Пашку усадили на бревно у входа в землянку. Коган смачивал тряпочку и протирал кожу на Пашкиной голове возле раны. Она и правда оказалась не такой уж страшной. Просто глубокая царапина. Смочив кусок чистой ткани водкой со словами «терпи, казак», Коган прижал ее к ране на голове мальчишки. Тот зашипел от жжения, втянул голову в плечи, но терпел. Аж слезы из глаз потекли. – Ничего, зато заражения не будет, – одобрительно говорил Коган, продолжая прижимать тряпочку. Буторин, молчавший все это время, держа сухую травинку во рту и задумчиво глядя на Пашку, тихо сказал: – Значит, самолета у нас не будет. – Не будет, – согласился Шелестов. – Придется ножками, самим топать. Времени у нас нет на поиски рации и попытки связаться со своим командованием. Боюсь, что и подполье в городе тоже подверглось нападению. Видать, у немцев информация появилась, где-то предатель. Хорошо, что Пашкины ребята с подпольем не связаны. Надеюсь, хоть они не попались. – Не попадутся, – уверенно сказал Пашка, громко шмыгнув носом. Мы со взрослыми никак не связаны. Они нас гнали, говорили, что маленькие, вот мы и решили сами действовать. Это только я на связи был, мне доверяли. – Вот что, Пашка, возвращайся домой, – Шелестов похлопал паренька по плечу. – Спасибо тебе за помощь. Ты нам правда очень помог. Не знаю, что бы мы без тебя и твоих ребят делали. – Так я еще могу… – начал было Пашка, но Шелестов сжал его руку, и тот замолчал. – Можешь, знаю. Но теперь обстановка сложилась другая. Твое дело сейчас, как командиру, вернуться в город к своим бойцам, к своим помощникам. Убедись, что все целы, что никто от карательных операций не пострадал. Осторожно выясни, насколько пострадало подполье. И самое главное, никаких активных действий. Сейчас ты владеешь очень важной информацией, и на тебе большая ответственность. Не исключено, что следом за нами придет еще одна разведгруппа. Они выйдут на связь с подпольем. А из подпольщиков только ты один знаешь, что мы живы, что документы найдены, что мы остались без связи и направляемся к линии фронта. В городе должен остаться человек, который это знает и передаст нашим. Понял задачу, боец? – Так точно, Максим Андреевич, – серьезно ответил Пашка. И Шелестов вдруг увидел, понял, как за эти дни повзрослел мальчишка. Сколько же крови, сколько горя прошло через его мальчишеское сердце, оставив раны! Когда они зарастут и зарастут ли? Пашку накормили, и он уснул в землянке. Максим развернул карту на земле, и группа склонилась над ней. Теперь уже вместе со всеми в обсуждении принимал участие и Майснер. – Первое, что мы должны сделать, – заявил Шелестов, это в логично обоснованном месте оставить распотрошенный портфель и следы уничтожения документов. Следы должны быть убедительными. Например, как результат взрыва гранаты. Или остатки портфеля и документов в потухшем костре. – Я смогу скопировать, переписать несколько второстепенных документов, – предложил Сосновский, – а остатки оригиналов подбросим в обгоревшем виде на место «уничтожения». – Согласен, – кивнул Шелестов. – Это будет убедительно. Дальше направляемся не самой короткой дорогой к передовой. На Орловско-Курском выступе со стороны немцев тоже ведутся работы по эшелонированию обороны, и туда, как мы видим из документов, стягиваются большие силы. Там немцев больше, чем в Берлине! Не пробиться! – Если они стягивают войска с других участков фронта, – пожевывая сухую травинку, добавил Буторин, – тогда они снимут и перебросят сюда части с харьковского направления, с южной Украины, из-под Москвы. Единственное направление – севернее Орла. Больше дней потратим, но зато там оборона тоньше. Лазейку всегда можно найти. – Внаглую надо, – неожиданно предложил Коган. – Нечего по кустам шарахаться. – В каком смысле? – не понял Шелестов. – В прямом. Мотоцикл у нас есть, два убедительных «немца» у нас есть – Миша с Майснером. Нам бы к мотоциклу еще