– Помню. – Живин взял бутылку, внимательно изучил этикетку, рассмотрел содержимое на свету. – Теперь непонятно, настоящий он или нет. А вот тогда был настоящий! А у меня коньяк армянский, друг Ашот из Армении привез, прямо с завода. Я хранил его до сегодняшней встречи. – Гриша, ты не меняешься, – заявил Лапин. – Всегда у тебя что-то припасено на все случаи жизни! У меня есть одна сокровенная мечта – однажды добраться до твоих закромов и оторваться по полной. Скажи по секрету, где они у тебя? – Не выдам! Я тебя знаю. – Живин усмехнулся и скомандовал: – В парную! Нас ждет прекрасный вечер! После парной Лапин и Кириллов, тяжело дыша, распластались на топчанах, Живин расположился на диване. – Ребята, я вчера прочитал газету, где пишут про убийство на сопке Любви, – сказал он, подтянул к голове подушку и устроился поудобнее. – Автор утверждает, что люди видят в тех местах призрак женщины. Я сначала подумал, что там бродит эта Олеся, но ты, Самсон, говоришь, что видят только азиатку. Значит, это Юлия. Интересно, что убийство Олеси прошло как-то незаметно для горожан, а когда погибла Юлия, резонанс был огромный. Об этом в газетах писали, дело взяли на контроль в обкоме партии. Тут пишут, что видят ее только зимой. Она в одном платье, голосует, останавливает транспорт. А Юлию убили зимой. Получается, это она и ходит. Так? – Я же говорю, что это она, – сказал Кириллов. – Давно ее там видят. – Я удивляюсь вам! – воскликнул Лапин. – Вы говорите как будто о каком-то реально существующем факте. Мало ли что мерещится людям. Впечатлительных особ хватает на этом свете. Если им верить, то получится, что кругом одни привидения! – А как насчет того, что Юлия подходила к машине Харина и смотрела на него в окно, когда мы сидели в засаде? Это не в счет? А то, что она прошлась перед нашей машиной? Ты же сам слышал, что Воркутов говорил, – произнес Кириллов, волнуясь и жестикулируя. – Этому есть объяснение, – не сдавался Лапин. – Харин – убийца. Вот жертва и пришла к нему. А Воркутов сильно любил Юлию. Ему могло все, что угодно, померещиться, когда в нескольких сотнях метров под снегом покоилась его возлюбленная. У любого крыша съедет от такого. Мы-то призрак не видели. Правильно? – Так-то оно так, – в задумчивости произнес Живин, замолк, устремил взгляд в окно, куда-то вдаль, но вдруг словно очнулся и воскликнул: – Но не совсем! Что-то необъяснимое есть в этой истории с призраком. Люди стали говорить о нем больше двадцати лет назад. Эти слухи не утихают, женщину постоянно видят. Дошло до того, что сопка Любви внесена, если так можно выразиться, в реестр страшных мест Якутска. Все, хватит о призраках, давайте другое вспоминать. Кстати, я потом еще встречал Наталью Поликарповну, кадровичку, начальницу Олеси. Это было пять лет назад. Я еще работал в МВД. По хозяйственным вопросам мне надо было заехать к директору одной крупной фирмы, расположенной в том здании, где когда-то работала Олеся Процко. На вахте сидела пожилая женщина. Я, проходя мимо, узнал в ней нашу Наталью Поликарповну и от неожиданности остановился как вкопанный. Она, конечно, высохла, постарела, но черты лица сохранились. Я поздоровался с ней, назвал по имени и отчеству. Она удивилась, долго меня разглядывала, но так и не смогла узнать. Я же был в форменном кителе и фуражке, а тогда, лет двадцать назад, Наталья Поликарповна видела меня в гражданской одежде. Она обрадовалась встрече, рассказала, что через несколько лет после убийства Олеси предприятие распалось вместе с Советским Союзом. Она осталась не у дел, посидела несколько лет без работы, а потом вернулась на родное предприятие, которое перепрофилировалось и стало именоваться фирмой. Ей смогли предложить только должность вахтера. Вот так она уже больше десяти лет и работает. Я спросил ее, как похоронили Олесю, поинтересовался, не таскали ли ее саму по тому делу. К моему удивлению, она ответила, что ее ни разу не вызывали к следователю. А Олесю, вернее сказать, ее останки, отправили на Украину за счет предприятия. – Символично получилось, – тихо изрек Лапин, взгрустнувший от воспоминаний. – Последователи того негодяя сейчас бомбят Донбасс. Возможно, они уже убили кого-то из родственников Олеси. Вот такая картина получается. Все возвращается на круги своя! – Да, война – это страшно. Гибнут