Первая ракета взвилась в воздух, осветив сто с лишним метров реки, но где-то немного левее. – Дождались! – прорычал Буторин, надавив на газ. Машина пошла к воде. Рядом побежали Сосновский и Коган. Шелестов с автоматом прыгнул в машину и стал смотреть на то, как возится и отчаянно пытается развязаться на полу немецкий майор. Гауптман мычал и тряс головой. Видимо, его тошнило, и очень болел затылок, куда угодил тяжелый ключ. Колеса коснулись воды, Коган и Сосновский прыгнули в воду и, ухватившись за борта машины, поплыли рядом. Михаил опустил кронштейн с винтом в воду. Вода забурлила, и машина пошла по водной глади. Еще две ракеты одна за другой взвились в небо. Машина-амфибия была видна как на ладони. Жутко длинной очередью разразился немецкий пулемет, и фонтанчики воды запрыгали впереди по курсу машины. С берега стреляли и из автоматов, щелкали и винтовочные выстрелы. Пули то и дело падали в воду близко от машины. – Виктор, маневрируй, – попытался посоветовать Шелестов, но Буторин только мотнул головой. – Драгоценные секунды будем терять. Тянуть, только по прямой к берегу! И тут в воздухе свистнуло, и еще, потом еще. Это открыли огонь минометы. Всплеск – и фонтан воды вырос слева. Еще всплеск – и снова с грохотом взорвалась мина и с шелестом обрушилась на машину вода. Максим выхватил из кобуры ракетницу, вставил в ствол две ракеты и поднял руку. – А-а! – Шелестов согнулся, роняя ракетницу. Пуля пробила плечо, и рука сразу онемела… пальцы ничего не чувствовали. Максим попытался другой рукой найти упавшую на пол ракетницу, но боль застилала пеленой глаза. – Что? – кричал рядом Буторин. – Что, Максим? – Ракетница! – из последних сил крикнул Шелестов. – На кой черт? Ты ранен? Пригнись, ниже пригнись! И тут пулеметная очередь прошла очень близко, две пули со скрежетом где-то пробили металл корпуса машины. «Только не в мотор, – думали разведчики, – только не в мотор». Оказаться посреди реки на заглохшей амфибии и стать легкой целью для пулеметчиков и артиллеристов не очень-то хотелось. Еще всплеск, разрыв – и снова всех накрыло фонтаном воды. Машину сильно качнуло, да так, что вот-вот она зачерпнет воды. Под ноги Буторину прямо под педаль что-то попало. Он сунул руку вниз и нащупал ракетницу. Пуля сбила с головы Буторина фуражку, и он ругнулся. Противоположный берег слишком медленно приближался. Теперь это понятно. Не успеть. Сейчас пулеметчики пристреляются, выпустят еще несколько мин, их возьмут в «вилку», и следующие лягут точно в машину. Все! – Пускай ракеты, – простонал Шелестов. – Витя, пускай. Там знают… Буторин смотрел на Шелестова, не понимая, что тот имеет в виду. Ведь никакого разговора о сигнальных ракетах при возврате через линию фронта не было. Вообще такой вариант не рассматривался при планировании операции. «Надеюсь, что Максим не бредит», – подумал Буторин и, подняв руку, выпустил вверх две ракеты. Они взвились, отражаясь в темной воде удивительным малахитовым цветом… Еще две мины легли близко от машины, качнув ее корпус в воде, амфибия зачерпнула бортом, и нога Буторина почувствовала воду. Сначала он подумал, что это плеснулась вода, когда машина зачерпнула, но потом понял, что в корпусе пробоина, через которую машина набирает воду. И он прибавил скорость до отказа. Есть риск перевернуться при близком разрыве мины, но близкий разрыв, скорее всего, убьет всех в машине. Еще одна пулеметная очередь прошла прямо перед машиной, несколько чувствительных ударов пуль пришлись в капот. Ах ты черт… Буторин сразу стал искать признаки появившегося дыма или попытался уловить перебои в работе двигателя, но мотор тянул ровно. И тут с советской стороны стали слышны хлопки. Следом свист мин, который уносился назад. Две пулеметные очереди сорвались с берега напротив и трассирующими линиями унеслись к немецкому берегу. Снова раздались хлопки и свист, хлопки и свист. Буторин обернулся назад. Даже в полной темноте, которая освещалась частыми вспышками от разрывов мин, было видно, что берег затягивает дымом. Минометы начали огонь задымляющими боеприпасами. Они ставили дымовую завесу. – Ребята, вы там как? – крикнул Буторин, пытаясь померить ногой уровень воды в машине. – Пили быстрее, – отозвался Сосновский. – Вода ледяная, сводит все тело! – Терпите, скоро будет еще хуже, – пообещал Буторин. – Мы тонем. – Дождешься от тебя приятных слов, – снова подал голос Сосновский. – Нет чтобы заткнуть дырочку большим пальцем ноги или вычерпывать воду ботинком. И не надо травмировать нежную психику товарищей. Буторин понял, что случилось неладное, и