Часть 16 из 18 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
А майор достал из кармана перочинный нож с перламутровой ручкой и осторожно вскрыл пакет, который Шелестов так аккуратно заклеивал. Он стал вынимать бумаги и с удовлетворением просматривать. Кивнув лейтенанту, он отдал какой-то приказ и снова занялся документами. В комнате с майором остались лишь автоматчик и фельдфебель. Еще одна бронированная дверь вела, видимо, к боевым отсекам дота. «Сколько их здесь? – машинально стал прикидывать Максим. – Два взвода наверняка, а может, и рота. Мы же не видели расположение немецкого подразделения, а там дальше наверняка есть блиндажи для личного состава».
Бросив бумаги на стол, майор взял документы Сосновского, раскрыл и четко произнес:
– Hauptmann Jürgen Boittel…
– Ja, ja, – горячо воскликнул Сосновский и бросился к столу, упав на колени.
Он принялся восклицать что-то с мольбой в голосе, солдат и фельдфебель попытались оттащить пленника от стола, и тут Шелестов увидел, как Михаил неуловимым движением руки сбросил со стола перочинный нож, который отлетел к ногам пленников. Буторин первым заметил это и сделал вид, что рванулся к столу, но тут немецкий автоматчик развернулся к русским и дал очередь поверх голов. Полетели осколки бетона, русские послушно попадали на пол.
…Первым перерезал веревки Буторин и подсунул ножик Шелестову. Они лежали и смотрели, как Сосновский доказывает свою невиновность, как он, натурально брызгая слюной, показывает то куда-то на запад, то на пленников, то стучит себя кулаком в грудь. От Максима не укрылось, что Сосновский бросает взгляды назад, на товарищей. Готовы или еще нет?
Буторин с рычанием раненого зверя сорвался с места, бросившись в ноги немецкому автоматчику, опрокинул его на пол. Шелестов тоже бросился вперед, несмотря на то что после удара голова у него все еще кружилась. Он обхватил фельдфебеля за горло сгибом руки и повалил его на себя, продолжая душить и не давая ему выхватить из кобуры пистолет. Майор отпрянул назад, скорее раздосадованный, чем напуганный. Не верилось ему, что это нападение спасет русских. Но Сосновский дотянулся через стол до его горла и рванул немца на себя, повалив его на стол лицом вниз, резко ударил в основание черепа. Через несколько секунд автомат и два пистолета были в руках разведчиков. Два оглушенных немца валялись на полу, а майор оказался прижатым к стене, и в затылок ему упиралось дуло пистолета.
В дверь влетел рыжий лейтенант с солдатами, но им пришлось замереть на месте. Сосновский приказал никому не двигаться, иначе майора убьют. Немцы замешкались, но наведенный автомат заставил их подчиниться. Они бросили на пол оружие. Разведчики подняли два автомата. Буторин выдернул из-за ремней двух солдат три гранаты. Распахнулась внутренняя дверь дота, но и этим солдатам пришлось замереть. Сосновский приказал закрыть дверь и освободить проход. Майора вывели наружу, скорее, прикрываясь им, чем его конвоируя. Шелестов про себя думал, что если майор важная шишка, то уйти, наверное, удастся. Неизвестно, как далеко, но вполне возможно. А вот если не очень важная, то кто-то может и рискнуть и напасть на русских, не особенно заботясь, что они могут убить одного человека.
Засунув за пазуху документы, Шелестов снова подпоясался офицерским ремнем. Успев захватить из бункера ракетницу с несколькими ракетами, группа стала отходить к лесу. Немцы держались настороженно, но попыток напасть не делали. Сосновский предупредил, что терять им нечего и что майора они убьют с особенным наслаждением. Буторин двинулся было сначала к грузовику, но Шелестов кивнул на амфибию. Виктор проверил, кивнул, увидев ключ в замке зажигания. Двигатель заработал спокойно и ровно. Усадив на заднее сиденье майора, Сосновский и Коган устроились возле него, возвышаясь в тесной машине. Шелестов дал очередь по капоту грузовика и колесам и с удовлетворением увидел, как из пробитого радиатора потекла на землю вода и как с шипением спустило переднее колесо.
Майор заворчал что-то на заднем сиденье. Сосновский перевел, что немец считает, что русским далеко не уйти.
Потрогав разбитый затылок и поморщившись, Шелестов проговорил:
– Скажи ему, что и ему вместе с нами не уйти. Ему жить столько же, сколько и нам.
