По плану в определенное время, когда грузовик будет находиться в ста метрах от развалин дома, там произойдет взрыв, и на дорогу рухнет кусок стены. Наверняка водитель остановит машину. Наверняка автоматчики выпрыгнут из кузова и станут осматриваться, ожидая нападения. Вот тут группа и нападет, перебив небольшую охрану, стреляя из нескольких точек вокруг места предполагаемой остановки. Возможно, Майснер сам поймет, что у него появился шанс бежать, или Сосновский добежит до машины и предупредит его, что нападение совершено с целью его освобождения. Затем группа будет расходиться в разных направлениях. Пашкины мальчишки должны будут произвести много шума и поднять стрельбу, чтобы немцы двинулись в этом направлении преследовать нападавших. Дальше они побросают оружие и удерут своими тайными тропами и спрячутся. Но четко распланированная операция вдруг пошла совсем не по плану. Шелестов лежал с автоматом за камнями и покусывал губу. Буторин сообщил, что Майснер в машине, он там один с шестью автоматчиками. Это хорошо. Вот сейчас машина минует последний перекресток, на котором еще можно было бы свернуть, и выйдет на последний прямой участок улицы. Поравняется со сгоревшим кузовом легкового автомобиля, и впереди должен произойти взрыв. И взрыв грохнул, но не там, где его должен был устроить Коган. Раздался грохот, и клубы дыма и пыли вырвались в десяти метрах перед машиной. Грузовик резко остановился, и из него высыпали солдаты. Водитель и унтер-офицер, сидевший на переднем сиденье, распахнув двери, бросились на землю, ожидая атаки. Что за взрыв, кто его произвел? Неужели сработал какой-то боеприпас, застрявший в развалинах и не взорвавшийся во время боев? Другого объяснения случившемуся Шелестов в этот момент придумать не мог. Надо стрелять. Черт, Коган и Сосновский далеко. Буторин на месте, но это всего два автомата, а стрелять должны четыре. И мальчишки могут не понять, что произошло, и начать действовать как-то не так. Выругавшись последними словами по поводу дурацких случайностей, которые бывают в жизни и из-за которых рушатся планы и гибнут люди, Максим нажал на спусковой крючок. С другой стороны улицы послышались очереди автомата Буторина. И в этот момент сквозь непроглядную пыль, поднятую взрывом и обрушившимся куском стены, Шелестов успел заметить, как из кузова машины метнулась фигура человека. Там оставался только один солдат. Невооруженный, в шинели и без ремня. Это Максим успел разглядеть. Автоматчики заметили бегство и открыли огонь по арестованному, но тот уже скрылся в развалинах. Только бы Сосновский успел догнать Майснера! К выстрелам добавились автоматные очереди Пашкиной «гвардии», где-то послышался треск мотоциклетных двигателей. Теперь отойти бы без потерь! Только бы мальчишки не начали геройствовать! Сосновский лежал за грудой битого кирпича, на которую упало несколько обломков бревен и досок деревянного межэтажного перекрытия. Вжавшись в холодный камень, он сидел там как в блиндаже и ждал, когда пройдет машина, когда впереди прогремит взрыв и машина остановится. Его задача была самой сложной и самой опасной во всей сегодняшней операции. Михаил должен был убедиться, что охрана перебита или разбежалась, что в кузове никого, кроме Майснера, нет, и он должен по-немецки убедить арестованного унтер-офицера в том, что русские пришли его спасать, чтобы он бежал из машины, пока его прикрывают. И если Майснер сам сообразит, что у него есть шанс спастись, и бросится бежать, то Сосновскому предстояло его догнать и убедить в том, чтобы он пошел с ним. Но машина даже не доехала до места, где прятался Сосновский. Прогремел взрыв! Слева, а не справа. Михаил зло стиснул зубы. Значит, что-то пошло не так. Нет времени думать о возможных причинах случившегося, надо ориентироваться во вновь сложившейся ситуации и понять, как действовать дальше. В большую щель между кирпичами он видел машину в огромном облаке пыли, видел, как солдаты в этой пыли покидают машину и открывают огонь. Ага, значит, Шелестов