обернулся всем телом. Сосновский балагурил, а сам из последних сил пытался удержать Когана. Одной рукой он держался за корпус машины, и рука была белая от холода и напряжения. Ругнувшись, Буторин полез назад, помогать Михаилу, но тот только хрипло послал его: – Иди ты знаешь куда, Витя… к рулю иди, пока не утопил нас совсем… Я держу его. Буторин проигнорировал слова Сосновского и схватил Когана за воротник шинели. И тут машина ткнулась передними колесами в землю. Берег был низкий, и амфибия выскочила на твердую почву, два раза дернулась и заглохла. Застонали раненые немцы, Буторин от толчка повалился назад, выпустив воротник шинели Когана и ударившись головой о рулевое колесо. Шелестов от такого толчка стукнулся головой в лобовое стекло и раненой рукой о приборную панель. В глазах потемнело от боли, но он умудрился не потерять сознание. В глазах метались искры, и рука болела так, будто ее прожигали раскаленным прутом. Как в тумане Шелестов увидел, как к машине подбежали советские автоматчики. Буторина, который помогал Сосновскому вытаскивать из воды Когана, согнули пополам, обыскали и положили на землю лицом вниз, приставив к спине дуло ППШ. Он видел, как обыскивают самого Сосновского и уводят куда-то в темноту. С заднего сиденья бесцеремонно вытащили связанных немцев. Шелестов попытался встать на ноги и сам выбраться из машины, но он покачнулся и упал прямо на одного из советских солдат. Он грубо поймал его и оттолкнул. Максим зашипел от дикой боли и обматерил солдата на последних остатках моральных и физических сил. Он выругался с таким наслаждением, чувствуя, что вокруг свои, что он дома. – Вот это да! – вырвалось у кого-то из автоматчиков. – Вот это загнул. Да там, что, и правда наши есть? Где этот старший лейтенант, что в окопе с нами сидел? Шелестов лежал на земле и сжимал страшно болевшую руку. Он увидел над собой широкое лицо и улыбающиеся глаза. Человек с погонами старшего лейтенанта смотрел на него и шевелил губами. Шелестов только помотал головой. Не слышу. Старший лейтенант помог ему подняться, взвалил на себя руку Максима и буквально поволок за деревья. В каком-то окопе Шелестова несли уже двое, а потом блиндаж, свет коптилки. В нос ударил резкий запах какой-то медицинской соли или нашатыря. Рука ничего не чувствовала, но Шелестов ощущал, что с ним что-то делали. Кажется, перевязывали рану. Потом в голове прояснилось. – Ты старший? – спросил старший лейтенант. – Вот мои документы, – поднес он к глазам Максима красную книжечку с крупными буквами Смерш на обложке. – Ты меня понимаешь, друг? Все хорошо, вы у своих, вы прорвались! Теперь слушай меня. «Тетка из Тюмени не приедет. У нее ангина. Но приедет ее дочь, она играет на виолончели». Ты понял меня, браток? – Да, – улыбнулся Шелестов. – «Я куплю два билета на концерт в седьмом ряду. Места одиннадцать и двенадцать». Передай в Москву срочно «в седьмом ряду, места одиннадцать и двенадцать». Бумаги опечатать и под надежной охраной самолетом в Москву. – Да, браток, все сделаем, браток, – улыбнулся старший лейтенант. Буторин и Сосновский дремали в тесной задней кабине самолета У-2. Когда садились, Михаил похлопал по крылу и сказал: «А все-таки не миновала нас чаша сия». А потом в кабине, когда самолет крался в ночной темноте по курсу к аэродрому подскока, первый провалился в сон. Буторину не спалось. Он крепко держал в руке кожаный портфель с двумя замками. Портфель был соединен цепочкой с запястьем Виктора. В голове засели слова Сосновского про «чашу сию». Вот так и адъютант немецкого генерал-фельдмаршала ехал в штаб. С таким же портфелем и с такой же вот цепочкой. Военный транспортник приземлился на подмосковном военном аэродроме сил ПВО столицы, где разведчиков уже ждала машина. Лубянка встретила деловой суетой. Два лейтенанта в военной форме, буквально расталкивая сотрудников, проводили разведчиков в кабинет Платова. Сам комиссар госбезопасности присутствовал при том, как расстегивают замок, открывают портфель и достают документы. Платов быстро просматривал бумаги, откладывая в сторону. Потом с удивлением поднял глаза, увидев карандашную копию, снятую с оригинала. Потом еще один приказ, скопированный на немецком на грязном листе из ученической тетради. – Это что? – коротко спросил он. – Это копия, которую я сделал, чтобы сохранить информацию со второстепенного по значению документа, – ответил Сосновский, которого немного коробило, что Платов кинулся смотреть документы, даже не спросив, где Шелестов, Коган. И вообще, как прошла операция. – Цель? – все так же лаконично