– Виктор, я отвлеку! – закричал он Буторину. – Ждите момента и перебегайте на эту сторону. Уходите, я вас догоню! Максим не переживал за Виктора. Буторин в состоянии вытащить Пашку и выбраться сам. Он сможет найти партизан. Буторин опытный сотрудник разведки. Он в состоянии закончить операцию, если с Шелестовым что-то случится. Довести дело до конца он сможет. И Максим вскочил и, озираясь по сторонам, побежал в сторону немцев. Он пригибался, замирал на несколько секунд за каким-нибудь толстым деревом, вглядываясь в чащу леса. Шелестов нисколько не сомневался, что немцы охватывать будут неизвестных с двух сторон. И сейчас какая-то группа идет ему навстречу. Большой сюрприз будет фашистам, когда они попадут в засаду. И тогда их командир забеспокоится. Обязательно подумает, что столкнулся не с двумя партизанами, а с гораздо большей силой. И этих сомнений ему хватит минут на пятнадцать. И когда он поймет, что ошибся, что ему морочат голову, Буторин и Пашка будут далеко. Не сунутся фашисты в лес, не решатся их преследовать. Они и сейчас идут не из леса, а вдоль железнодорожного полотна по опушке. Шелестов очень спешил. Сейчас все решали факторы времени и неожиданности. И как только Максим увидел в просвете между деревьями первого немца, он сразу остановился и лег за толстым стволом дерева. Он смотрел и прикидывал варианты своих действий. Шестеро, нет восемь. Это не автоматчики, обычные «шуце», стрелки. Вооружены карабинами. Но кто-то стреляет и из «шмайсеров». Значит, группа большая, возможно, две группы из разных подразделений. Здесь восемь и там штук десять автоматчиков поливают огнем железнодорожное полотно. А еще кто-то будет обходить «партизан» справа. Черт, их тут не меньше взвода. Только бы не больше. С ротой им троим не справиться! Хорошо, что Шелестов и Буторин с Пашкой вооружены немецкими автоматами. По звуку выстрелов фашисты не сразу поймут, кто в кого стреляет. «Ну, вперед и с песней», – сказал сам себе Шелестов и прижал к плечу откидной металлический приклад «шмайсера». Немцы, озираясь, вышли из-за деревьев. Сейчас всего метрах в шестидесяти перед Шелестовым было шестеро. Двое чуть отстали и еще были за деревьями. Он повел стволом автомата и стал бить короткими очередями. Свалил двоих, потом еще двоих! Третий, раненный, потому что оказался на линии огня за спинами товарищей, повалился на землю. Очереди из автомата Шелестова вплелись в общий шум боя. Он хорошо видел, как оставшиеся в живых три немца бросились назад и упали за деревьями. Еще двое тоже залегли, не понимая, кто и откуда в них стреляет. Воспользовавшись замешательством, Шелестов перекатился за кусты и, низко пригибаясь, отбежал вправо метров на семь. Оставшиеся в живых немцы открыли огонь по кустам, откуда в них только что стреляли. Раненый, держась за окровавленное бедро, что-то кричал и тыкал пальцами в сторону дерева, за которым недавно лежал Шелестов. Хорошо, что они не видели его маневра. Но если это опытные солдаты, они не кинутся бежать, они быстро оценят ситуацию и начнут охватывать его с двух сторон. И пока никто не отдал такого приказа, пока фашисты не стали перемещаться, Шелестов сам пополз к ним навстречу, придерживаясь высокого кустарника. Ему удалось преодолеть несколько метров, когда трое немецких солдат вскочили и побежали как раз в его сторону. Две короткие очереди, и Шелестов снова откатился в сторону. Немцы свалились как подкошенные, их товарищи развернулись и начали стрелять по кустам. Максим быстро сменил пустую обойму в автомате и бросился к большому дереву. Он высунулся из-за ствола и несколькими очередями свалил еще одного врага. Двое других не выдержали и бросились из леса к железной дороге с истошными криками: «Partisanen, partisanen!» Шелестов заорал им вслед