и Буторин стреляют в них. Что делать? Помочь им огнем? Ни черта не видно! И тут выше голов автоматчиков, которые лежали на земле, а кто-то стоял на одном колене и ожесточенно отстреливался, мелькнула фигура человека. Он выпрыгнул из кузова и бросился к развалинам, где совсем недавно прогремел взрыв. «Черт, Майснер!» – чуть не в голос воскликнул Сосновский. Да что же сегодня за день такой! Михаил вскочил и, пригибаясь, тоже бросился в развалины, стараясь бежать параллельно тому направлению, в каком двигался и Майснер. «Стой же ты!» – повторял про себя Сосновский, продолжая бежать и прислушиваясь к стрельбе за спиной. Сейчас он должен услышать, как стреляют вслед Майснеру и ему самому, если его заметили. Наверняка заметили! Сейчас начнут свистеть пули. Нужно добежать вон до того проема в стене, и тогда не достанут. – Стой, Карл, – закричал Сосновский, увидев спину Майснера. – Майснер, мы свои, мы тебя спасем! Мы русские, твою мать! Но немец перепрыгнул через какую-то трубу и скрылся. Сосновский хотел крикнуть еще, но подумал, что Майснер может ему и не поверить и вполне может выстрелить на голос. «Какого черта я решил, что он будет стрелять? Он же безоружен». И тогда Михаил побежал быстрее, рискуя сломать ногу на битых камнях. Он увидел немца левее себя, когда тот направлялся к окраине города. Сосновский взял правее и через пару минут выскочил Майснеру наперерез. – Стойте, Карл, – крикнул Михаил, выставляя перед собой руки и бросая на землю автомат. – Остановитесь, черт вас побери. Поверьте, мы русские, мы хотим вам помочь сбежать, хотим доставить вас в безопасное место. Мы искали вас и нашли. Вас арестовали, как и всех, кто остался жив после нападения на колонну адъютанта командующего. Мы ищем портфель, из-за которого это нападение и произошло! Вы верите мне? Сосновский всматривался в лицо немецкого унтер-офицера, но ему приходилось смотреть и по сторонам. Он никак не мог понять, что выражают глаза этого человека, что у него на уме. Все так неожиданно произошло, что поверить в случившееся и правда трудно. Одно дело, если бы русские разведчики перебили охрану, вытащили арестованного из машины и увезли в безопасное место. Но он сбежал сам, в него стреляли автоматчики, а теперь вот неожиданно догнал человек с безупречной немецкой речью и стал объяснять, что его спасли и просят отдать портфель. – Ну все, Карл, довольно бегать! – Сосновский постарался улыбнуться дружески, без напряжения. – Нам надо поговорить. Михаил даже не понял, изменилось что-то в лице немца или нет. Он просто снова бросился бежать, нырнув головой под упавшую бетонную балку. Сосновский нагнулся и схватил автомат с земли, прежде чем броситься догонять, но в этот момент он увидел четверых гитлеровцев, появившихся в проеме между двумя разрушенными стенами. Выпрямляться и бежать времени не было, каждую секунду могла прозвучать автоматная очередь. Сосновский как стоял, так и рухнул на землю, перекатившись за груду кирпича. Он высунул ствол автомата и дал длинную очередь в сторону немецких солдат. Перекатившись несколько раз, Сосновский вскочил под прикрытием стены и побежал вниз к оврагу. Майснера видно не было, да и хорошо, что так. Еще не хватало, чтобы единственного человека, который последним видел этот чертов портфель, ухлопали. Лучше пусть бежит. Спрыгнув в овраг, Сосновский пробежал по его дну и свернул в правый отрог к реке. Здесь полно выброшенных на берег маленьких судов, два разрушенных моста, полно кустарника и деревьев. Уже за корпусом небольшой речной баржи, проржавевшей насквозь, Сосновский снова остановился и стал смотреть вдоль реки и на другой берег: не покажется ли фигура в немецкой шинели и без ремня. Но Майснер как в воду канул. Зато у развалин появилось несколько автоматчиков. Они не пошли прочесывать берег. Просто стояли на краю и что-то обсуждали, энергично жестикулируя. Сосновский ждал, что сейчас автоматчики обстреляют длинными очередями берег. Это было бы логично, на случай, если там прячутся