ну, хорошо, не улыбку – в конце концов, я сижу на допросе как подозреваемая в похищении человека, но что-то в этом мужчине напротив, в его лице, таком… литературном, необъяснимо успокаивает. С другой стороны, двойник Лисбет Саландер вполне может чувствовать себя комфортно в обществе двойника Филипа Марлоу, что тут странного, верно? Если бы я еще и одета была как обычно, кабинет напоминал бы слет косплееров. Комиссар трет глаза кончиками большого и указательного пальцев. – Поясните, – повторяет он. – Покажите, как вы это делаете. О том, что именно делаю, в плане профессии, мы уже поговорили. Примерно около часа, и это без учета того, что Энрико уже ему успел сообщить. Пока что ему ясно (яснее неоновой лампочки над головой), что по профессии я притворяюсь Бьянкой или каким-либо другим автором по очереди и пишу за него книгу. В плане юридическом, техническом и договорном ему больше о моей работе знать нечего. Но теперь комиссару интересно не что я делаю, а как. И это не самый легкий вопрос. – А вы как думаете? – увиливаю я, притворяясь, что ничего особенного в этом нет. – Пишу. – Будьте добры, поточнее. – Думаю о том, что написал бы автор, и пишу сама. – А можете выражаться еще точнее? Вздыхаю. Ну что ж. – Возьмем, к примеру, вас. – Меня? Киваю. – Предположим, что вам нужно подготовить сообщение для пресс-конференции или краткое интервью для выпуска новостей о ходе расследования, а времени заниматься этим у вас нет, поэтому вы просите меня написать его за вас. Какие бы вы подобрали слова, чтобы звучать убедительно и правдоподобно? Я бы отталкивалась от этого. Замолкаю, но Берганца тоже молчит. Говоря «точнее», он имел в виду именно это. Так что приходится продолжать: – Что ж, начнем с того, что говорите вы очень хорошо, словарный запас богатый, в речь не въелся канцелярит, как часто бывает при работе в силах правопорядка. Комиссар бросает быстрый взгляд поверх моего плеча, и я догадываюсь, что это был знак продолжать записи, потому что возражать Берганца не собирается. – Таким образом, вы человек образованный и, думаю, какое-то время изучали гуманитарные науки. Не будем забывать, что в этом интервью вы будете обращаться прежде всего к фанатам Бьянки, людям все-таки читающим, пусть и читают они всякую хрень. Ох, простите, я хотела сказать, глупости… да нет, кого я обманываю, я хотела сказать именно «хрень», но вы и так это знаете. – Слегка улыбаюсь, и Берганца непроизвольно улыбается в ответ. Но тут же, будто пожалев об этом, снова становится серьезным и сосредоточенным. – Именно по этим причинам я не стала бы использовать полный бюрократизмов полицейский жаргон, потому что и вам он не идет, и тем, перед кем вы будете выступать, тоже не понравится. Во-вторых, вы человек немногословный, долго объяснять не любите. Я видела, как вы недавно говорили с вашими подчиненными, когда они принесли те бумаги. Так что я бы использовала эту черту, чтобы выглядело так, что у вас нет ни желания, ни интереса болтать впустую, а не просто нечего сказать. Я бы предложила вам сохранять несговорчивый вид, манеру речи слегка ворчливую, но так, чтобы показаться не раздраженным, а просто резковатым от природы. И… думаю, что вам это будет совсем несложно. Берганца прищуривается. – И в-третьих… Он выглядит искренне заинтересованным, но я медлю. Вообще, я не из тех, кто ищет проблем. В жизни мне, в принципе, хватает того, чтобы не мешали выполнять мою работу и не выводили из себя. Десятки личных примеров со всей откровенностью подтверждают, что именно этим принципом я руководствуюсь при принятии решений. И все же по какой-то причине, которую я не могу определить, глядя на Берганцу, меня тянет играть с огнем. Зайти дальше, просто ради удовольствия проверить, угадаю