легковушку, а лучше бронетранспортер не самый тяжелый. И по Калужской дороге внаглую попрем. Уж когда совсем прижмут, тогда отобьемся, бросим технику и налегке дальше пойдем. Но за день-другой мы запросто до своей передовой доехать сможем. Что там ехать до Калуги? Две сотни километров? Три часа ходу по шоссе. – Ну, ты Наполеон, Боря! – усмехнулся Буторин. – А что, вариант не самый плохой. Можем и проскочить. Только документы надо упаковать так, чтобы влаги не боялись. Кто знает, где и как нам придется пробиваться? – Карл, вы согласны с нашим планом? – спросил Шелестов, когда Сосновский перевел немцу суть идеи. – Да, я иду с вами. Считайте, что с этого момента я боец вашей Красной армии. Глава 7 Буторин вызвался проводить Пашку. И когда он с парнишкой ушел, Шелестов вместе с товарищами принялся готовиться к опасному переходу. Бойцы почистили оружие, разложили по вещмешкам патроны, продукты, сухое белье. Много с собой брать нельзя – группа должна быть мобильной и идти налегке. Каждый понимал, что либо удастся пробиться за один-два дня, либо не удастся совсем. Пару дней протянуть без еды не сложно. Сложнее без воды. И нужнее всего патроны и гранаты. – Всем отдыхать. Будем ждать Виктора, – сказал Шелестов. – Наблюдателям меняться через каждый час. Я первым, потом Коган, затем Сосновский. – Я четвертый? – спросил Майснер. – Нет, – Шелестов помедлил. – Так долго ждать мы не можем. Если Виктор не вернется через три часа, мы уходим. Прошел час. Шелестова сменил Коган. Максим спустился вниз, улегся на лежанку и закрыл глаза. Надо отрешиться от всего, надо отдохнуть, хотя бы час поспать. Напряжение изматывает нервную систему, мешает мыслить спокойно. А в ближайшее время придется принимать решения быстро, почти интуитивно. И они должны быть правильными. Он постарался, лежа с закрытыми глазами, думать отрешенно, вызывая в памяти просто голубое небо и белые барашки облаков, слышать пение жаворонка в этой бездонной синеве, чувствовать запах скошенных трав, вкус парного молока. Тишина и покой, покой на душе, безмятежность. И руки матери, наливавшей в кружку молоко, и сильные руки отца, нарезавшего крупными ломтями ржаной хлеб. Как это вкусно – ржаной хлеб и холодное молоко! Сухой треск очередей «шмайсеров» ворвался в сознание сразу. Это было недалеко, совсем близко. Одни автоматы стреляли короткими очередями, другие били длинными. Шел бой! Шелестов вскочил с лежанки и выбежал наружу. Коган уже бежал к нему, показывая рукой в ту сторону, куда недавно ушел Буторин проводить Пашку. – Метров пятьсот! Не больше! Идут сюда… Наверное, Виктор нарвался. Из землянки выбежали Сосновский и Майснер. Шелестов приказал забрать с собой вещмешки, а в землянке, как они и договаривались, взорвать портфель гранатой, сжечь несколько листов бумаги и разбросать обожженные документы, те, что не являются особо ценными и которые скопировал Сосновский. Михаил кивнул и бросился вниз. – Борис, выдвигайся правее лесом. Постарайся понять, что там происходит. Если есть возможность, помоги Виктору огнем. Мы закончим здесь и займем позицию в лесу. Самое главное, постарайся понять, сколько фашистов. Снимая с плеча автомат, Коган побежал в лес. Появился Сосновский с тонким шнурком в руке. Он закрыл дверь в землянку, а потом дернул шнурок. Гулко ударил взрыв, уши заложило, а из щелей потянуло удушливым кислым дымом. Разбросав обожженные обрывки документов, разведчики побежали в лес навстречу выстрелам. Небольшая промоина, протянувшаяся извилисто по лесу, сразу привлекла внимание Шелестова. В нескольких местах потоки воды подмыли корни деревьев, и те накренились, растопырив толстые корни как огромные лапы. В некоторых местах они создавали почти идеальные дзоты. – Здесь встретим, – распорядился Шелестов. – И лесок впереди немного реже. Имейте в виду, что времени и патронов на долгий бой у нас нет. Стрелять наверняка и короткими очередями. Трое