партизаны. Но солдаты повернулись и ушли в город. Стрельба тоже стихла. Михаил вытер пот со лба. Дай бог, чтобы всем удалось уйти. Шелестов молодец, он все предусмотрел, путь отхода каждого члена группы. Предусмотреть можно все, кроме, пожалуй, таких вот случайностей. На базу Сосновский вернулся далеко за полночь. В сарае за столом сидел один только Коган, который вырезал ножом какой-то узор на липовой дощечке. – Живой? – поднял он голову. – Ну, теперь порядок. Все целы. – Почему ты один? Где Максим, где Виктор? – Скоро вернутся. Встречный вопрос: а где Майснер? И что там за хреновина случилась на дороге? Что за взрыв, из-за которого все пошло наперекосяк? Я и вмешаться не успел. Лежал там как дурак и не знал, что делать. И взрывать глупо, и вам огнем помочь не могу. А когда увидел, что из машины выпрыгнул человек, а ему вслед палить начали, тогда понял, что Майснер сбежал. И ты вроде за ним погнался. Догнал? – Нет, – вздохнул Сосновский, снимая мокрую одежду. – Ни я не догнал, ни немцы. Я так думаю. А парни Пашки целы все? – Все целы. Я же потом решил бабахнуть, думаю, хуже не будет, а от вас внимание отвлеку. Ну и рванул свою мину. Потом ушел. Жрать хочешь? Шелестов и Буторин явились под утро. Оба были грязные и усталые. Коган поднялся и поставил на очаг чайник с водой. Сосновский, схватившийся было за автомат, снова свалился на подушку, продолжая глядеть на товарищей. Максим посмотрел на него и вздохнул. – Значит, нет Майснера? Я все наделся, что ты его догонишь. – Почти догнал, Максим, – Сосновский все же уселся на лежанке и скрестил ноги по-турецки. – Догнал, но мне не дали с ним поговорить, не успел я его убедить. Просто в неподходящий момент нарвались мы на автоматчиков. И Майснер снова убежал. Ты знаешь, не поверил он мне. Не успел поверить. Но дело даже не в этом. Что там произошло на дороге? – Не знаю. И никто не знает, – ответил Шелестов. Он намочил тряпку и стал вытирать грудь и шею. – Взрыв в неустановленном месте. Думаю, что произошел самопроизвольный взрыв боеприпаса, который остался с тех времен, когда здесь проходил фронт. А остальное ты видел. А Майснер, значит, тебе не поверил. Пожалуй, я бы на его месте тоже не поверил. Тут в собственное освобождение не успел поверить, и вдруг ты. – Мы рассчитывали на то, что удастся его убедить, – добавил Коган, разливая по кружкам кипяток. – Мы не рассчитывали на другое. Каков был план? Взрыв, автоматчики выпрыгивают из машины, мы их быстренько всех перестреляем, берем Майснера под микитки и ведем на базу разговаривать. Пацаны следы заметают. Так? – Так, а что изменилось? – недовольно спросил Сосновский. – Только то, что взрыв был в другом месте, не там, где планировали. – Я дальше всех сидел, ребята, я видел все даже не из партера, а из ложи для важных персон. Среди охраны Майснера пострадавших не было. – Пыль? – предположил Буторин. – Ни хрена не видно, куда стрелять? Ты это хочешь сказать? – Ничего мы сейчас сказать не можем, – отрезал Шелестов. – И предположить не можем. Операция на пятьдесят процентов выполнена, Майснер на свободе, и это уже хорошо. По крайней мере, если фашисты не выяснили у него, где портфель, то уже и не выяснят. Правда, они могут его снова схватить, но вот тут уж мы постараемся помешать. Я велел Пашке с его ребятами прочесывать город и дал подробное описание Майснера. Куда ему податься, если он не знает русского языка? Только прятаться и ждать прихода наших войск. Это первое. Второе – операцию нужно продолжать. И для этого я через связника узнал, как нам найти партизан, а там и проводника, который выводил группу Иванникова к месту нападения на колонну адъютанта фельдмаршала. Постараемся на месте разобраться и понять, что произошло, куда мог деться портфель и почему. Я не исключаю, что и Майснер постарается в те места пробраться. Если он спрятал портфель там, то постарается снова завладеть им. – Шансов мало, – добавил Буторин. – Партизаны в этих лесах понесли после карательных операций большие потери. Боеспособность