ли, и что случится, если да. Так что да, я медлю, но всего полсекунды. А потом слышу свой голос будто со стороны, и часть мозга спрашивает, какого фига я творю. – И в-третьих… Знаете, вы один из тех крутых парней. Конечно же, знаете. То, как вы трете глаза, как говорите «поясните мне вот что»… У вас даже плащ есть. Возможно, вы постоянно читаете нуар, потому что только эти книги не вызывают у вас чувства вины, когда вы не работаете, хотя и немного стыдитесь этого, потому что сами каждый день боретесь с искушением представить себя на месте персонажей. Вероятно, у вас вызывает отвращение разница между выдуманным миром художественной литературы и повседневными неприятностями, скукой и бумажной волокитой вашей профессии в реальной жизни. Скорее всего, человек вы разочаровавшийся, но с подспудной тягой к приключениям. Кроме того, вы слегка похожи на Роберта де Ниро, и, чтобы добавить к списку еще одно «вероятно», вероятно, вы об этом знаете и никак не пытаетесь скрыть. Взгляд Берганцы тем временем превратился в прищур. Я цепенею на своем стуле. Только что я перечислила все черты и особенности мужчины, которого: 1 – знаю всего три часа, если при этом вообще можно сказать, что я его знаю; и 2 – от которого зависит моя свобода. Вот. Теперь мне точно неловко и ужасно хочется сморозить какую-нибудь идиотскую шутку. Но я не могу. Единственный выход – продолжать, постараться собраться и выглядеть уверенной в себе. – Поэтому в завершение скажу, что я бы выбрала для вас изысканные, точные и лаконичные слова, даже резковатые, если понадобится; читающим людям покажется, что они знакомы с вами всю жизнь, они будут вам доверять, сравнивая с Марлоу, Валландером и Монтальбано. А вы сможете сказать только то, что сочтете нужным, не боясь при этом навлечь на себя и на полицию в целом общественное недовольство. После этого я наконец прикусываю свой дурацкий язык. Берганца несколько секунд просто молча смотрит на меня. Я жду, что он в любой момент достанет из-под стола… откуда мне знать, диплом инженера по электротехнике и автоматизации, ежедневную спортивную газету, «Словарь вычурных, но понятных терминов для демонстрации начитанности, которой не обладаешь». Что угодно, способное ударить меня по голове суровой действительностью. В этот раз, несмотря на свои методы Шерлока Холмса для бедных, я в самом деле ткнула пальцем в небо, основываясь только на ощущениях, просто в попытке поразить комиссара. Который в самом деле опускает руку вниз. Без слов достает и кидает на стол передо мной книгу, лежавшую в ящике. Слегка помятый томик в мягкой обложке, который он, судя по всему, читает в обеденный перерыв или когда совсем устает, при этом всегда оставаясь начеку. Это «Одиночество менеджера» Мануэля Васкеса Монтальбана. Ох, как сложно сдержаться и не улыбнуться. – Вам нравится Пепе Карвальо[27], – констатирую я. – Они мне все нравятся, – вздыхает Берганца. – Филип Марлоу, Ниро Вульф, Сэм Спейд, Эркюль Пуаро. Мне нравятся Леонард, Лансдэйл и Элрой; Макбейн, Щербаненко, Малет, Варгас и Хайсмит[28]. И, скорее всего, любой другой, кто придет вам в голову. – Он смотрит на меня с видом сбившегося с ног сыщика, которому хочется только бокал виски и пойти домой спать, и я замечаю, что тоже готова подписаться под этим. В этот раз мне не кажется, и комиссар действительно слегка улыбается в ответ. – Я должен спросить вас, Сарка. Объясните. Как вы научились этому? Родились такой? Или стали в какой-то момент? И, если да, из-за чего? – Простите, комиссар, но я не понимаю. «Стала» какой? – Ну такой. Способной залезать людям в головы. С первой же попытки, даже импровизируя, как сейчас со мной. И не говорите, что это нормально. В этом комиссариате нет ни одного человека, хотя бы отдаленно