Буторин погнал машину по опушке леса, а потом, как только появилась лесная дорога, сразу свернул под кроны деревьев. Пока у немцев не было возможности преследовать русских, нужно было уходить как можно дальше от места захвата. Рация у них имелась, сообщение наверняка отправлено. Наверное, даже в тот момент, когда русских только взяли. Теперь по всей полосе обороны пойдет известие, что появились русские разведчики, что они уходят на захваченном плавающем автомобиле. Шелестов нахмурился, но потом сам же себя успокоил. Разве мало в вермахте таких машин? На тех участках фронта, где имеются водные преграды, таких машин у них полно.
Сосновский на заднем сиденье пытался допрашивать пленного майора, но тот упрямо молчал и только угрожал. Крепкий орешек, такого расколоть непросто. Но о самом главном он сказал. Русскую группу ждут, ищут повсеместно. Ориентировки разосланы по частям в полосе обороны. В районе Орловско-Курской дуги.
– Ребята, но мы значительно севернее, – вдруг дошло до Шелестова. – Надо спешить, пока и в этом районе не прошло сообщение о нашем появлении.
– Они сейчас поднимут всех на ноги, – заявил Коган. – Не удирать надо, а притвориться камешком под ногами, пеньком в лесу.
– Боря, – Шелестов повернулся к Когану. – Я давно знаю, что у тебя нестандартное мышление. Расшифруй свою шараду.
– А что тут расшифровывать, – пожал Коган плечами. – Они ведь ждут, что мы скрываться будем, удирать, отстреливаться, постараемся поскорее покинуть этот район. А мы как раз этого делать и не должны. Если мы исчезнем, если они перестанут нас видеть и видеть следы нашего панического бегства, они решат, что нам удалось скрыться, и расширят район поисков. А мы будем просто сидеть и ждать темноты у них под носом.
– В копне с сеном, например, – засмеялся Буторин и вдруг поперхнулся. – А это идея. Вон копна, и мы всего на расстоянии меньше километра от того дота, в котором нас допрашивали.
– Давай! – толкнул его в бок Шелестов.
Копна стояла у самого леса. Старая, развалившаяся. И сбоку она была разворошена. Видимо, когда-то ее кто-то использовал как шалаш от непогоды. Используя валявшиеся здесь же жерди, которые когда-то держали копну, разведчики быстро разгребли старую солому и загнали в образовавшуюся пещеру маленькую амфибию. Накрыв машину брезентом, под которым Сосновский спрятался с пленным майором, разведчики снова забросали это место соломой, восстановив примерно тот же внешний вид, какой у этой старой копны и был. Сами они тоже забрались под солому с трех сторон, чтобы вести наблюдение. Теперь оставалось тихо лежать и ждать.
Самое худшее, чего можно было ожидать, что взбешенные фашисты станут ездить по всей округе и расстреливать из автоматов и пулеметов все подозрительные места. Если бы это касалось просто русской разведгруппы или бежавших из лагеря пленных, то, скорее всего, так бы дело и происходило. Может быть, и копну бы обстреляли зажигательными пулями. Просто так, на всякий случай. Но то, что в плену высокопоставленный майор абвера, заставляло относиться к поискам с особой осторожностью. Тот, кто руководил поисками, понимал, что группа очень и очень необычная. И поведение этих русских, решения, которые они принимают, весьма нестандартные и нетипичные, на грани наглости. Непростой противник! И преследователи пытались понять этих русских, пытались поставить себя на их место и решить, куда те направятся.
До наступления сумерек мимо поля, на котором у леса торчала эта старая копешка, трижды проезжали поисковые группы. Два бронетранспортера, грузовик с солдатами, несколько мотоциклов с пулеметами, установленными на колясках.
– Боря, с меня бутылка, – тихо сказал Буторин. – Ты гений!
– А чего не коньяк-то? – тихо отозвался Коган.
– Может, мы ему на родине памятник изваяем? – предложил Шелестов.
– Мрачно шутите, товарищи, – хмыкнул Коган. – Я еще пожить хочу.
– А мы тебе при жизни! – заверил Буторин.
В воздухе запахло сыростью. Солнце окончательно село, и в поле повис туман. В копне было тихо и уютно. Тепло. Правда, попахивало пылью и мышами, но с этим можно было мириться. Все равно запахи мирные, из босоногого детства. Они успокаивали.