снизилась. Отряды мелкими группами ушли на другие базы. Но мы постараемся их найти. Все-таки они поддерживают с городским подпольем связь. Пусть не все, но поддерживают. – Пристрелят они вас, – спокойно сказал Коган. – Я так понимаю, что пароля у вас нет, идете наобум. Пристрелят. – Мы Пашку с собой берем, – сказал Буторин. – Пашку там знают, по крайней мере в трех отрядах. Поверят нам или нет, помогут или нет, но хоть выслушают. На это можно надеяться. Пашка шел первым. Шелестову это не нравилось, но другого выхода у него не было. Сейчас этот парень ценный проводник, который знает всю округу. Он имеет опыт подпольщика, боевой опыт. Да парень он неглупый, наблюдательный. Такой ни сам на минное поле не напорется, ни других на него не заведет. Знает Пашка, где шли бои и какие, где кто оборону держал. Да и какими тропами разведчиков вести, чтобы немцев обойти и кратчайшим путем выйти в те места, где у партизан есть базы. Буторин шел замыкающим, то и дело оборачиваясь и прислушиваясь. В ночной тишине слышен каждый резкий звук. Хоть от треснувшей под ногой ветки или отлетевшей в сторону от толчка ноги старой ржавой консервной банки. Ночь была тихой, и это заставляло вести себя крайне осторожно. Прошло около четырех часов, прежде чем Шелестов распорядился сделать привал. Группа миновала лесной массив и вышла на опушку. Максим сделал знак рукой, и все трое расселись на старых, потемневших от времени пеньках. Когда-то здесь начинали делать просеку для прокладки линии электропередачи, но война прервала работы. Шелестов спросил Пашку: – Как далеко мы отошли от города? За ночь успеем миновать Каменский лесхоз? – Километров пятнадцать отмахали, – ответил паренек. – К лесхозу сейчас не пройти. Там болото с одной стороны в низинке. Если обходить, то крюк дадим километров в пять. Мы сейчас сразу к железной дороге свернем. Пока темно, пройдем открытые участки, а к рассвету снова попадем в лес. – Молодец, соображает, что к чему, – одобрительно усмехнулся Буторин. – Толк будет из парня. – В лесах немцев можно не бояться, – сказал Шелестов. – Главное населенные пункты обходить и дороги. А вот кого надо опасаться, так это батальонов националистов. Их фашисты с Украины много навезли сюда и в Белоруссию для борьбы с партизанами. – Говорят, наши им дали по первое число, и они большими группами стали удирать на Западную Украину. Но засветло перейти железную дорогу не получилось. Апрельский паводок поднял грунтовые воды, и заболоченные участки протянулись на сотни метров дальше по низинкам и временным водотокам. Пашка злился. Он дважды пытался перейти вброд затопленный участок, и Шелестов с Буториным его едва вытащили из ледяной воды. Стало понятно, что теперь к железной дороге, которая хорошо охранялась, не подойти. Надо ждать ночи. А Пашка весь промок до нитки. – Где лесхоз? – спросил Шелестов, приняв решение. – Теперь вон в стороне, с километр до него. Если по опушке леса двигаться, то можно и болото обойти, – пояснил паренек. – Мы же такой крюк сделали. – Давай, быстро, – подтолкнул Пашку Буторин. – Жми так, чтобы от тебя пар валил! И они побежали. Пашка бежал первым, успевая посматривать по сторонам. За ним в обычном порядке спешил Шелестов, и замыкал колонну Буторин. Заросшая молодняком поляна скрывала разрушенные деревянные строения. Нигде уже не было крыш, замшелые и подгнившие бревна, сложенные в стороне от цеха, напоминали, что где-то здесь должна быть дорога, по которой отсюда вывозили пиломатериалы. – Вон туда, – показал рукой Буторин на длинный добротный сарай с разрушенной крышей и уцелевшей трубой. – Это, наверное, сушилка. Там пиломатериалы доводили до нужного процента влажности. Может, печь можно разжечь. – А дым? – неуверенно покачал Пашка головой. – Тут никого в округе нет, с железной дороги никто не пойдет проверять, что это в двух километрах в лесу дымит. А если и пойдут, то не сразу, а сначала начальству доложат, приказ получат, силы определят, которыми идти к месту, где дымок вьется. А