разведчиков залегли, выбрав себе основные и запасные позиции. Разложили запасные обоймы к автоматам, гранаты. Где-то справа впереди находился Коган, и Шелестов очень на него наделся. Надо вытащить Буторина и дать немцам по зубам так, чтобы они отказались от боя и преследования. Сколько бы их там впереди ни было. Шелестов сразу увидел Буторина, как только тот выскочил из-за деревьев. Виктор бежал зигзагами, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Иногда он останавливался, если попадался толстый ствол дерева. Тогда он прятался за ним и давал из-за этого укрытия пару очередей. И потом снова бежал. До позиции группы ему было бежать метров двести, а Шелестов уже видел первых гитлеровцев. Те вели себя не очень осторожно. Бежали, не особенно прячась, только когда Буторин начинал стрелять, они прятались за деревьями, падали на землю. Но потом поднимались и снова гнали его. Это выглядело именно так: они гнали русского, как охотники – зверя. И, видимо, уверились в том, что он один и что у него сейчас кончатся патроны. А потом Буторин увидел Когана. Видимо, тот крикнул, и Виктор мгновенно метнулся в сторону и скрылся за кустарником. Хорошо, сейчас Борис ему все объяснит. Немцы появились. Их было всего человек пятнадцать. Они перекликались, озирались, пытаясь понять, куда делся русский. Кто-то отдал приказ, и гитлеровцы стали стрелять по кустам, надеясь, что русский залег там. Им ответили два автомата. Один немец повалился как подкошенный, второй схватился за руку и опустился на землю за деревом. Фашисты мгновенно развернулись в сторону выстрелов, рассредоточились за деревьями и открыли ураганный огонь. Потом перебежками по два человека стали приближаться к позициям Когана и Буторина. Все они были как на ладони. – Огонь! – крикнул Шелестов и прицелился. Три автомата из засады били короткими очередями по немцам. Тем некуда было спрятаться на открытом месте. Шестеро уже упали, скошенные пулями. Остальные попятились, пытаясь как-то укрыться за деревьями, но огонь по ним велся теперь с двух сторон. И тогда немцы побежали. Разведчики дали им вслед еще несколько очередей, убив еще двоих гитлеровцев. Подбежали и спрыгнули в промоину Коган и Буторин. Шелестов кинул Виктору его вещмешок. – Что с Пашкой? – Нормально, – вытирая потный лоб, отозвался Буторин. – Он прошел спокойно. А на этих я на обратном пути нарвался. Такое ощущение, что по всем дорогам у них засады устроены с пулеметом, по двадцать-тридцать автоматчиков. Перекрывают все подходы к лесам и все выходы. – Ладно, будем иметь в виду, – Шелестов поднялся. – Вперед. Идем цепочкой. Я первый, Буторин замыкает. Сектора для наблюдения обычные. Побежали, а то эти гаврики могут прийти сюда с подкреплением. Они бежали обычным кроссовым бегом, стараясь держать ровный шаг и не сбивать дыхание. Немцу это давалось труднее всего, но он мужественно держался. Шелестов посматривал на Майснера и подстраивал под его состояние скорость группы и частоту перехода на шаг. Одновременно Шелестов успевал посматривать на карту. Лес должен кончиться примерно через километр. Дальше много открытых участков, потом снова лесной массив. Довольно густой, с высокими деревьями, но там есть просека, по которой можно двигаться быстрее, чем продираться через лес. И направление просека даст выдержать. Но до просеки еще надо добраться, а выход из леса может быть тоже перекрыт. Через полчаса Максим сделал знак перейти на шаг, потом объявил привал и подозвал к себе Буторина. – Виктор, посмотри на карту. Мы сейчас выйдем из леса вот здесь. Нам предстоит преодолеть относительно открытые участки местности, чтобы снова войти в лесной массив. Где, по-твоему, немцы могут устроить засаду? Как они ее устроят? – Хреновое место, – покачал Буторин головой, глядя на карту. – Судя по тому, как они меня там подловили, держать они будут выход из леса и окрестности вот отсюда. Отличное место: