В разгар застолья впорхнула Тамара, ее усадили рядом со мной, потеснив каких-то начальников. После трапезы гостей пригласили осмотреть небольшую коллекцию живописи и икон. Даже я, мало понимая в искусстве, смог оценить вкус и финансовые возможности хозяина. Тамара не отставала от меня ни на шаг, и я, честно говоря, был рад этому постоянству. Об искусстве она говорила мало, но ее характеристики гостей были довольно оригинальны и точны, как я позднее убедился: начальник производства Климов — толковый, знающий полиграфист, но слишком высоко ценит свой художественный вкус, а посему в первую очередь пропускает через типографию те книги, которые ему лично кажутся более качественными. Начальник снабжения Семенцов — всем снабженцам снабженец, достанет что угодно, хотя сейчас и доставать особенно не надо, все в основном есть, но по части полиграфических материалов ему равных в городе нет. Второй человек после директора, если надо — уедет в командировку, полстраны объедет, а что нужно привезет. «Его услугами и лично Виталий Алексеевич пользуется», — доверительно шепнула Тамара. — В каком смысле? — осведомился я. — Ну, какую картину или иконку на периферии присмотрит, разузнает у сведущих людей и, если действительно стоящая вещь, непременно сторгует. — Да как же он не боится с собой деньги возить? — ахнул я. — А это его секрет. Да и не один он ездит. У нас для этого в экспедиторах специальный выездной охранник числится. — Все равно, боязно. Я бы не решился. — Да нет, — еще больше разоткровенничалась чуть хмельная Тома. — Он по-разному рассчитывается. Иногда на банк переводит, иногда по кредитной карточке, иногда ценностями. Поездишь с ним, сам узнаешь. — Я? С какой стати? Мое дело реклама! — И распро-стра-не-ние, — наставительно сказала бесценная Тома. — Никита частенько с Семенцовым ездил, думаю, и тебе не отвертеться. Тут к нам подвалила «дама-окунь», Тамара льстиво сказала, что с такой замечательной помадой, как у Людмилы Валерьевны, можно совершенно не опасаться хулиганов… Все они в восторге кинутся в «Бабилон» покупать такую же своим милым, чтоб и те в свою очередь не боялись бандитов. …Одним словом, прием прошел на высшем уровне. Глава седьмая Евграф Акимович, внимательно изучив рапорт Батогова, задумался. Значит, все-таки Михальченко зачем-то понадобился молодой, довольно беспутный, но в недавнем прошлом «хорошо» зарекомендовавший себя человек. Что директор действительно всерьез воспринял его и решил использовать по прямому назначению — как толкового руководителя отдела, в это старшему следователю верилось с трудом. С другой стороны, почему бы и нет. И все-таки Евграфу Акимовичу хотелось, чтобы Слава Батогов прощупал его поглубже. Что-то в этой издательской фирме было не так. И прежде всего несметное и нескрываемое состояние директора и его покойного дружка Николаева. Судя по ревизии налоговой инспекции, доходы фирмы были не столь уж велики. Во всяком случае, на коллекционирование живописи, икон и на наркотики, плюс шикарная жизнь, вряд ли могло хватить. К тому же счета на Западе и, наконец, таинственный незнакомец из Душанбе. Евграф Акимович не рассказал Батогову о своей разработке знакомых Николаева, кроме Лизы. А между тем за три месяца, минувших со дня смерти, ему удалось узнать кое-что любопытное. Во-первых, банщик Мамлюков из класса «люкс» на Гастелло долго отказывался узнавать на фото Николаева и только после того, как оперативник сказал, что человек этот умер и опасности не представляет, Мамлюков признал, что он вроде похож на одного из тех, кто здесь отдыхал. Он его запомнил якобы потому, что тот почти что открыто «вмазался» и долго потом лежал на лавке, ловил кайф. Того, кто приходил с ним, он назвать решительно отказался, сказав, что скорее всего Николаев приходил в «люкс» один. Дело вроде чуть сдвинулось, когда накрыли малину на Варшавской улице, где взяли трех наркоманов, один из которых, совсем еще зеленый юнец, сказал, что здесь в квартире впервые попробовал самодельного наркотика, а раньше только курил, причем покупал травку у банщика по кличке Мамлюк на Гастелло. Мамлюкова прижали, но он упорно отказывался говорить, хотя на квартире у него нашли несколько килограммов маковой соломки. Евграф Акимович сам взялся допрашивать Мамлюкова, пообещал ему посодействовать и устроить скидку годика на два в связи с первой судимостью. Но банщик