Мучаясь похмельем и страдая от стыда — дал себя элементарно извазюкать молокососам, — я позвонил Евграфу Акимычу, который заботливо посоветовал отлежаться, но только день, потом явиться к нему. — Да, на работу не забудь позвонить, доложиться. Я позвонил Тамаре, поблагодарил ее за заботу, в смысле за доставку домой, та стала охать и ахать, но кто меня бил, так и не сказала. Обещала только доложить начальству, что на нас вчера напали хулиганы, Стасик Шестов показал себя истинным героем и джентльменом и по этому случаю пару дней побудет дома. То, что я пару дней побуду дома, было ясно и без доклада. На работу нужно было выходить только третьего января. А вот почему Тамара не стала распространяться о хулиганах, было не очень ясно. Ну да ладно! Башка трещала так, что у меня тошноту вызывала любая попытка думать о чем-либо, кроме чашки кофе. Которую я и получил от своей любимой жены, твердо уверенной, что все мои ссылки на бандитские нападения — пустая болтовня, а причина всех моих несчастий — пьянка и бабы. Поскольку по ее убеждению бандиты пьяных бабников не бьют, а сразу убивают «и правильно делают». С этими словами Ася ушла на службу, а я принял три таблетки фенозепама и заснул. Правда, еще до кофе я успел удостовериться, что Ася не забыла, что состоит в браке не только с Батоговым, но и со Стасиком Шестовым, которого ей вчера доставила прекрасная незнакомка. Новый год мы с Асей встретили вдвоем, поскольку никого из приятелей видеть мне, естественно, не хотелось. Я было отключил телефон, но рассудительная Ася включила его, заявив, что мои беспардонные друзья, не дозвонившись, явятся сами по себе, а по телефону от них можно и отбрехаться. Первого января я отлеживался, тупо играл в тетрис. Больше двадцати двух тысяч никак набить не удавалось, хотя рекорд мой достигал восьмидесяти трех. Установил я его, помнится, когда, мучаясь ревностью, ждал Асю с какой-то презентации в Мариинском дворце полтора месяца тому назад. Второго января с утра позвонил Евграф Акимыч и осведомился, могу ли я показаться на улице, не заинтересуются ли моей видоизмененной рожей блюстители порядка. На это я не без пафоса ответил, что живу в свободной стране и могу расхаживать по улицам в любом виде. — Тогда приезжай, — пресек шеф мои разглагольствования. Рассудив, что в праздники даже к шефу неприлично являться с пустыми руками, я спер у Аси из «дальней» заначки бутылку «Столичной» (приобретенной в буфете Мариинского дворца и посему вроде бы подлинной), купил по дороге полкило крекера и через час был на Авиационной. Шеф занимал двухкомнатную квартиру в «сталинском» доме у метро. Жилье — последнее и, насколько я знаю, единственное выражение признательности большевиков следователю Стрельцову после двадцати лет его работы в органах правосудия. До 1987 года Евграф Акимыч жил в коммуналке на Загородном. — Все похмеляешься, — хмуро заметил Акимыч, увидев мою бутылку. — Оно, может, и верно. Не похмелившись, помрешь в одночасье, задание не выполнив. На столе, впрочем, уже стояла бутылка коньяка, рюмки сверкали хрусталем (я знал страшную тайну Акимыча: хрустальных рюмок было всего три и, выставлялись они только в исключительных случаях). Нина Александровна, супруга Акимыча, естественно, не могла не накормить гостя доотвала мясом, и даже для Евграфа Акимыча огромные шматы свинины, вынимаемой из духовки, были часто сюрпризом, и он далеко не всегда одобрял усердие жены, зная, какие прорехи в семейном бюджете образует такое угощение. А вот непременная связка бананов скромно красовалась в сторонке на подоконнике. После пары рюмок коньяка и трех кусков замечательного ароматного мяса мир мне показался устроенным великолепно. Однако Акимыч решительно встал, взял бананы и изрек: — Пойдем-ка, Славик, пораскинем мозгой. И мы перешли в гостиную, служившую одновременно кабинетом. Евграф Акимыч вынул из кейса (подарок от коллектива к юбилею) две папки. На верхней было крупно выведено: «Дело оперативной проверки» и