способного на то, что только что продемонстрировали мне вы, а ведь здесь дедуктивные способности используются для работы. Вы изучали психологию? Криминалистику? Или, как я склонен считать, это что-то вроде врожденной предрасположенности, которую вы просто развиваете всю жизнь? – Комиссар, – вздыхаю я. – Вы делаете из меня какого-то чудика из цирка уродов. – Что, неужели вам нечего рассказать? В самом деле? Самое обычное прошлое? Никакой истории из школьной жизни, когда вы, вероятно, уже могли каждому преподавателю сказать то, что он хотел услышать? Братья, сестры, ничего? Никаких сложностей в отношениях с домашними? Гиперответственности? Одиночества? Никакой зависти со стороны друзей или недоверчивости, боязни, что их прочитают как раскрытую книгу? Или юношеского стремления воспользоваться этим вашим даром, чтобы поквитаться с кем-нибудь? В этот раз я фыркаю, уже не скрываясь, но не раздраженно, чтобы не обидеть. Бесполезно отрицать, комиссар мне действительно нравится, и его настойчивый интерес к моей предполагаемой личной истории тоже льстит. А главное: черт подери. У меня, может, и есть дар от природы, но он – полицейский, десятки лет использующий интуицию каждый день. И дело свое он, очевидно, знает, потому что только что с хирургической точностью задел все, абсолютно все чувствительные эпизоды моей жизни. Он меня изрядно удивил. «Вот как они все себя чувствуют», – говорю я себе. Но это, конечно же, не значит, что я собираюсь ему потакать и сейчас примусь в подробностях рассказывать слезливые истории, отвечая на все упомянутые вопросы, но факт остается фактом: этот мужчина – чокнутый коп. С ним нужно быть настороже, потому что, если он подловит меня в момент уязвимости, с меня станется рассказать ему также о том разе, когда я утащила слюнявчик Лары, чтобы выплюнуть туда протертый нут. – Вот вам крест, зуб даю, – решаю закончить разговор я. – Послушайте… я понимаю, что у поклонника детективов может быть соблазн раскопать, узнать предысторию, какие-то откровения, мрачное прошлое, но уверяю вас: я не провидица, не телепат, не из кунсткамеры. И хамелеон радиоактивный меня не кусал. Ничего интересного во мне в самом деле нет, я просто умею делать свою работу. Берганца, помедлив, кивает. Я его нисколечко не убедила, это очевидно. Но, похоже, он согласился уважать мое желание, точнее, нежелание говорить. – Вы должны признать, что версия с радиоактивным хамелеоном была очень убедительной, – подводит итог он. Дальнейший допрос проходит так гладко, что и на допрос не похоже. Прямо хоть сдавай обратно в магазин с требованием вернуть деньги. Комиссар не пытается поставить меня в неловкое положение. Выслушивает все, что мне известно, чуть ли не мнение спрашивает. Будто советуется с равным, а не проверяет невиновность подозреваемой. Нужно будет попросить у Энрико детектив в качестве следующего задания, потому что мне явно необходимо побольше узнать про ведение настоящих расследований, а усвоить что-то я могу, только если это требуется для книги. Наконец Берганца кивает, показывая, что узнал все, что нужно. – И вы не спросите, есть ли у меня доступ к другим машинам, кроме моей? – настаиваю я. Он поднимает на меня вопросительный взгляд. – К машине побольше, чтобы перевезти Бьянку в багажнике, – отвечаю я. – Может, у меня есть ключи… ну не знаю, родственника, сестры. То же самое и с домом: раз мой в качестве укрытия не годится, вам следовало бы спросить, живут ли мои родители в деревне, или вдруг я унаследовала от дедушки домик в горах Валь-ди-Сузы, или что-то вроде. Нет? Теперь я знаю его лицо достаточно хорошо, и сразу же могу различить легкий оттенок веселья: моя реакция его позабавила. – Нет. – Но стоило бы. – Возможно. Но мне это не нужно.