молчал. Через неделю из какого-то окошка следственного изолятора вылетел бумажный голубь, который на тротуаре поблизости от троллейбусной остановки подобрала женщина, по виду домохозяйка, и, не разворачивая, сунула бумажку в продуктовую сумку. За ней в троллейбус сел молодой человек, доехал до улицы Замшина, где женщина вышла и, поднявшись на пятый этаж «хрущобы», вошла в 32-ю квартиру. Квартировали здесь двое иногородних. Один вполне русский по виду, второй то ли узбек, то ли таджик. Хозяйкой квартиры была Валентина Васильевна Гутеева, дама лет пятидесяти, склонная к злоупотреблению спиртным. Квартиранты редко бывали дома. Когда их при случае остановили на улице, документы у обоих оказались в порядке. Один предъявил паспорт на имя Александра Матвеевича Федосеева, второй оказался Расулом Имальгельдиевичем Ходжаевым. Был он уроженцем Душанбе, постоянно проживающем в городе Тула. Евграф Акимович все больше убеждался, что без своего человека в банде к Мухамеду не подобраться, вспоминал добрым словом «Ласточку», но делать было нечего. Пока приходилось разрабатывать предполагаемые связи Николаева. Тем временем Федосеев и Ходжаев, вернувшись в очередной раз с прогулки по торговым рядам города, вышли вечером из дома, поймали частника и поехали в ресторан «Тбилиси» на Петроградской. Кабак этот был недавно «радиофицирован», в связи с тем, что, как предполагали в райотделе, там встречались дельцы, производящие в подполье «Распутина», «Смирновскую» и другие экзотические сорта водки. На этот раз разговор «слушали» из машины люди Акимыча. Голос с восточным акцентом: — Валечка, на закуску, как всегда, сациви, рыбку-балычок, икорки. Коньячку бутылочку, зелени побольше, чесночок маринованный. Четыре шашлыка по-карски. Женщина: — Все будет в лучшем виде. Собеседник: — Слушай, Расул, надо с Мамлюком что-то делать. Кретин он, рано или поздно расколется. — А что расколется? Ну, получал товар. А от кого? Тайник укажет? Пусть себе. Там уже никогда ничего не будет. — А если он скажет, кому деньги за товар отдавал? — Пусть себе говорит… О! Кого я вижу, сам господин Олежка к нам пришел. С друзьями! Садитесь, гости дорогие, садитесь. Валечка, еще три шашлыка, закуски побольше, пару бутылок дагестанского. Что хорошего, дорогой? — Здравствуй, здравствуй, дорогой Расул. Привет тебе хозяин шлет, большой привет! А рассиживаться нам некогда, у нас дел много. Но пару рюмок с тобой выпьем, так и быть. Слышен звон рюмок, смех. — Вот что, Расул, дело есть. Во-первых, Мамлюк с работы уволен. — Он и так молчит, да и что сказать может? — Может, не может, не наше дело. Сказано, хозяин его уволил. Без выходного пособия… — Смешок. — Вы сами не светитесь? — Как можно, дорогой! Все чисто у нас. — По нашим сведениям Аким на тебя, Расул, выходит. — Почему на меня? Я все чисто сделал. Клиент кайф поймал и случайно помер. — Видели вас с Владом у рекламщика. Раньше еще. А теперь и хату вы засветили. Мы проверяли. Менты хату пасут. На тебя теперь у Акима прямой выход. — Сменим хату, дорогой Олежка, обязательно сменим. — Может, и не надо. Только ошибок делаешь много. Хозяин этого не любит. — Верой, правдой служим… — Это встрял, очевидно, Федосеев. — Приказы выполняем честно. — Может быть, может быть. Последнее дело. Тебе Мамлюк сколько отдал за товар? — Как договаривались. Семь штук. — Врешь. Девять он тебе дал. Две ты зажал. Где они? — Отдам, ей-ей отдам. Сейчас дело выгодное подвернулось. — Где баксы? — На хате, Олежек, на хате. — Сейчас поедем, отдашь. — Ну, Олег, ведь такое дело, для всех выгодное. Я объясню хозяину, он добро даст, я с процентами отдам. — Я сказал… — Ладно, ладно. Надо, значит, едем. — А с Рекламщика должок получил? — Не было у него ничего, Олежка, совсем пустой был! — Опять врешь! Штука у него была, а должен был три! — Не знаю, Олежка! Я не нашел. Мелочь была, две-три сотни всего. — Ладно, поехали, что есть, отдашь! Через несколько минут из ресторана вышли пять человек, сели в две машины. Еще через полчаса оперативники из наружки доложили, что на Замшина прибыли пять человек на двух машинах. Поднялись в квартиру 32. Через десять минут из парадной вышли трое и уехали. Еще через полчаса вернулась хозяйка. Вскоре из окна послышался крик. Оперативники, ворвавшись в квартиру, нашли два трупа. Федосеев и Ходжаев были застрелены. Выстрелов никто не слышал. Стволы были с глушителями.