В одиннадцать часов вечера Майкл, который один оставался трезвым, подошел к нему, похлопал по щекам. Когда Юра открыл глаза, он заставил его выпить четверть стакана водки, чтобы перебить действие наркотика. — А теперь собирайся, пойдешь домой! — строго приказал он. — Никуда я отсюда не пойду, — попытался протестовать Юра. — Пойдешь! — Майкл поднял его и, крепко держа под руку, вывел на улицу. Не отпуская, довел его до трамвайной остановки и втолкнул в вагон 29-го маршрута. Посмотрел вслед, усмехнулся и сказал: — Давай, мальчуган, действуй дальше самостоятельно. В вагоне Юра таращился в окно, потом вдруг уснул. Растолкал его какой-то сердобольный мужик на площади Тургенева, сказав, что трамвай идет в парк. Юра, покачиваясь, вышел из вагона, подошел к тротуару, сделал еще пару шагов и вдруг упал. Скоро подъехал патрульный газик. Милиционеры хотели отправить его в вытрезвитель, но старший вдруг сказал, присмотревшись: «Что-то мне в этом сосунке не нравится. Давай, вызывай „скорую”». «Скорой», конечно, поблизости не оказалось, тогда парни погрузили Юру в газик. В отделении Юра немного очухался, но с удивлением обнаружил, что ничего не помнит: где был, с кем, что делал, помнит только, кто он и где раньше жил. А что происходит сейчас — не понимает. — Как звать? — спросил дежурный. — Имя как? — Юра. — А фамилия? — Ди…к…ноф, — едва выдавил он. — Как? Отчетливее. — Дьяконов. — Дьяконов? Юрий Дьяконов. — И, обращаясь к сержанту, сказал: — Посмотри-ка ориентировку, одну из последних. Вроде там есть такая фамилия. Действительно, подросток Юра Дьяконов шестнадцати лет разыскивался родителями. Еще через час Юра был дома. Дежурный напутствовал отца Евгения. Парень, судя по всему, попал к наркоманам. Нам ничего не говорит. Ни адреса, ни имен. Но на руке свежий след от иглы. Если вам что скажет, свяжитесь с нами. Для него же лучше, если мы его компанию маленько тряхнем. Дома Юра тоже отказался говорить. На следующий день отец Евгений, по совету Марины — приятельницы жены, матушки Ирины, позвонил Вячеславу Батогову. Глава пятая Осадок от разговора с отцом Евгением у меня остался довольно неприятный. Во-первых, я не совсем понял, что от меня требуется. На просьбу отца Евгения разыскать компанию, в которой бывает Юра, я, как мне кажется, вполне резонно заметил, что ловить наркоманов не имеет смысла, а лечить их — обязанность врачей. Мне показалось, что отец Евгений просил меня заняться приятелями Юры главным образом в связи с подозрением их в причастности к ограблению храма. Но в отличие от него, мне казалась мало вероятной версия причастности малолеток к ограблению, да еще и к убийству. В общем, расстались мы довольно сухо, хотя я и туманно пообещал «что-нибудь предпринять…» Эта самая туманность как раз и была мне самому противна. В таком настроении я практически бесцельно проболтался день в редакции, твердо решив на следующий день вплотную заняться Домовым, Майклом и компанией. Но утром, в одиннадцатом часу, когда я с отвращением разглядывал себя в зеркале, решая, достаточно ли хорош, чтобы предстать перед «друзьями от Звездной», позвонил Евграф Акимович. — Отец Евгений не твой подопечный? — спросил мой бывший глубоко уважаемый шеф без обычных приветствий и привычного сарказма. — Не то чтобы, но… — ответил я и, почувствовав, что ерничество почему-то сейчас не уместно, поинтересовался: — А что случилось? — Задержан гражданин Дьяконов Евгений Владимирович по подозрению в убийстве ювелира Новикова Семена Осиповича, — сухо констатировал Акимыч. Я ошеломленно помолчал, потом выдавил: — Где? — На месте преступления, а именно на квартире вышеозначенного гражданина Новикова, по улице Большой Пушкарской. — Постойте, Евграф Акимыч! — взмолился я. — Во-первых, этого не может быть, во-вторых, вы-то как оказались в этом деле? — С минувшей ночи. Исключительно по просьбе попросившей меня супруги отца Евгения по линии частного сыска. В общем, Славик, давай, приезжай, дело