нам бы тебя подсушить и дальше идти! Полы из толстых досок сгнили, но все же к печи подойти было можно. Как Буторин и ожидал, печь нагревала бак с водой, и вода циркулировала по толстым трубам внутри помещения, где укладывались доски и брус. Поддерживалась определенная температура, при которой пиломатериалы высыхали до нужной кондиции. Бак прохудился, система труб рассоединилась, но сама печь оказалась вполне пригодной, чтобы ее затопить и высушить возле горячих кирпичных боков одежду Пашки. Да и помещение с печью оказалось частично изолированным от общего помещения сушильного склада. Так что к делу приступили сразу. Пока Шелестов помогал Пашке сушиться, Буторин с автоматом обошел все вокруг. Минут чрез тридцать он вернулся со старым мятым армейским котелком. – Спокойно все. И дым большой из трубы не идет. Следов появления здесь людей за эту весну я не увидел. Все заброшено, все сгнило. А вот этот котелок нам пригодится. Буторин сильными руками, как мог, разогнул края емкости так, что котелок можно было поставить в печь. Через сложенный в несколько раз носовой платок он нафильтровал в котелок около литра воды и поставил кипятиться. Шелестов сел с картой у окна. Буторин подошел к нему. – Ну, какие у нас перспективы? – Терять еще день и отсиживаться, – пожал плечами Шелестов. – Но у нас и так каждый день на счету. А тут и побег Майснера, и гестапо мы всполошили. – Ну да, – согласился Буторин. – Никакого резона здесь прохлаждаться у нас нет. Надо рисковать и переходить «железку» вот здесь, где дорога уходит в лесной массив, а потом выходит. Единственный участок в округе, где к полотну можно подойти не открыто. Пашка! – позвал он. – Тут болотные участки есть? Паренек подошел к карте, кутаясь в куртку Буторина. Он внимательно посмотрел, нахмурил брови, что-то вспоминая, потом уверенно ответил: – Нет, тут почва песчаная, сосняки одни. Да и местность чуть повышается. Болота вот здесь, на открытом участке, и севернее, где дорога поворачивает, тоже по краям болотистые участки. Здесь можно пройти. – Хорошо, тогда подкрепимся, обсохнем и идем к железной дороге, – сворачивая карту, решил Шелестов. – Переберемся на ту сторону, и нам через леса путь открыт на многие километры. Пашка, ты уверен, что выведешь нас к партизанским районам? – Уверен, – кивнув, солидно сказал паренек. – Тут леса глухие. Заблудиться запросто можно, но я секретики кое-какие знаю. У меня дед лесником был, он меня научил, как в лесу не заплутать, как направление на жилье определить. – Вон ты откуда такой грамотный следопыт, – засмеялся Буторин. – Дедова школа, значит. Через пару часов одежда подсохла. Белье, штаны и свитер высохли быстрее, а вот куртка и сапоги были еще влажными. Но теперь уже опасности, что парень заболеет, простудится, не было, главное, что сухое на нем под курткой. Затушив печь, чтобы огонь снова не занялся от ветра или сквозняка, группа двинулась к железной дороге. Шли быстро. Пашка, почти не останавливаясь, озирался, искал какие-то приметы. Удивительно, но он шел практически по прямой линии. Как парень умудрялся ориентироваться так в глухом лесу, оставалось загадкой. И вот Пашка остановился, а Шелестов предупреждающе поднял руку. Где-то совсем рядом послышался звук мотора. Кажется, по железной дороге двигалась мотодрезина. Патруль, наверное. Дальше группа двинулась медленнее. А когда впереди показались просветы между деревьями, Шелестов остановил Пашку. – Пойдешь замыкающим, – приказал он парню. – Теперь не ошибемся. А в лесу ближе к опушке могут быть мины. У нас опыта больше, а ты можешь и не заметить. Понял меня? Пашка открыл было рот, но возражать не стал. Он молча пропустил вперед Шелестова, потом Буторина и пошел последним, старательно глядя под ноги. То, что под ногами прошлогодняя трава и опавшая еще осенью листва и что не видно было следов вскрытия дерна и лесной подстилки, Шелестова не успокаивало. Мины могли оставаться еще с прошлого года. А в таких местах могли поставить мины со взрывателями