и разрядил остаток патронов в обойме, стреляя умышленно выше их голов, чтобы пули достигли опушки и сбивали по пути побольше веток. Пусть и у дороги подумают, что здесь много партизан и что здесь идет большой бой. Максим, не выпуская из поля зрения ту часть леса, куда убежали немцы, подошел к телам убитых и осмотрел их. У двоих в брезентовых мешках были при себе противопехотные гранаты на длинных ручках. «Четыре гранаты – это сила», – подумал Шелестов, стаскивая с фашиста сумку и перекладывая к двум гранатам еще две из сумок второго. Дав две короткие очереди в сторону опушки, где должны были находиться немцы, он побежал в чащу. Буквально через минуту Максим с облегчением вздохнул. Послышались команды, крики унтеров. За ним кинулись преследователи. И теперь это была группа автоматчиков. «Шмайсеры» заговорили один за другим. Максим хорошо представлял, как немцы шли между деревьями, – каски надвинуты низко на лоб, спесивые наглые морды уверенных в себе убийц. Они стреляли из автоматов не целясь, от живота. Шелестов отбежал метров на сто и обнаружил удобное место для засады. Его преследовали не больше двадцати человек. Вряд ли больше. Можно рискнуть! Главное, чтобы там, у дороги, было хорошо слышно, что здесь идет серьезный бой. Только бы ребята смогли проскочить в лес! Прикинув расстояние для броска гранаты из укрытия и оценив возможность сменить позицию после первых взрывов, Шелестов подбежал к старому толстому дубу, ствол которого сгнил с одной стороны, и он мог там поместиться почти как в телефонной будке. Обидно будет, если древесина дуба не задержит осколки гранат и если ее легко пробьют пули. Но это не самое главное, главное – отвлечь немцев на себя, пошуметь побольше. Открутив колпачки на рукоятках гранат, Шелестов замер. Он прислушивался к голосам и редким очередям автоматов. Пули били по веткам, попадали в стволы соседних деревьев. Максим почти физически чувствовал, что у него спина не просто открытая, она просто голая, и ее холодит апрельским влажным ветром. Подгнивший дуб уже не казался надежной защитой. Голоса все ближе, звучат команды, немцы перекликаются. Максим повернул голову и осторожно выглянул из своего укрытия. Так и есть, цепь немцев приближалась. Идут в два ряда, растянулись метров на пятьдесят. Край цепи пройдет слева от укрытия Шелестова, он решил, что примерно три человека пройдут слева. Два ряда – это пять или шесть человек. Остальная часть пройдет правее. Можно попробовать. Небольшой овраг поможет. Поправив на шее ремень автомата, Максим снова взял в каждую руку по гранате. Досчитал до пяти, дождавшись, когда слева немцы дойдут до его укрытия. Пора! Одна граната полетела вправо, вторая влево. Два взрыва прозвучали почти одновременно, раздались крики раненых, взлетела земля, между деревьями пополз дым. И тут же Шелестов выскочил из укрытия и, прикрываясь от основных сил врага все тем же стволом дерева, короткими очередями добил двоих немцев, избежавших поражения осколками гранаты. Здесь чисто, он вытащил еще две гранаты. Пули били по веткам и стволам с такой частотой, что, казалось, невозможно проскочить и воробью. Но Шелестов знал, что это все иллюзия, обычные страхи любого человека. Шальные неприцельные пули редко попадают в человека, который проявляет элементарную осторожность. Он размахнулся и, высунувшись на миг из-за дерева, бросил гранату. Бросок получился хорошим, метров на тридцать пять. Судя по крикам, немцы поняли, что летит граната. Несколько солдат вскочили, чтобы отбежать в сторону, остальные вжались в землю. И эта заминка позволила Шелестову бросить вторую гранату. Но теперь он старался бросить ее так, чтобы она упала в передних рядах гитлеровцев. Земля, взрыв, страх фашистов – все это даст ему возможность попытаться