ниже: «Михальченко А. В.» — Итак, товарищ Батогов — Шестов, что мы имеем? По учетам Михальченко проверили. В психдиспансере не состоит. По нашим учетам пробросили — чисто. Ну пару раз — в 1979 и 1982 годах — задерживался в гостиницах по подозрению в фарце, тогда же получил предложение работать на нас в обмен на, так сказать, «свободу торговли». Не согласился. Больше не предлагали. В 1990 замечен в контактах с американскими миссионерами. Согласно «делу по профилактике», проведена беседа. Криминала в связях с американцами не замечено. Супруга с 1991 года регулярно посещает собрания евангелистов. Опять же, сам понимаешь, свобода совести у нас нынче. Сам Михальченко предпочитает православие, хотя время от времени захаживает с женой к евангелистам, особенно на эти массовые митинги во всяких дворцах спорта и ДК. Любит мотаться за границу. Ни одна книжная ярмарка не обходится без Михальченко. Да и так просто мир посмотреть не прочь. Ездил с Николаевым и юристом. Вроде заключал какие-то контракты, какие, пока не знаем. По некоторым не проверенным данным есть счета в банках Лондона и Франкфурта. Здесь деньги вкладывает в живопись и иконы. По таможне — чист. У нас пока по нему все. Свою задачу знаешь — подробный социально-психологический портрет: сила, слабости, пороки, связи. Кое-что у нас есть по связям, но ты разберись в этом поподробнее. Теперь по драке: в чем дело? Полез куда-нибудь, не спросясь? Зная тебя, не верю! Скорее всего получил за бабу. — Скорее всего, — уныло согласился я. — Не из-за этого же! — И я, показав Акимычу копию факса о доставке сырья, объяснил, что под сырьем в данном случае имеется в виду скорее всего целлюлоза. — Н-да, пожалуй, что из-за целлюлозы бить не стоило, а коли не она, то стоило бы и вовсе прикончить. — Бумажку он, однако, аккуратно вложил в дело. Открыв вторую папку, Акимыч помолчал, вздохнул. Елизавета Куркина — медсестра наркологического отделения — плачет, убивается. Рассказала романтичную историю. Отлежав у них, Николаев, по ее словам, ездил к какому-то старцу в Новгородскую губернию. Тот сказал ему: «Господь тебе посылает ангела-хранителя. Он тебя спасет». Николаев решил, что Лиза и есть его спасительница. Стали встречаться, какое-то время не курил, не кололся. Собирались пожениться. Потом вдруг после очередной поездки в Германию сорвался, стал лаяться с Лизой, кричал, что мешает ему жить, выгонял, дважды заставлял готовить раствор и колоть его. Обычно раствор ему готовил приятель, будто бы знакомый по прежней работе в типографии. Где покупал сырье, не знает, но думает, что в обычных «дырках». Травку на рынках, опий, возможно, тот самый «знакомый» из типографии поставлял. По всему выходит, чистая она. Знакомого зовут Илья, его мы только разок допросили. Говорит, у Никиты всегда был запас своего зелья. И он, Илья, кололся с ним вместе, причем за каждую порцию платил Никита. Посторонних, кроме Лизы и Виталия Алексеевича, почти никогда не видел, один раз, правда, были двое: один русский, называли его Владом, второй — Расул, сказал, что приехал из Средней Азии осмотреться, нельзя ли в Петербурге пристроиться в какую фирму, потому как у них в Душанбе стреляют, многие уехать хотят, война надоела. Больше этих людей ни Илья, ни Лиза не видели. Тратил Николаев довольно много, часто делал Лизе дорогие подарки, любил покупать импортные приспособления, купил микроволновую печь, серебряный миксер, кухонный комбайн, само собой, музыкальный центр чуть ли не за полторы тысячи долларов, ну и т. д. — За Ильей мы сейчас ходим, но пока ничего особенного. Мелкая рыбешка. На оптовиков выхода у него, судя по всему, нет. — А что по Шалыгину, Евграф Акимыч? — Здесь все темно, — Акимыч нахмурился. — Понимаешь, никто ни в прокуратуре, ни в следственном отделе не знал, что Шалыгин работал на меня. И кликуху его «Ласточка» тоже никто не знал. Как его вычислили… — Прокололся где-то, — предположил я. — Возможно, да только что же ему жизнь не дорога? Однако