натяжного действия. И не важно, что ты на мину наступишь. Это не опасно. Главное не пропустить тонкую проволочку, задев которую ты выдернешь чеку. И тогда спасения нет. Подойдя к железнодорожному полотну, группа легла за ближайшими кустами и стала осматривать противоположную сторону леса за полотном. Было тихо, даже птиц не слышно. Где-то неподалеку металлический лязг выдавал приближение дрезины. Шелестов сделал всем знак не шевелиться, а сам приложил к глазам бинокль. Через несколько минут из-за поворота показалась мотодрезина. Шла она медленно. Передняя платформа по периметру обложена мешками с песком. На мешках пулемет. Несколько солдат стояли в полный рост, осматривая окрестности. Двое мужчин в гражданской одежде на самом краю мотодрезины смотрели вниз на полотно. Видимо, ехали и патруль, и ремонтники одновременно. Офицер на платформе вдруг поднял вверх руку в черной кожаной перчатке, и дрезина, замедлив ход, плавно остановилась. Пулеметчик, глядя на лес, стал водить стволом из стороны в сторону. Несколько автоматчиков залегли за мешками. Четверо солдат спрыгнули на насыпь и осторожно пошли вперед, внимательно глядя под ноги. Наконец один из них приблизился к какому-то предмету, лежавшему между рельсами. Шелестову было не видно, что это, но у фашистов, очевидно, имелось основание опасаться любого предмета на железнодорожном полотне. Буторин рядом что-то проворчал себе под нос. Кажется, какое-то ругательство. Максим понимал своего друга. Только этого не хватало, чтобы именно здесь и именно сейчас немцы нашли бы на полотне взрывчатку. Тогда оцепят опасное место, будут разминировать, чтобы не повредить полотно. А заодно могут и прочесать местность вокруг. Будут прочесывать или нет, зависит от того, есть ли в гарнизоне под рукой хотя бы батальон. Солдаты стояли и обсуждали находку, потом к ним подбежал офицер, и они снова что-то стали обсуждать. Наконец офицер махнул рукой и пошел к дрезине. Солдаты подняли какой-то обрывок крапивного мешка и сбросили с насыпи вниз. Через минуту дрезина снова тронулась в путь. Шелестов облегченно вздохнул. Когда дрезина уехала, Буторин толкнул командира под локоть. – Я пошел? – Давай, Виктор! Махнешь, если все нормально. Я пройду полотно, а потом дашь отмашку и Пашке. Казалось, что теперь оставшийся путь должен пройти гладко. Следовало преодолеть железную дорогу, пройти чащобой несколько километров и к вечеру выйти в район, где обосновались партизаны. А уж там попытаться по каким-то признакам их найти. Пашка уверял, что знает, как найти партизан. Шелестов приготовился к переходу железной дороги, приказав Пашке внимательно смотреть и ждать сигнала. Буторин постоял на одном колене с автоматом на изготовку на краю насыпи, потом махнул рукой. Можно! Шелестов вскочил и побежал. Огибая кусты, подныривая под низкие ветки деревьев, он сбежал вниз к насыпи, перебежал на другую сторону железнодорожного полотна и упал на землю за ближайшими кустами. Максим лежал, прислушиваясь. Кажется, все тихо. Вот и Пашка по приказу Буторина сорвался с места и бросился к железной дороге. Паренек успел добежать до Виктора, но тут справа раздались крики, гортанные приказы на немецком языке. Шелестов сразу же развернулся с автоматом в ту сторону, но никого не увидел. Первая же очередь «шмайсера» заставила Буторина и Пашку броситься на землю и укрыться за насыпью. Шелестов видел, как среди рельсов вздыбливаются фонтанчики земли, поднятые пулями, даже на таком расстоянии он слышал, как пули, рикошетя, с визгом отлетают от металла. Откуда они взялись? И ведь появились неожиданно. Шелестов понял, почему не увидел немцев. Они вышли из-за густого сосняка метрах в ста севернее. А автоматов там било по полотну, судя по звукам, не пять и не десять. Ясно, что Виктору с пареньком головы не поднять. Им не дадут перебраться на эту сторону. Их охватят с трех сторон и постараются взять живыми. И пока немцы не знают, что в лесу прячется третий партизан, это свое преимущество Шелестов решил использовать.