скрыться. Взрыв! Второй! Пули «шмайсеров» продолжают сбивать ветки деревьев, но Шелестов высунул ствол автомата и разрядил очередную обойму в сторону, где залегли автоматчики, потом он бросился вперед и кувырком преодолел метров пять, потом еще кувырок, перекат – и майор оказался в спасительном овраге. «Не зацепили, – с удовольствием подумал Максим. – Раненому мне бы удрать было сложно». Пули били по бровке оврага, на голову Шелестову летели сухие листья, мелкие камни и комья земли. Он пробежал по дну оврага до его нижней части. Еще один бросок вон до тех кустов – и его будет не видно. Автоматная очередь прозвучала совсем близко, и пули ударились рядом с головой Максима в склон оврага. Он отпрянул в другую сторону и не глядя дал очередь, чье-то тело с шумом покатилось по склону оврага вниз. «Нельзя к кустам, подстрелят», – понял Шелестов. И он побежал, прижимаясь к другой стороне оврага, надеясь, что этот маневр даст ему выигрыш хотя бы в несколько секунд, пока он находится в мертвой зоне. Сверху кто-то по-немецки закричал. Шелестов побежал быстрее и не целясь дал очередь вверх. «Еще метров десять», – думал он, на ходу выдергивая из автомата пустой магазин и вставляя в него новый. Последний. Еще несколько шагов вниз по дну оврага. Здесь его крылья расходятся в стороны, склоны становятся совсем пологими. «Здесь уже совсем опасно», – понимал Шелестов, бросаясь из стороны в сторону. Интуиция его не подвела: несколько коротких очередей прошли мимо, взрывая землю. Он быстро обернулся и дал две очереди вверх по кромке оврага. Один немец упал, второй отпрянул назад. Шелестов зарычал как зверь и бросился бежать к спасительным деревьям. И тут земля ушла у него из-под ног. Неожиданно Максим оглох и почти ослеп. Кашель душил его, он ударился лицом о землю, в рот полезла сухая трава и прошлогодние листья. Но в голове билась лишь одна мысль: фашисты близко, фашисты близко; подняться, сражаться, стрелять! Шелестов попытался повернуться на бок, подняться, но ноги и руки не слушались. Он сжал пальцами рукоятку автомата, пытаясь нажать на спусковой крючок. Но земля снова ударила его в лицо. Тряска была неимоверной, ему было неудобно лежать, что-то давило под ребра, шея затекла, а голова все время билась лбом обо что-то жесткое. Шелестов пытался нащупать руками оружие, но они хватали только воздух. Тошнило, приступы дурноты опрокидывали его в тошнотворное марево, почти в бессознательное состояние, но он снова из него выныривал, не понимая, что происходит. Потом на лицо ему полилась холодная вода, и это было приятно. – Его надо напоить, – произнес чей-то голос. – К утру немного отпустит, это временно у него. Глава 4 Шелестов сидел, укрывшись по самое горло шерстяным одеялом, и пил горячий чай из жестяной кружки. Старый партизан, воевавший еще в Гражданскую, подбадривал его, убеждая, что горечь – самое полезное в травяных отварах. Буторин расхаживал по землянке, в которой их поселили, то и дело подходя к двери и прислушиваясь. Но за дверью только лениво переговаривались двое часовых. Бездействие, утекающее безвозвратно время просто изводили. – Старик, – снова не выдержал Буторин, – сходи к командиру! Да сколько же можно ждать? Так же война кончится, пока мы твоего командира с его решением дождемся! – Да будь только в этом причина, я бы до скончания века согласился не вылезать из этой норы, – засмеялся дед. – Мне-то уж все равно, а людям свет в окошке – война закончилась. Разве нет? – Как у тебя все просто, – проворчал Буторин. – Если бы так все мировые проблемы решались! Наконец снаружи послышались властные мужские голоса, заскрипела тяжелая дверь из неструганых досок, и в землянку вошли двое мужчин. Один в кожаной танкистской куртке, второй в зимнем пальто с прожженным