посмотрим. Да! Вот еще что! Завтра у тебя выходной, говоришь? — Да, вроде отмазала меня Тамара на пару дней. — Тогда вечерком, после рабочего дня зайди в Управление, пройдись по картотеке анонимных авторов. Посмотришь почерк. Образец — ксеру с той долларовой бумажки возьмешь с собой. — И Акимыч протянул мне сувенирный доллар с надписью на обороте «Не забудь отца родного». — Лишних людей посвящать в это дело не стоит. Вот вроде и все. И старайся, Славочка, выслуживайся. Тебе очень нужно к Михальченко поближе быть, с друзьями его познакомиться, одним словом, сам знаешь… На том мы и расстались. Правда, как я ни отнекивался, «Столичную» Нина Александровна мне в сумку засунула. Так что дома я вернул бутылку в Асин тайник и избежал таким образом очередных упреков в пьянстве и тайном распутстве. Глава шестая На работу я вышел аж пятого января благодаря стараниям Тамары, которая в красках описала мою битву с хулиганами директору, и тот разрешил мне еще пару дней посидеть дома, чтобы явиться, как он выразился, по словам Тамары, представительным и свежим, как и положено заведующему отделом рекламы и реализации. Тут я малость прибалдел, Тома рассмеялась и показала приказ, по которому выходило, что с 3 января господин Шестов С. А. становится начальником, правда, без права обладания акциями фирмы. Но этот сюрприз еще полсюрприза. Следующим пунктом приказа с работы увольнялся господин Власов Н. П. за несоответствие занимаемой должности, выразившееся в пренебрежении своими прямыми обязанностями. Коля Власов был экспедитором, и Тамара мне наконец-то сообщила, что это он подговорил своих дружков избить меня, потому что давно уже ухлестывал за ней. Такой поворот событий должен был по идее меня устроить, но исчезновение Коли меня почему-то огорчило. Мне бы хотелось, чтобы его экспедиторская деятельность проходила у меня на глазах. Причину такого желания я и сам себе толком объяснить не мог. Ну что ж, назвался груздем… Виталий Алексеевич велел мне изучить все контракты, прозондировать настроения книгопродавцев, выяснить в бухгалтерии, какие у кого перед нами обязательства, ну и налаживать новые связи, в чем он как директор обещал всяческое содействие. — Вашу трудовую книжку я просмотрел. Да и рекомендации у вас хорошие. Сам Басаргин поручительство дал. А пока можете идти домой, поскольку с завтрашнего дня у нас рождественские каникулы до девятого января. А коли дома сидеть без дела скучно, возьмите с собой пару папок. Поизучайте. Но… — тут Виталий Алексеевич сделал паузу, — восьмого числа милости прошу ко мне домой. Соберутся все начальники отделов, фирма у нас небольшая, Рождество — праздник семейный. Вот и отметим его в тесном кругу, по-родственному. Шел я с работы совершенно в разобранных чувствах. К тому же не давала сосредоточиться болтовня Томы. Прощаясь на Техноложке, Тамара очень мило, но не без значения чмокнула меня в щеку, и, сказав «до встречи, рыцарь», умчалась в свое Автово. А я два дня все прикидывал и так и эдак: зачем я понадобился Михальченко? Но так ничего и не придумал. Восьмого после долгих консультаций с Асей я надел серый костюм, купленный два года назад за бесценок в одном из магазинов Армии Спасения в Штатах, где гостил у приятеля из эмигрантов «третьей волны», и, нацепив галстук-бабочку, сварганенный Асей из модного некогда галстука, отправился к Михальченко, прихватив по пути три скромненькие розы по десять тонн за каждую для хозяйки дома. Обитал мой директор на Петроградской неподалеку от дома покойного Николаева. У входной двери я назвал себя в сетку домофона, замок щелкнул. Дверь квартиры на втором этаже была открыта, и, занимая весь дверной проем, меня поджидал Василий, однако не в камуфляже, как обычно любили сопровождать хозяина гориллы, а… Боже мой, в смокинге! Звезда Голливуда! Он провел меня в прихожую, где я снял куртку, при этом, пристраивая ее на вешалку, Василий как бы ненароком обшмонал карманы. Это мне почему-то не понравилось, но я