— Увлечешься тут, — хмуро пробормотал Гена. — Дражайшая супружница считает, что именно я должен изобрести ту комбинацию, с помощью которой потребности семьи будут удовлетворены по крайней мере в течение двух ближайших дней, оставшихся до гипотетической получки. — Могу дать в долг, — в порыве великодушия ляпнул я. — Взятка? — Ни в коем разе. Получил нежданчик в виде гонорара из городской газеты. Негусто, но могу поделиться. — Ладно, обойдусь… А впрочем, если полета дашь на пару дней, не откажусь. Я успел уже проклянуть свое великодушие, но назад ходу не было. Гена взял розовую бумажку, и мы еще немного поболтали о тяготах и мерзостях жизни, потом я спросил, что же произошло в Свято-Троицкой церкви. — Сам знаешь, кражи из церквей случаются, не то, чтобы часто, но бывают, — сказал Гена. — На мне две висят. Сейчас вот третья. Но убийств не было ни разу. Один раз в церковь проникли через дверь центрального входа. Пьяный сторож спал, не слышал, как взломали замки. Во втором случае церковь до недавнего времени была складом. В стене была прорублена ниша и сделан помост для подъезда грузовиков. Сторож опять же спал, хотя пьяным не был. Складское окно, заделанное щитом из досок, открыли, сторожа оглушили, связали, вынесли двенадцать икон. И вот третья кража. Здесь все тоже довольно просто. Решетка на одном из алтарных окон была вынута заранее. Работали, очевидно, две или три ночи. Правда, за алтарной частью церкви расположен пустырь, так что риск быть увиденным был невелик. Что касается сторожей, то опять-таки все трое в свое дежурство спали пьяным сном. — А в двух церквах, что раньше ограбили, кроме икон, ничего не брали? — Там все ценности церковные были в сейфе. Свято-Троицкая недавно открылась, сейф еще приобрести не успели. Утварь хранилась в шкафчике под замком. — И что же думает доблестный розыск? — Тайна следствия. Тебе для газеты знать не обязательно. — А я, может, провожу частное журналистское расследование. Слушай, Гена, не в службу, а в дружбу, дай наводку. В это дело замешаны мои знакомые. Отца Евгения жаль опять же. Хочу помочь. — Ничего особенного сказать не могу. Вот разве что есть у меня на примете мужичок. В недавнем прошлом домушник. Сейчас говорит, что завязал по причине пьянства. После первой кражи завелись у него деньжата. Собутыльники говорят, бабкину иконку в антиквариат сдал. Но я так мыслю: нынче антиквары даже за старые доски много не дадут. Потому как иконы в лавку сдают лохи. Максимум шестьдесят тысяч, если стоящая. И выставлять ее на продажу не станут, а пустят черным ходом за бугор. Да и сомнения у меня есть насчет его крутого пьянства. Выставляется больше. Кликуха его нынешняя Домовой. Адресок тоже имеется. Но ведь на хату к нему не пойдешь. Если здоровье позволяет, попробуй в пьяных компаниях с ним сойтись. Глава вторая В корпорацию алкашей войти непросто. Своих они всех знают, а чужака стараются выставить и забыть. Я ходил на пьяные углы у метро «Звездная» четыре дня. Одежка на мне была соответствующая. Не так чтобы очень обтерханная, но и не щегольская. По легенде переехал сюда в коммуналку, в меньшую “комнатку, получив приплату три лимона. Для страховки на улице Орджоникидзе у меня действительно была комнатка в трехкомнатной квартире, которую на пару недель уступил мне приятель. Туда я, естественно, собутыльников не водил и сам старался бывать редко, только чтобы соседи приметили и при случае могли рассказать во дворе или в магазине о «тихом алкаше», который загнал свою комнату в центре, а деньги, бедняга, пропил. К тому моменту, когда утром на пятый день моего «запоя» к нам подвалил щупленький шустроглазый мужичок, я уже вполне освоился с новой ролью. Мельком глянув на подошедшего, я вытащил пачку «Примы», закурил, закашлялся, выругался. — У кого что есть? — осведомился мужичок. — Могу добавить. Все помолчали. Я знал, что у двоих мужичков из пяти есть заначки. Они у алкашей частенько бывают, но берегутся «на потом», когда особенно худо станет. — Молодой! Слух прошел, что у тебя капусты, как грязи. Чего жмешься? — Было, да сплыло, — хмуро ответил я. — А вот чегой-то не верю я, — продолжал мужичок. — Совсем недавно кантуешься здесь и три лимона успел просадить? — Да тебе-то что за дело? Я ж тебя не трогаю. Поставить хочешь — пожалуйста. Но меньше чем за стакан «Охты» исповедаться не стану. — Ладно, — вдруг смилостивился мужичок. — Выставлю я вам, паразитам, пузырь. — И достал из потрепанного кожаного портфеля бутылку. Мне стало муторно. И чего я ввязался в это