Удивительно, но к ночи снова стал подниматься ветер, и звездное небо стало заволакивать черными тучами. Стало еще темнее, просто непроглядная ночь. Того и гляди в этой ночи раздастся разбойничий посвист. «А ведь немцам еще неуютнее в такие ночи, – подумалось Шелестову. – Мы у себя дома, а они чужаки. Они опасаются партизан, ночных нападений. Как и любой чужак, как и любой, кто пришел в чужую страну, в чужой дом, где все враждебно. Вот так и темнота на родине, и непогода тоже бывают добрыми и родными, тоже помогают», – с улыбкой подумал Максим и велел раскапываться.
Машину, чтобы не шуметь, выкатили на свободное пространство, толкая руками. Немецкий майор вполне мог бы помочь проскочить мимо фрицев лишь своим присутствием. Но что-то подсказывало Шелестову, что этот фанатик готов скорее умереть, чем помочь советским разведчикам скрыться. И тогда он велел связать немца по рукам и ногам и заткнуть ему рот.
Ночь за окном была обычной, такой, к какой Платов уже привык. Удивительная вещь человеческий организм! Он привыкает ко всему на свете. Привыкает спать днем и не спать по ночам, привыкает к сумасшедшему ритму жизни, когда ты спишь урывками по два часа. Он привыкает сразу опрокидываться в сон, когда ты это разрешаешь, и тут же одним толчком заставляет тебя пробудиться и включиться в работу.
Стоя у окна, Платов машинально подумал о том, что сегодня снова придется не спать. Вторые сутки поступают сведения от оперативников Смерша с передовой, с того участка, где Платов ждал перехода группы Шелестова. Сейчас переход самое главное, сейчас те документы, которые группа несет, могут многое изменить в ходе летней военной операции. Они позволят Ставке принять наконец окончательное решение, как действовать дальше, а командирам соединений ясно даст понять, где и какими силами сосредоточен враг, когда и как он начнет операцию. Да, готовится глубоко эшелонированная оборона, да, командование и из других источников знает, что враг стягивает к Курско-Орловскому выступу значительные силы, чуть ли не основную часть своих танковых соединений. Нужна стопроцентная уверенность, что все произойдет именно так, что это не уловка, что удар будет нанесен именно на северном и южном направлениях выступа, а не на других участках фронта. В противном случае ситуация из прогнозируемой сразу перерастет в катастрофическую. Слишком многое поставлено на кон. Или коренной перелом в войне, разгром группы армий «Центр» и всех стратегических танковых резервов, или удар немцев на другом участке будет столь сокрушительным, что война снова покатится на восток. А ведь как это заманчиво: дать увязнуть танковым клиньям, измотать, обескровить, а потом нанести хорошо подготовленный, точный удар и разгромить всю группировку разом! Ах как заманчиво!
Только бы ребята не подвели, только бы у них получилось! И как трудно делать уверенное лицо и говорить с уверенными интонациями, когда на душе скребут кошки! «Да, Максим Андреевич, добавишь ты мне седых волос», – усмехнулся Платов. И тут зазвонил внутренний телефон.
– Слушаю! – Платов сжал трубку.
– Товарищ комиссар госбезопасности, – послышался в трубке усталый голос заместителя Платова, – группа, которая выходила под Гмырями, является группой фронтовой разведки. Они не смогли вовремя выйти на условленном участке и вышли южнее. Большие потери.
– Понял, – сухо отозвался Платов.
– В районе Вишняков слышна перестрелка. Мы не располагаем сведениями о наших подразделениях, оказавшихся в окружении и пробивающихся к линии фронта. Либо это партизаны, либо какая-то разведгруппа. В частях, по сообщениям командиров и оперативников Смерша, очень большие потери. Большая часть разведгрупп не возвращается. Немцы плотно закрыли этот участок. Наши оперативники днюют и ночуют в окопах боевого охранения.
– Запросите участки севернее Орловско-Курского выступа, – приказал Платов. – Районы Михайловского направления, Козельского, Калужского.
– Товарищ комиссар, – заместитель замялся. – Петр Анатольевич, это ведь только по прямой больше двухсот километров. А лесами да сквозь немецкие гарнизоны… Им по времени просто не успеть.
– Вы слышали мой приказ? – холодно осведомился Платов.
– Так точно!
Машина свернула в сторону реки, и Буторин погнал ее, не особенно беспокоясь, что лежавший сзади под ногами разведчиков немецкий майор болезненно вскрикивает. Без света фар ездить по пересеченной местности на такой скорости было опасно. Можно окончательно угробить машину, а Шелестову хотелось добраться до передовых частей у реки Пашуты. Если нельзя прорваться тайком, то действовать надо с разумной наглостью. Да и не выпустят разведгруппу из этого района. Возможен только прорыв через реку к нашим передовым позициям. Иного, кажется, не дано.