промолчал. Квартирка была перестроена по западному образцу, что называется «под люкс». Из прихожей я попал то ли в гостиную, то ли в кухню, где у правой стены элегантно сверкало нечто, напоминающее кухонные плиты. Именно во множественном числе, потому что отличить, где плита, а где стол непосвященному было невозможно. На расстоянии двух метров от плиты стоял длинный стол. То ли обеденный, то ли для резки овощей и обработки мяса. Слева у стены сверкала стойка бара, за которой распоряжался сам хозяин, в центре стояли диван и огромный круглый стол со стеклянной поверхностью. Меня встретила хозяйка в черном платье на лямочках, что выглядело весьма эффектно и подчеркивало атласную белизну шеи и плеч. «Эх, кабы не усы», — почему-то подумал я, расшаркался, вручил розы и даже приложился к ручке. После чего Милита Альфредовна плавно махнула рукой в сторону бара и распевно сказала: — Стасик! У нас не стесняются. Виталик сделает вам любое пойло, какое бы вы ни измыслили. Михальченко тут же предложил мне на выбор либо «Манхэттен», либо «Дайкири». На что я ответил, что пусть будут оба два. И через несколько секунд передо мной стояли два бокала с коктейлями. Один я выпил залпом, насмешив хозяина, который заметил, что я, наверное, и вкуса не почувствовал. Я понял, что веду себя «не светски», засмущался и второй коктейль растянул минут на пять. Из гостей явился пока еще только начальник производственного отдела Григорий Михайлович с супругой, которые чинно потягивали что-то невразумительное из высоких бокалов. Хозяин прохаживался вдоль стойки, поддерживал разговор с ними и со мной. Пользуясь тем, что пока встречать никого не надо было, ко мне подсел Василий. — Ну как, Стасик, на новом подприще? — Он так и сказал «подприще». Очевидно, полагал это высшим шиком и одновременно выражением доверия. — Да ничего, осматриваюсь. — Осматривайся да присматривайся, — он хитро подмигнул. — А то ведь неровен час придурок какой может неверно понять, как Колян. — И, заметив, что я непроизвольно потрогал правый глаз, рассмеялся. — Да ты не смущайся, такие придурки — исключение. Мы таких не держим. Хотя ты вроде тоже не растерялся. Они ведь тебя уложили уже, а ты ухитрился парочку пометить ручонкой своей. — И без перехода спросил: — Обучался где-нибудь? — Чему? — простодушно удивился я. — Рукопашному! В армии в каких частях служил? — Не служил я. На кафедре военное дело долбил, после окончания получил младшего лейтенанта автоматом. — Для лоха неплохо, — рассмеялся Василий, довольный неожиданной для самого себя рифмой, и пошел встречать очередного гостя. Скоро все собрались, кое-кто успел уже принять кроме коктейлей пару рюмок чистой. Но за стол не приглашали. — Пожрать-то что-нибудь дадут? — тихо спросил я начальника редакционного отдела Максима. — Дадут, — ответил тот. — Жратвы здесь бывает много. Только Милита без своего «Пророка» за стол не сядет. А он чего-то задерживается. Я внутренне напрягся, услышав знакомую кликуху, но вздохнув, сказал: — Так и напиться недолго, без мяса. Наконец появился долгожданный гость. Средних лет, весьма благообразный человек, с мягкой, даже, я бы сказал, чуть растерянной улыбкой, в очках. С ним была маленькая хрупкая женщина — носик чуть вздернутый, в веснушках, глухое платье в мелкий цветочек. — Пастор Виктор, — представила его собравшимся Милита Альфредовна. А это его очаровательная, несравненная супруга Галина. Галечка, оставьте своего муженька, присоединяйтесь к дамам. «Это “Пророк”?» — ошеломленно подумал я. Да нет, чушь собачья. Тот ведь Мухамед, или Магомет, или чертзнаеткто. А это просто заурядный свадебный генерал. У каждой богатой бабы должен быть свой «ПРОРОК». При этом я почему-то вспомнил последнюю русскую императрицу и Распутина. Через некоторое время всех пригласили к столу в соседнюю комнату. Ох, что это был за стол! Все еще ошарашенный таким внезапным поворотом дела, я, тем не менее, не мог не оценить кулинарного богатства рождественского стола.