серьезное. — Но хоть чуть-чуть подробнее, Евграф Акимыч! — Ну вот, подробности ему давай, понимаешь. Вернувшись из гостей, гражданка Новикова застала у себя в квартире незнакомого мужчину. На полу в гостиной лежал ее муж, убитый выстрелом в упор. Гражданка Новикова, не растерявшись, выскочила из квартиры, захлопнула дверь и стала звать на помощь. Соседи пытались узнать, в чем дело, однако Новикова лишь кричала, что нужно немедленно вызвать милицию и что у нее в доме убийца. Последний, кстати, даже не попытался выбраться из квартиры. Прибывшая бригада установила личность неизвестного. Сам понимаешь — им был Дьяконов… Все бы ничего, но в кармане у отца Евгения оказалась записка, написанная сыном. Текст следующий: «Папа, дискос и чаша у ювелира. Он живет на Большой Пушкарской. Прости меня, но я не виноват. Я должен уйти. Мне стыдно». Записку отец Евгений нашел вечером в комнате сына, на столе. Юры не было. Как он ушел, никто не видел. Дальше — домысливай! Я помолчал, чувствуя, что постепенно моя растерянность стала уступать место бешенству и, что еще хуже — ненависти. Откуда она взялась, почему появилась и к кому, я еще толком не понимал. — Еду, Евграф Акимыч! Глава шестая Но я поехал не к Евграфу Акимовичу. Предполагая, что мои ближайшие действия повлекут за собой некоторые материальные издержки, я зашел в ближайший к дому пункт и продал сто баксов, которые берег на черный день. Очевидно, он настал. Потом тормознул частника и через пятнадцать минут был на Звездной. В дверь квартиры Домового я позвонил, нежно нажав на пупочку звонка. Но когда дверь открылась, я шваркнул ее ногой, потом, не дав хозяину выговорить ни слова, так «приветил», по выражению Стрельцова, хозяина, что тот влетел головой в комнату, причем его шлепанцы остались в прихожей, а ноги, некоторое время повисев в воздухе, опустились на пороге. Не давая опомниться, я рванул Домового за ворот, второй рукой сжав горло. По мере того как глаза моего «босса» вылезали из орбит, я не без удовольствия наблюдал, как выражение изумления сменялось у него на лице сначала страхом, потом — ужасом смерти. Когда он захрипел и начал пускать пузыри, я ослабил хватку и сказал, вернее, выплюнул из себя: — Кто на попа наезжает? Где его пацан? Говори, падла, сейчас кончу твою паршивую жизненку. — Я снова сжал ему глотку и снова слегка отпустил. — Не знаю, — прохрипел Домовой. — Мальчонку Майкл пасет, а кто за ним — не знаю. — Врешь, падла! — Я отпустил шею Домового, но тут же врезал в поддых, а когда он согнулся пополам, коленом слегка поддал снизу, потом снова схватил за ворот и опять сжал горло. — Будешь говорить? — Мент поганый, — прохрипел Домовой. За что, естественно, еще получил… Потом я посадил обмякшего Домового на стул и закончил: — Чтоб ты знал, падла! Я в ментовской не служу, с отцом Евгением дружу лично — это раз. Если с пацаном что случится, тебе с твоими корефанами не жить — это два. И никто не знает, что я на тебя вышел, — это три. Так что сдохнешь здесь, никто искать меня не будет. Колись, мудила! Очевидно, увидев в моих глазах нечто такое, что всерьез могло подействовать на любого гада вроде него, Домовой сказал: — Пацан на хазе, там вся ихняя компания. — Адрес? Домовой сказал адрес. — Майкл там же? — Не. Он им только ширево приносит… — Домовой замолчал. — Да что же ты меня в грех-то вводишь, — возмутился я и попал ему кулаком в глаз. — Колись дальше! — Не знаю я, кто за ним стоит. Я по телефону приказы получаю. Кликуху авторитета знаю: Зомби. Только это такой важняк, что тебе до него не добраться, а он тебя из-под земли достанет! — Церковь твои шестерки делали? — Какую? — попытался утвердиться Домовой. — А такую, падла! — я слегка ему добавил. — Где сторожа примочили! — Ну, мои алкаши! Их уже нет. Разбежались. А вот пацан, которого ты ищешь, с ними был! Понял? Павлик Морозов, бля! — Где сейчас Майкл? — А хрен его знает! Может, в «Розе» сидит, может, у себя в дому отсиживается.