Машина соскользнула вниз с бугорка, но разведчики успели заметить, как в черноте пасмурной ветреной ночи масляно мелькнула вода реки. Сосновский сидел на переднем сиденье. Шелестов, на форме которого красовались погоны майора, сидел сзади с перевязанной головой. Кровь действительно проступала через бинты на затылке, но ему еще и чуть примотали лицо, чтобы было обосновано, почему командует не старший по званию, а гауптман. По задумке, Шелестов должен был делать утверждающие жесты и нетерпеливо поторапливать подчиненных. Когану и Буторину предписывалось сидеть с каменными лицами и в разговоры не вступать, при их слабом знании немецкого языка и абсолютно жутком произношении.
Первый же пост остановил машину, когда на берегу реки уже были видны передовые окопы немецкого пехотного батальона. Сосновский, выпячивая бешено челюсть, рявкнул, чтобы группу проводили к командиру батальона, и пригрозил трибуналом, расстрелом и всеми смертными грехами, потому что на этом участке русские о-о-о что приготовили. Унтер-офицер вскочил на мотоцикл и поехал впереди, показывать дорогу, даже не расслышав, кого представляют эти офицеры. Когда они подъехали к блиндажу метрах в ста от передовых окопов, унтер-офицер подбежал к часовому и стал говорить, что эти офицеры срочно ищут командира батальона. Сосновский бросил последний непроверяемый козырь, заявив, что они из военной разведки.
Из блиндажа вышел светловолосый гауптман в накинутой на плечи шинели. Шелестов, попавший удачно в луч фонаря, сделал указующий жест, Сосновский отдал ему честь и выпрыгнул из машины.
– Быстрее! Мы можем опоздать! – торопливо заговорил он. – Вам уже звонили из штаба корпуса?
– Какого корпуса? – не понял гауптман.
Видимо, его батальон имел полковое и дивизионное подчинение, но это Сосновского не смутило. Сейчас главное было брать, что называется, нахрапом. Он только отмахнулся от вопроса, продолжая говорить торопливо, чтобы гауптман не успел вставить какой-то новый вопрос. Желательно создать напряженную обстановку.
– Прикажите, чтобы вам незамедлительно сообщали обо всех сводках этой ночью. Ждите звонка от командования. Мы приехали первыми, потому что у абвера есть сведения. Некогда ждать решения руководства. Сегодня русские разведчики попытаются пересечь передовую. Их будет двое или трое. При себе у них важные документы из нашего штаба. Очень важные документы. Тот, кто возьмет диверсантов, кто не даст им с документами переправиться к своим, получит железный крест и отпуск домой. Черт возьми, гауптман, я вам даже завидую!
Сосновский по-дружески хлопнул немца по плечу рукой, продолжая обрисовывать обстановку. По его разумению, именно командир этого батальона имеет все условия для задержания разведчиков. Ему просто сама удача плывет в руки. И если он за такую удачу отблагодарит абвер хотя бы бутылкой хорошего коньяка, то они будут в полном расчете.
– На каком участке они будут переходить? – наконец купился немец на речь Сосновского, застегивая шинель и подпоясываясь ремнем с кобурой. – Позиции моего батальона тянутся от…
– Я знаю, – перебил его Михаил. – В вышестоящем штабе нам показали границы участков, и поэтому мы к вам сюда и приехали. Возьмите с собой с десяток солдат. Мы расставим их двумя группами на берегу и будем ждать. Русские не могли перейти на другой участок фронта. Мы зажали их, мы их гнали как зайцев. Им некуда деваться. Только отдан приказ – брать живыми и не пропускать к воде. Сколько здесь ширина реки?
– Сто девяносто восемь метров, – ответил немец. – Самый широкий участок на этой линии. Не повезло русским, здесь плыть им дольше, а у меня есть два прожектора.
Немец окликнул какого-то фельдфебеля и приказал привести к берегу десять человек из дежурной смены. И быстро!
Сосновский предложил пока спуститься и осмотреть береговую линию. Хотя, конечно, ни черта там не видно в такую ночь, хоть глаз выколи, заявил немец и расхохотался этой русской поговорке, которую он запомнил. Сосновский обернулся, кивнул, Буторин завел мотор, и машина не спеша двинулась за командиром батальона и Сосновским. Немец обернулся на звук и открыл было рот, чтобы сказать, что нельзя на машине. Она может привлечь русских, и они с того берега откроют огонь. Они так часто делают. Такая стрельба называется беспокоящим огнем, который мешает обыкновенной жизни солдат на передовой. Его цель изматывать солдат.