дело? Зачем мне это нужно? Сейчас вся моя затея казалась бредовой. Какая может быть связь между этими опустившимися людьми и семьей отца Евгения? И какого черта я издеваюсь над самим собой? Тем временем мужичок налил в грязный стакан, подал мне. Под его внимательным взглядом я, давясь, выпил. — Мне-то плесни, Домовой! Я ж тебе вчера ставил, — попросил опухший тип по кличке Халявщик. — Хо-хо! Ты ставил! Тебе вчера Писатель полпузыря выставил, а ты мне на полтора пальца оставил. Писателем здесь звали человека, который в молодости уговорил какого-то редактора за шестьдесят процентов гонорара переписать и выпустить его воспоминания о фронтовом детстве. С тех пор прошло уже больше двадцати лет. И как это существо с полностью разрушенным организмом все еще продолжает бродить по земле, было абсолютно непонятно. — А впрочем, держи, я человек не жадный. — Плеснув Халявщику и остальным членам братства, Домовой спросил у меня: — Небось маловато на опохмелку? — Мало, не много, — туманно ответил я. — А мы сейчас еще сообразим. Молодой, тебя как звать-то? — Слава. — Вот что, Славик, пойдем-ка мы с тобой от этой пустой кумпании. — А зачем? Мне и тут не дует. — Пошли, пошли. У меня пузырек есть, — прошептал Домовой мне в ухо, — а поить их всех я не собираюсь. Мы встали и, провожаемые тупыми взглядами алкашей, направились к выходу с рынка. Домовой привел меня к себе в небольшую однокомнатную квартирку на «Звездной». — Удивляешься? Правильно делаешь. Объяснить я тебе могу все очень просто. Пару раз я тебя на здешних пьяных углах видел. Не похож ты на алкаша. Парень здоровый, ведешь себя не по-нашему. Вот я и подумал, что пить ты стал недавно. А кем был до этого, вопрос. — До этого и во время этого ментом был. За пьянку и выгнали. — Во! Я так и подумал. Глаз — алмаз. Ежели в натуре — мент, так здесь тебе делать нечего, алкаши люди опасные только для самих себя. Значит, скорее всего, мент в прошлом. Ай да я, ай да Леха, на два метра в землю вижу, почище Кашпировского. — А тебе-то от меня что за корысть? — Корысть небольшая есть. А ты и впрямь хату загнал? — Загнал, но деньги все пропить не успел, два лимона из трех кто-то из дружков спер. — Пустой, значит, теперь? — Пустой. — Рыбак рыбака! Корешами будем. — Да какой тебе интерес-то во мне? Что-то я в толк не возьму. — А это мы со временем уточним. — Учти, Домовой, я в криминал не полезу. Менты своего враз замочат, коли на чем застукают. — Да какой криминал, что ты! Я ж сам давно завязал. Теперь без всякого криминала можно капусту стричь. И между прочим разного цвета. — Не крути, Домовой. За так просто ты бы меня к себе не зазвал. — Ну ладно, чего уж ты так-то? Я, видишь, вроде как торговым агентом заделался. Кое-какой товар у людишек беру — другим передаю. Ты еще силушку-то не подрастерял, будешь со мной ходить на всякий случай. — Шестеркой, что ли? — Зачем? — обиделся Домовой. — Напарником будешь. Задача твоя простая. Во-первых, ежели залетные какие не поймут, с кем дело имеют, вразумишь. А главное — смотреть будешь, не крутится ли вокруг тех людишек, куда в гости ходить будем, кто из ментов. — Да ты что? Откуда же я их всех знаю? — А и знать не обязательно. Если что, у меня нюх на вашего брата. Твоя задача такого человечка охмурить, будто ты меня уже пасешь, и других, мол, не надо. — Ох, крутила ты, Домовой! Врёшь ведь и не икаешь! — Вру, не вру, работа простенькая, капусту иметь будешь, только пить разрешу в выходные и отгулы, понял? — И Домовой захихикал. — А теперь можешь еще стаканчик пропустить и домой — баиньки. Завтра в восемь утра — ко мне. — И Домовой к моему великому удивлению вынул из буфета бутылку подмигивающего Распутина. Я выпил, отвернулся, сглотнул две нейтрализующие таблетки. Потом встал, слегка пошатнулся и сказал: — Ладно, Домовой, за мной не заржавеет. И я пошел тяжелой нетвердой походкой долго и упорно пьющего человека к выходу. В своем временном пристанище на Орджоникидзе я постарался все обдумать. Спрашивается, с какой стати Домовой выбрал меня? Почему из нескольких десятков «своих» алкашей выдернул нового человека? Выходило, что нужен я ему временно для какого-то внезапно подвернувшегося дела. Искать долго было некогда. Это — вывод первый. Второй — Домовой часто использует местных алкашей для незначительных делишек, конечно, не самых опустившихся. Желательно начинающих, но уже крепко увязнувших. Но вполне возможно, что я ему показался подозрительным. Хочет проверить в деле, и тогда он скорее всего замешан в чем-то крупном. Глава третья