спросил Платов. – В процессе выполнения операции возникла необходимость имитировать уничтожение документов вместе с портфелем. Пришлось вместе с остатками разорванного взрывом портфеля оставить пепел от сожженных бумаг и обожженные остатки нескольких настоящих документов. Это помогло нам выиграть время и сбить со следа гестапо. Все копии точные. За это я отвечаю. В кабинет вошли офицер с погонами майора и два сержанта НКВД с автоматами. У Буторина екнуло в груди от нехороших подозрений, но майор собрал в портфель документы, которые Платов опечатал своей личной печатью. И когда экспедитор и охрана ушли, Платов наконец поднялся из-за стола и подошел к разведчикам. – Ребята, спасибо вам, что прорвались. Вы просто не представляете, что вы проделали. – Ну, мы-то как раз представляем. Мы и проделали, – чуть пожал плечами Сосновский, но Буторин еле заметно толкнул его локтем. – Вы прошли с боем и вернулись, – продолжил говорить Платов, пропустив язвительное замечание Сосновского. – Вы сделали почти невозможное, потому что операция с самого начала была провальной, но вы ее вытянули. Не зря погиб Иванников и его бойцы. Не зря погиб Анохин. Надеюсь, и Майснер выживет и еще будет полезен нашей стране, да и своей, новой. Это задание было для вас, не скрою, самым опасным. Если бы вы не справились, на этом существование вашей группы закончилось бы. Но вы справились… Дверь распахнулась, и в кабинет быстрыми шагами вошел Берия. Он подошел к разведчикам. Постоял, вглядываясь в лица каждого, потом сделал еще шаг и протянул руку. Буторин пожал ладонь всесильного наркома, потом пожал руку Сосновский. Берия кивнул в сторону стола для совещаний и первым уселся за него. Буторин и Сосновский сели напротив. Платов остался стоять. – Почему двое? – спросил Берия у Платова не поворачивая головы. – Где Шелестов? – Ранен, Лаврентий Павлович. – Серьезно ранен? – Пулевое ранение в плечо. Операцию сделали в полевом госпитале. Сейчас он едет санитарным поездом в Москву. – А Коган? – Тоже ранен при прорыве через передовую. Рана неопасная, но в ледяной воде он потерял много крови. Сейчас все в порядке. Медики говорят, что неопасно. – А этот агент, немец? – Тоже ранен, оставлен в тылу. Пуля извлечена. Надеемся, что немцы его не найдут. Группа все сделала, чтобы Майснер не попал в руки гестапо. – Он пригоден к работе в дальнейшем? Как вы считаете, Сосновский? Вопрос был неожиданно задан не Платову, и Михаил даже немного растерялся. Что говорить наркому? Все как есть или так, как он хочет слышать? Или просто отделаться общими фразами и высокими эпитетами? Но Сосновский поймал взгляд Платова и его чуть заметный кивок. – Надо понять этого человека, товарищ нарком, – ответил Михаил. – Для каждого человека Родина – это Родина, как для каждого мать – это мать, какой бы она ни была. И когда человек берется сражаться против своей Родины, своей матери, это всегда потрясение, которое нужно пережить, с которым надо провести много бессонных ночей. У Майснера будет такая возможность. Он помог нам, он сражался с нами плечом к плечу и убивал нацистов. Он пошел на это сознательно, как антифашист. Теперь он стал нашим сознательным союзником. И ему надо свыкнуться с этой мыслью. – Хорошо, – кивнул Берия. – Вы правильно рассудили. Я тоже не особенно верю в скоропалительные поступки и поспешные обещания. Решение только тогда можно оценивать, когда оно обдумано и принято сознательно. С холодной головой, а не в горячке боя. Мы с товарищем Платовым много говорили о вашей группе в связи с этим последним заданием. Думаю, что вы оправдали доверие органов и нашего народа. И мое доверие к вам. Я рад, что Платов в вас не ошибся. С вас сняты все обвинения. Вам вернут все ваши награды и звания. Пусть ваши товарищи лечатся, отдыхайте и набирайтесь сил. Война еще не закончена. Сосновский и Буторин встали, вытянулись, как положено, перед своим начальником и, повинуясь кивку Платова, вышли из кабинета. Буторин шел молча, а потом остановился у окна и сказал: – Слушай, давай напьемся? Вот есть такое желание напиться в стельку, и чтобы утром проснуться другим человеком. А? – Человек-парадокс! – засмеялся Сосновский. – Напиться до чертиков и проснуться другим человеком! Слушай, давай без физических нагрузок? Их и так хватало. Теперь еще по печени хочешь ударить? Пошли в Большой театр? Мы же все-таки дома! А через два дня санитарный поезд прибывает. Ребят в госпиталь переведут. Навещать пойдем… – Ладно, давай театр, – пожал плечами Буторин. – Мы же, наконец, дома! * * * notes Примечания 1 Перевод И. Анненского.