простые люди, дети, – сказал Кириллов. – Этим негодяям не понять, что шахтеров поставить на колени никому не удавалось. Одно объясни. С чего ты взял, что те, кто бомбит Донецк, – последователи того убийцы? – Вы, мужики, наверное, не обратили внимания, – проговорил Лапин, вскочив с топчана и прохаживаясь по комнате. – Но когда маньяка Карпенко сдавали в изолятор, его заставили раздеться до трусов, и я заметил трезубец, вытатуированный на его груди. Не буду углубляться в историю происхождения этого знака и того, как он стал гербом целого государства. Скажу только, что бандеровцы во время войны резали людей, прикрываясь этой символикой. Тут к бабке ходить не надо. Наколоть себе такую татуировку в то советское время мог только отъявленный националист. Я тогда в этом не разбирался, не придал трезубцу особого значения, а сейчас он предстает в зловещем свете. – А я и не помню этой татуировки, хотя присутствовал, когда его раздевали, – с удивлением заметил Кириллов. – Тогда я вообще не представлял себе, что такое трезубец. – А я был в Донецке в момент аварии на Чернобыле, – сказал Живин. – Двадцать пятого апреля восемьдесят шестого года приехали мы искать преступника, который скрывался в Донецкой области. Рвануло двадцать шестого, а мы пробыли там до шестнадцатого мая. Все было спокойно, никакой паники. Красивый до невозможности город утопал в цветах и зелени, а у нас тут еще снег лежал. Ни одного признака того, что в городе произошла авария, не было. В ресторане гостиницы мы до отвала наелись котлет по-киевски, запивали их горилкой. Неплохо отдохнули, совместили приятное с полезным. Преступника-то мы в конце концов схватили. Ребята, что-то долго говорим, давайте по рюмочке! Предложение Живина было воспринято с большим воодушевлением. Лапин пододвинул к себе рюмки и налил всем «Плиски». – Начнем с бренди, – сказал он. – Давайте, сбрендим! – Живин потер ладони в предвкушении приятного момента, взял рюмку и произнес: – Я хочу выпить за встречу и нашу дружбу. Пусть она никогда не иссякнет и продолжится многие годы. За это, господа офицеры! – До господ офицеров нам далеко, а ушам приятно! – сказал Лапин. – А ничего так бренди, – отметил Живин, опустошив свою рюмку. – Почти как в тот раз, не паленка. Друзья, давайте за стол. Пока мы разговаривали, все уже остыло. Проголодавшиеся мужчины с жадностью набросились на вкусную и сытную еду, которой всегда славилась семья Живиных. – Кстати, где сейчас Дохов? – уплетая за обе щеки картошку с мясом, вдруг осведомился Лапин. – Чем он занимается? – Черт его знает. Говорят, что на пенсии, – ответил Живин. – После того случая, когда этот фрукт украл у нас раскрытие Юлиного дела, он влетел по-крупному. Пострадал невиновный человек, но Дохов каким-то образом выкрутился из этой ситуации и остался служить в милиции. – Слышал про это, – подтвердил Кириллов. – Тогда Дохова из этого дерьма вытащил его покровитель. – Хватит о скверном, давайте вспоминать хорошее. – Хозяин дома поднял рюмку. «Плиска» долго не задержалась на столе. Живин покопался в своих закромах и достал, как и обещал, армянский коньяк. Кириллов, заметно опьяневший, встал и произнес тост: – За любовь! – Вдруг, не пригубив еще рюмку, он ни с того ни с сего задался вопросом: – А где сейчас Воркутов? Очевидно, только что произнесенное слово «любовь» для него ассоциировалось с отношениями Воркутова и Юлии. Кириллов работал по убийству, воочию видел, как страдает человек, столь трагически потерявший свою первую любовь. – Лет десять назад я встречал его, – ответил Лапин. – Он ездил на тех же «Жигулях». Мы мимолетно поговорили, он рассказал, что ушел с работы и потихоньку таксует, живет там же, в собственном доме. Больше я его не видел. – Надо бы повидаться с ним, побеседовать, – задумчиво, как бы про себя, проговорил Живин. – Узнать, как поживает, чем занимается. – А поедем к нему прямо сейчас! – заявил Кириллов. – Поднимем его с постели, угостим коньячком. – Неплохая идея, – поддержал его Лапин. – Вот это была бы встреча после двадцати восьми лет разлуки! – Давайте так, – сказал Живин, увидев заискрившиеся глаза друзей. – Мы сейчас выпившие, за руль нельзя. Оставайтесь у меня ночевать, я постелю вам здесь, в бане. А завтра с утречка, когда повезу вас в город, заодно заскочим к Воркутову. Договорились? А