– И почему? – Вы пытаетесь научить меня моей же работе, Сарка? Большинство людей на вашем месте более чем счастливы, если им задают меньше вопросов. – Мне просто любопытно. Вы выглядите человеком скрупулезным, поэтому у вас должны быть веские причины опустить такие важные вопросы. Разве что вам не нужно ничего спрашивать, потому что каким-то образом, может, благодаря базам данных и перекрестной проверке вы уже знаете, что никакого доступа к другой машине или другому дому у меня нет, ни в горах, ни в других отдаленных местах, и что родственники – последние в списке тех, на кого я могу положиться. Берганца кивает, будто взвешивая это заявление. – Мне бы хотелось сказать вам, что наши системы поиска настолько быстрые и эффективные, но нет, я обо всем этом и понятия не имел. – На краткий миг брови у него сходятся к переносице в выражении, которое может означать иронию или огорчение. – Между прочим, это очень грустно. То, что вы не можете положиться на своих родных. Но, поверьте, отвратительное состояние наших систем наблюдения еще печальнее. – Хорошо, это было и огорчение, и ирония. Я действительно начинаю различать выражения лица комиссара. – Получается, единственная причина, по которой вы не загоняете меня в угол, – это если вы уже определенно решили, что я не могу оказаться психопаткой, похитившей Бьянку Дель Арте Кантавиллу. В этот раз Берганца улыбается по-настоящему. – Что ж, это так. Я беру на себя большую ответственность, но хочу заявить официально: я считаю, что вы не можете быть психопаткой, похитившей Бьянку Дель Арте Кантавиллу. Даже если… – Даже если что? – Даже если в вашей абсолютной нормальности я бы не был так уверен. Мы смотрим друг на друга. Берганца поднимается, я тоже. – Считайте это комплиментом и идите домой, уже очень поздно. Я отправлю Петрини проводить вас. Глава 10. Хоть раз поверь Выхожу из патрульной машины с выключенными сиренами, машу на прощание Петрини (агенту, записывавшему мой допрос. Интересно, можно будет попросить копию на память – мой первый допрос!), делаю пару шагов к двери и тут замечаю чей-то силуэт в темноте. Сливаясь с тенью фонарного столба, силуэт небрежно-лениво подпирает стену и кого-то ждет. Меня. Это Риккардо. Я замираю на тротуаре. – Уже начало одиннадцатого, – говорю я. – И тебе добрый вечер, – улыбается он. – Ты понял, что я имею в виду! Уже поздно! – Кстати, ты молодец, что, гуляя в такое время, добираешься домой в сопровождении полицейского. Я фыркаю. – Просто хотела узнать, с какой радости и что ты здесь забыл. – Ты ужинала? – Нет. Риккардо сверкает улыбкой в темноте. – Так и думал. Я же сказал, что твое правильное питание беру в свои руки. Так что сейчас мы едем тебя кормить. И что на это ответить? С одной стороны, живущий внутри меня медведь аж захлебывается от негодования и замешательства. Подобное нарушение личного пространства и расписания для него непростительно, и он хочет просто уйти и упасть на кровать, чтобы его не трогали. С другой… – Боже, Риккардо, ты и твои фокусы как из романа… У меня выдался не день, а сплошной абсурд, и потом, кто вообще в такое время садится чинно-благородно ужинать? – А кто говорил про чинно-благородно? – тут же отзывается он. – Прошу. – Он достает из кармана нечто, издающее «бип» и мигающее. Мигают также и четыре фары рядом с тротуаром: так я понимаю, что это были ключи от машины. Машины, в которую он знаком приглашает меня сесть. Я остаюсь на месте. – Ну же, пойдем! Неужели ты не можешь просто довериться, хоть один несчастный раз в своей жизни? Я просто хочу отвезти тебя на ужин, а не съесть сам! Тут я уже чувствую себя так глупо, что закатываю глаза и решаюсь. Куда мы едем, я не знаю, поэтому мне не по себе. На мне та же одежда, что и днем, для похода в издательство, то есть практически мантия-невидимка, и без плаща и сапог ощущение уязвимости только усиливается. А еще я хочу есть, и это только ухудшает положение, потому что мужчина, планирующий ужин, обладает определенной властью над голодной женщиной. И, учитывая все эти слои неловкости и неудобства, я знаю, что стоит мне открыть рот, как риск выдать идиотскую шутку вырастет до небес, поэтому, когда Риккардо начинает что-то весело говорить, я вздрагиваю, предчувствуя опасность. – Ты думаешь, что я не понимаю, а на самом деле очень хорошо понимаю, – заверяет он. – Ну то есть смущение, недоверчивость. Ты считаешь, что мы еще друг друга плохо знаем, даже нет, что мы вообще друг друга не знаем, и тебе кажется непостижимым, как человек, который тебя не знает, так странно себя с тобой ведет. И знаешь, что я скажу? – Что? – Что ты совершенно права. Твоя позиция полностью понятна, никаких возражений. Так что сейчас мы эту проблему решим. Нужно просто продолжать смотреть на проплывающий за окном город. Даже во время допроса в комиссариате, закончившегося меньше часа назад, но будто в другой жизни, я не чувствовала себя настолько во власти другого человека. – И знаешь, как мы ее решим? – тем же веселым тоном продолжает Риккардо, по-прежнему глядя на дорогу. – Нет. Не знаю. Понятия не имею, как решить эту проклятую проблему, – вздыхаю я. – Ладно, давай. Расскажи, как мы узнаем друг друга лучше. Ты передашь мне досье на всю твою жизнь, включая школьный дневник и медицинскую карту? Заставишь меня заполнить опросник с вопросами о моем прошлом? Позвонишь моим родственникам и учителям начальных классов? Риккардо делает вид, что размышляет. Судя по всему, он в прекрасном настроении. Точнее, мое очевидно нервное состояние его только раззадоривает. – Очень эффективные методы, но слишком долгие. Нет. Остановимся на простых решениях. Сыграем в игру вопросов и ответов, как в детстве. Быстро, практично, эффективно. Начнем: твой любимый цвет? Теперь я уже с ужасом смотрю на него, а не на дорогу. – Ты совсем сошел с ума, – делаю вывод я. – Вовсе нет. Ну же, любимый цвет? Хотя погоди, попробую угадать. Черный? – Поверить не могу, что этот диалог происходит на самом деле. Сюр какой-то. – Черный? Я угадал? Качаю головой. Что ж. Похоже, выхода нет. Ох, да кому какое дело. Все равно я уже не очень контролирую происходящее в своей жизни с тех пор, как этот нахал послал мне ту подарочную корзину. – Фиолетовый. Но ты был близок. Хотя это не так и сложно. – Угадай мой. – Зеленый, как неистребимые сорняки. – Неплохая попытка, но нет, синий. Любимая группа? Я бы сказал, что Joy Division. – Нет. The Smiths. – Но и сейчас я был близок, согласись. А моя? – Откуда мне знать… наверное, что-то американское того времени, Creedence, the Eagles… – Один бал синьорине, Creedence. Теперь посложнее: любимый фильм. – Твой так точно что-то вроде «Гиганта» или «Непрощенного»[29]. Риккардо только смеется. – Обожаю их, но мимо. А твой, наверное, триллер «Что случилось с Бэби Джейн»? Хотя нет, скорее нуар «Бульвар Сансет». – Нет. Никогда не догадаешься. – «Однажды в Америке»? – Теплее, но не горячо. – «Все о Еве»? – Я же сказала, что совсем холодно. – «Унесенные ветром», – вдруг хором выдаем мы. И тут же оба изумленно замолкаем.