простреливаются подходы к лесу на расстоянии полукилометра в обе стороны. С одной стороны, зря мы мотоцикл бросили, а с другой, конечно, тарахтели бы на весь лес. Всех не увезешь. – Ты же знаешь, что в нем бензина на пару километров. Больше шума, чем пользы. – Шелестов задумчиво смотрел на карту, потом решительно сказал: – Оставляем вещмешки здесь. Борис, останешься с немцем охранять. Я, Виктор и Михаил идем вперед, осмотримся. Там наверняка выход из леса заблокирован. Попробуем понять ситуацию и придумать решение. Втроем разведчики подошли к самой опушке. В лесу немцев не было, но зато метрах в пятидесяти в небольшой промоине они устроили блиндаж с амбразурой. Тут же виднелся ствол пулемета и броневой щит легкого бронетранспортера, замаскированного в низинке. Несколько минут разведчики рассматривали позицию фашистов. Буторин поднялся в полный рост, встал за деревом и продолжал смотреть куда-то чуть правее бронетранспортера. – Что ты там увидел? – спросил Сосновский. – Считаю, сколько их здесь, – ответил Буторин. – Получается, что всего человек пятнадцать. Там родник бьет позади бронетранспортера. Я насчитал пятнадцать солдатских котелков, сваленных у родника. Видать, дежурный мыть будет. Или каждый сам свой помоет. Но лежат они там. – Все равно многовато, – сказал Шелестов. – На такой позиции нам их в лоб не взять. Обходить лесами – нет гарантии, что мы и в другом месте не нарвемся на такой вот пост. Нужна какая-то хитрость. – Мотоциклы есть. С колясками. Шесть штук, – добавил Буторин к своим наблюдениям. Потом предложил: – Надо им партизана привести. – Ну-ка, подробнее! Что ты там придумал? – Да все просто, – Буторин опустил бинокль и повернулся к Шелестову. – Михаил с Майснером конвоируют меня. У меня за пазухой противотанковая граната. Вы с Борисом страхуете нас отсюда. Ваша задача свалить в бронетранспортере пулеметчика и не дать уйти тем, кто останется жив. – А что, это мысль, – поддержал Буторина Сосновский. – Будем вести, Виктор станет изображать раненого. А когда подойдем к блиндажу, к нам наверняка выйдет офицер или старший на посту. Дальше дело простое. Виктор бросает в амбразуру гранату, мы расстреливаем тех, кто снаружи. Вы убиваете пулеметчика на бронетранспортере, ну и тех, кто еще появится. Потом бежите к нам, и мы добиваем оставшихся. Хотя что такое противотанковая граната в замкнутом пространстве, вы все знаете. По стенам размажет. Через час группа была готова. Буторину срубили приличный сук, на который он мог опираться как на костыль. Это оправдывало то, что правую руку он держал в районе груди, будто там имелось ранение или он помогал так себе рукой опираться на самодельный костыль. Сосновский шел впереди, Майснер, подталкивая Буторина стволом автомата в спину, шел сзади. Выглядели они вполне убедительно, и когда эта троица показалась из-за поворота грунтовки, Шелестов на немецком посту большой тревоги не заметил. Только пулеметчик в бронетранспортере прижал приклад пулемета к плечу и стал целиться в неизвестных. Из блиндажа никто не вышел, и Сосновский продолжал возглавлять процессию, идя с театральной небрежностью и похлопывая себя по голенищу сапога прутиком. Автомат висел на его левом плече немного странно, но среди гитлеровцев, видимо, на этот нюанс никто особого внимания не обратил. Автомат висел стволом назад. Неопасно, на первый взгляд, но, с другой стороны, схватить его за рукоятку и открыть огонь Сосновский мог практически мгновенно. Когда до блиндажа оставалось метров двадцать, из него вышли офицер и два автоматчика. Они остановились, ожидая, когда неизвестные подойдут. Немецкая форма Сосновского и Майснера успокаивала, но держались фашисты настороженно. Сосновский поднял руку и что-то крикнул по-немецки. Фашисты переглянулись и остались стоять на месте. Видимо, и из амбразуры блиндажа в неизвестных целились. И все же, Шелестов это чувствовал, трое незнакомцев