Сверху в темноте затопали сапоги, и вот перед командиром батальона выстроились десять солдат с автоматами. Один поспешно застегивал воротник, второй вытирал рот, что-то дожевывая. Со словами «позвольте, я поставлю задачу» Сосновский встал перед солдатами и гордо задрал подбородок.
– Солдаты! Сегодня вам выпала честь задержать русских разведчиков, которые попытаются переправиться через водную преграду на участке вашего батальона. Командование обещает отпуск и железный крест тому, кто лично задержит русских диверсантов или окажет существенную помощь в их поимке. Вас выбрали как самых лучших, умелых и преданных солдат рейха. Фюрер узнает о вас, а ваши лица родственники увидят в очередном выпуске Die Deutsche Wochenschau[3].
Сосновский понимал, что главное – не переборщить. Он ткнул пальцем в грудь ефрейтора и приказал ему идти вправо по берегу и занять со своими солдатами скрытую позицию на расстоянии пятидесяти метров отсюда, где на берегу растет густой кустарник. Командир батальона насупился, припоминая, о каком кустарнике идет речь. Вторую группу Сосновский отправил влево, тоже на пятьдесят метров. Гауптману он пояснил, что не очень важно, какие именно кусты. Главное перекрыть участок берега. А сами они вместе с командиром и офицерами абвера останутся здесь. Необходимо никого не подпускать к воде.
– Вы слишком много на себя берете, – наконец вырвалось у командира батальона. – Я должен был сам отдать приказ своим солдатам, я несу за них ответственность, за этот участок обороны. Я должен был их сам проинструктировать. Черт возьми, я должен был послать с каждой группой офицера!
– Здесь хватает офицеров, – примирительно ответил Сосновский. – Офицеров абвера!
– Я должен связаться с вышестоящим штабом и получить рекомендации к действиям, – нахмурился гауптман, начавший наконец прозревать и понимать, что он занимается ерундой, нарушая инструкции и устав.
– Мы вместо вас связались с вашим штабом и приехали по его рекомендации к вам, – миролюбиво заметил Сосновский. – Прошу вас. Нам нужно подождать до рассвета. Возможно, русские разведчики уже совсем близко.
– Черт возьми, о чем вы говорите? – взорвался командир батальона. – Я просто подниму батальон по тревоге, и здесь мышь не проскочит. Я могу скрытно по тревоге перекрыть вообще все доступы к реке с обеих сторон! Какого черта вы мне тут говорите о каких-то кустах на берегу?
Гауптман повернулся и почти бегом кинулся наверх, к своему блиндажу или штабу батальона. Сосновский, стиснув зубы, рванул пистолет. Он никак не ожидал такого поворота в поведении командира подразделения. Сначала тот повелся на легенду, потом вдруг опомнился и решил все сделать правильно. Эх, стрелять нельзя, но придется! Эти мысли за долю секунды проскочили в голове Михаила, но тут Буторин взмахнул рукой, что-то мелькнуло в темноте, и раздался металлический звонкий звук удара. Немецкий гауптман свалился как мешок лицом вниз. Выскочив из машины, Буторин кинулся к немцу, Сосновский побежал тоже. Командир батальона лежал ничком, а рядом с ним валялся здоровенный разводной ключ, который вовремя подвернулся Буторину под руку.
Подтащив оглушенного гауптмана к машине, Сосновский посмотрел на свою руку. Она была в крови. Буторин уже доставал из машины какую-то тряпку и запихивал гауптману в рот. Шелестов выскочил и стал помогать. Из брюк раненого они вытащили ремень и стянули немцу руки за спиной.
– Давайте его в машину, – тихо приказал Шелестов. – Виктор, заводи и в реку!
– Не потянет шестерых, – вдруг схватил Шелестова за руку Сосновский. – У этой игрушки грузоподъемность всего четыреста пятьдесят килограммов. Уходите с Витей, Максим! И пленных переправьте. Немного ведь осталось!
– Сдурел! – бешено вращая глазами, зло прошипел Буторин. – Цепляйтесь за машину и в воду. На буксире пойдете! Сопли здесь на кулак еще будете наматывать. Пошли!
И тут сверху раздались крики, кто-то искал командира, кто-то кричал, что русские разведчики где-то пытаются переправиться через реку. В траншеях стали слышны команды ротных и взводных командиров. Кто-то приказывал смотреть в оба, кто-то велел выпустить ракету и пулеметчикам приготовиться простреливать всю реку до советских позиций.