теперь нас ждет бутылка армянского коньяка! Глава 2 Утро выдалось прекрасным. Лучи солнца еле пробивались через густые верхушки деревьев. Несмотря на ранний час, ночная прохлада быстро улетучивалась, день обещал быть жарким. Живин накрыл стол во дворе. Друзья вполголоса беседовали, пили чай, настоянный на молодых листьях смородины. – Как спалось? – поинтересовался Живин у гостей, нарезая толстыми ломтями сало собственного посола. – Отлично! – ответили друзья, как в молодости, хором. – Если бы не разбудил, мы без задних ног до обеда провалялись бы в постели. Прохлада, чистый воздух, тишина, – добавил Кириллов. – Пока вы спали, я съездил в город, отвез жену на работу, – сказал Живин и принялся нарезать хлеб такими же толстыми кусками. – Я и вас хотел сразу с собой взять, да жалко было будить. Вы так сладко похрапывали. Как и договаривались вчера, сейчас заедем к Воркутову, поговорим с ним немного и разбежимся по своим делам. Приятели не сразу нашли дом Воркутова. Их сбил с толку довольно новый зеленый забор из профлистов, заменивший старую серую деревянную ограду. А вот за ним ничего не изменилось. Тот же узкий двор, покосившиеся деревянные кладовки, дом, правда, немного ушедший в землю. Оперативники были здесь двадцать восемь лет назад, в зимнее время. Однако все им показалось знакомым и родным. Они испытывали щемящую грусть от воспоминаний о далекой молодости. – А вот и «жигуленок» Алексея! – воскликнул Лапин, увидев возле кладовок автомобиль, печально взиравший на людей, когда-то знакомых ему, своими замутненными фарами. – По-моему, он не на ходу. А ведь еще недавно бегал. Сколько же километров за это время отмотал? Уму непостижимо! – Да, десяток раз вокруг земли – это точно! – восхитился и Живин. Тут из дома вышла пожилая женщина, заметила посторонних людей во дворе и испуганно поинтересовалась: – Вам кого надо? – Алексея. Он дома? – спросил ее Живин. – Да, дома. А вы кто такие будете? – Женщина с тревогой разглядывала непрошеных гостей. – Мы друзья Алексея. Можно пройти в дом? – Какие друзья? – удивилась она. – Я знаю его лет тридцать, таких друзей не помню. – А мы как раз тридцать лет назад с ним познакомились, – с улыбкой проговорил Живин. – Вы позовете его сюда, или нам войти в дом? – Вы знаете, он очень сильно болеет. – Женщина тяжело вздохнула и перекрестилась. – Последние деньки доживает на этом свете. Вряд ли вас узнает, если вы говорите, что прошло тридцать лет. – А вы ему кто? – поинтересовался Кириллов. – Соседка я. Мы с Алексеем прихожане нашей церкви, там и познакомились. Он полгода лежал в больнице, теперь его выписали как безнадежно больного. Я сейчас смотрю за ним, но осталось недолго. Он совсем плох. – А родственники у Алексея есть? – спросил Живин. – Если это случится, к кому перейдет дом? – У Алексея в Ленинграде… то есть Петербурге имеется племянница. Он завещал дом ей, мы с ней созваниваемся. – Давайте мы попробуем с ним поговорить. Может, он все-таки узнает нас, – сказал Живин и решительно направился в дом. Женщина пропустила его вперед и пошла следом. Лапин и Кириллов двинулись за ней. Дом встретил гостей чистотой и запахом лаванды. Женщина, скорее всего, благословленная церковным приходом, была сиделкой у человека, уходящего в мир иной. Она постаралась на совесть, избавила жилище одинокого мужчины от многолетней грязи и холостяцкого беспорядка. Больной лежал в чистой и свежей постели. Глаза его были широко открыты, смотрели прямо в потолок, не замечали гостей, вошедших в комнату. Узнать в этом человеке молодого геолога было трудно. Постаревшего и донельзя исхудавшего Воркутова выдавали только глаза, которые ничуть не изменились по прошествии многих лет. Друзья несколько секунд молча смотрели на него, вспоминали, как в далеком прошлом их свел трагический случай. Женщина пододвинула стулья, все сели возле кровати. – Алексей, привет! – сказал Живин. – Узнаешь? Больной вздрогнул, перевел взгляд на Григория, долго смотрел на него, наконец через силу улыбнулся и тихо проговорил: – Алексеич, это ты. Как же мне не узнать-то тебя. И ребята с тобой. Как вас там – три танкиста, да? – Алексей, ты молодец, всех распознал! – воскликнул Живин. – А я-то думал, что мы постарели, нас трудно сейчас узнать. – Нет, вы такие же молодые и красивые, – с улыбкой проговорил Воркутов.