не воспринимались как огромная опасность. Иначе бы их расстреляли на расстоянии. Наконец офицер что-то крикнул. Сосновский обернулся и приказал Майснеру остановиться, а сам двинулся к посту. Там он небрежно откозырял и стал что-то объяснять, показывая рукой назад, потом на лес и в поле. Немецкий офицер, видимо, попросил Сосновского предъявить документы, и тот охотно полез в карман. Наконец, немец принял Сосновского за своего, и Михаил махнул рукой, чтобы унтер-офицер подвел пленного партизана. Буторин снова заковылял. Шелестов отметил, что Сосновский чуть отошел назад, чтобы Буторин смог остановиться прямо перед амбразурой, а немцы не оказались с ним на линии огня. Вот и пулеметчик поднял голову. С интересом стал смотреть на гостей. Расслабился. Скучно у них тут. – Боря, держи пулеметчика, – напомнил Шелестов Когану. – Может, в овраге еще кто-то есть. Или посуду моет, или в туалет пошел. Наконец Майснер подвел Буторина, Сосновский чему-то засмеялся и вдруг ударил ногой по «костылю». Буторин вполне натурально упал на землю, стал подниматься, но Майснер прижал к его шее дуло автомата, и Виктор замер, продолжая прижимать правую руку к груди. Немцы засмеялись. Сосновский поднял руку с прутиком и снова стал что-то говорить немцам, показывая назад и вверх. Он умело отвлек их внимание, и в этот момент Буторин выхватил из-за пазухи гранату и одним движением бросил ее в амбразуру блиндажа. Он сразу откатился в сторону, а Майснер длинной очередью свалил немецкого офицера и двух солдат, стоявших с ним рядом. Автоматная очередь Когана была точной. Пулеметчик в бронетранспортере повис на своем оружии, зацепившись ремнем. И тут снизу из блиндажа полыхнуло огнем, и раздался взрыв. Подпрыгнули бревна перекрытия, полетела земля, вздулся черный огненный пузырь и рухнул вниз, погребая под собой тех, кто находился в блиндаже. Шелестов краем глаза заметил двух солдат, выбежавших из оврага, но Коган, чуть двинув стволом автомата, свалил обоих короткими очередями. Оглушенный Буторин поднял автомат убитого солдата и, чуть пошатываясь, стал обходить блиндаж, Сосновский и Майснер побежали к оврагу, по пути заглянув в бронетранспортер. Когда Шелестов и Коган подошли, Михаил только махнул рукой. – Порядок. Больше никого. – Давайте спешить, а то мы нашумели тут, – велел Максим. – Виктор, осмотри мотоцикл, Борис, возьми магазины к автоматам! Миша, давайте с Майснером к бронетранспортеру. Заводите его, выезжайте. Все шинели убитых солдат были с дырками от пуль. Выглядело это, конечно, очень подозрительно, если в таких шинелях выходить к немцам и пытаться выдать себя за своих. Но для того, чтобы не бросаться в глаза, стоя в кузове бронетранспортера, сойдет и такая маскировка. У ручья разведчики на скорую руку застирали от крови три шинели, бросили в бронетранспортер ремни и каски. Теперь можно было отправляться в путь. Майснер сел за руль мотоцикла, Сосновский развалился в люльке, положив на колени автомат. Им предстояло вдвоем играть за всю группу, представляться немцами, если возникнет такая необходимость. Взревев мотором, бронетранспортер тронулся с места. Мотоцикл обогнал его и понесся по подсыхающей под апрельским солнцем грунтовой дороге. Буторин вел машину, ворча на тугую коробку передач, к которой он никак не мог приспособиться. Дорога вилась по полю, огибала лесные участки, спускалась в ложбинки и снова поднималась вверх. Не верилось, что долго удастся ехать спокойно и без помех. И Шелестов не ошибся. Не прошло и получаса, как на опушке леса они обнаружили довольно сильный и совсем не замаскированный пост. Здесь стояли три тяжелых армейских бронетранспортера, которые солдаты называли ханомагами. На опушке натянута маскировочная сеть, под которой дымилась полевая кухня. Из сваленных бревен сооружалось что-то вроде баррикады или дзота. На дорогу, подняв руку, вышли офицер и солдат с автоматом на изготовку.