воротником. Последним вошел Пашка, вытиравший рот. Видать, паренька вытащили прямо из-за стола. Старик, отпаивавший Шелестова отварами, с готовностью вышел, оставляя гостей с командирами. Мужчина в кожанке уселся на лавку, расставил ноги и уперся кулаками в колени. Второй остался стоять, подпирая плечом стену землянки. – Ну вот что, товарищи дорогие, – заговорил мужчина в кожанке. – Давайте знакомиться. Меня зовут Фрол Матвеевич Кузнецов. Я командир партизанского отряда. А это мой комиссар Ищенко. Вы кто будете? – Перестаньте, Кузнецов, – отставляя кружку в сторону и сбрасывая с плеч одеяло, заявил Шелестов. – Пашка вам все рассказал. Я думаю, что вы его и без нас прекрасно знаете и доверяете ему. Вы знаете, кто мы такие. Так что давайте без спектакля. – А это не спектакль, – спокойно возразил Кузнецов, переглянувшись со своим комиссаром. – Вы просто не представляете, сколько раз к нам в отряды немцы пытались засадить свою агентуру! И какие потери несли и несут партизаны в наших краях. Не спектакль это, а естественная настороженность. Пашку я знаю, прекрасно знаю. Но что вам мешало втереться в его доверие, запудрить мозги и уговорить привести к нам? – Предосторожность – вещь хорошая, – согласился Буторин. – Но до тех пор, пока она не превращается в паранойю и не мешает борьбе с фашистами. Потери? Да Красная армия каждый день несет потери, освобождая родную землю от ненавистных фашистов. И мы к вам не из санатория приехали, рассказывать, какая там вкусная манная каша по утрам. Наша цель не втереться к вам в доверие и не поселиться в отряде, время от времени передавая сведения врагу. Мы пришли за помощью и уйдем, когда выполним свое задание. Поможете – хорошо, не поможете… Ну, партийная совесть вам судья. – Ишь ты, ишь ты, – рассмеялся комиссар. – Про партийную совесть заговорил. А у нас весь народ сейчас партийный и совесть имеет. Даже те, у кого и партбилета в кармане нет. Время такое. Все поднялись на борьбу. – Ну вот и давайте все вместе бороться, – вмешался в разговор Шелестов, понимая, что Буторина все же подводит его эмоциональность. – Включите логику, показания Пашки подключите. Мы пришли по старой связи, которая заморожена как раз для экстренных случаев. Значит, человек на конспиративной квартире нам поверил, значит, пароль верный. Вот что самое главное. А все остальное, как заметил мой товарищ, чистая паранойя. Мы прибыли из Москвы. Задание очень важное, как вы понимаете. Группа понесла потери, и от вашей помощи зависит, выполним мы задание или нет. Время играет против нас. И нам нужна помощь от вас. Больших подробностей я вам рассказать не могу. Нам нужен человек, который в феврале был проводником у группы советских разведчиков. Тогда было совершено нападение на немецкий конвой на шоссе Брянск – Рославль неподалеку от села Глинищево. Нам нужен этот человек, чтобы он показал место боя. Возможно, вы знаете и о судьбе разведгруппы, которая, как мы полагаем, вся погибла в том бою. Обращаемся к вам, Кузнецов, потому что мы не знаем, какой именно из партизанских отрядов помогал нашим разведчикам и чей боец был тогда проводником. – Правдоподобно, – кивнул комиссар, но командир отряда задумчиво потер шрам на виске и сказал: – Хорошо, что я должен передать командиру того отряда, который помогал разведчикам? – Передайте одну фразу: «Голубь вылетел из гнезда». – Хорошо. Командиры ушли, а Пашка остался. Паренек стал рассказывать, как его приняли, рассказал о том, что Кузнецов его давно знает, Пашка несколько раз приходил из города в его отряд с заданиями. И Кузнецов командовал не только одним своим отрядом, а тремя, базировавшимися в этом районе. Сейчас силы уже не те. Удалось сохранить часть бойцов, вывести остатки отрядов из-под ударов фашистов. Что происходит в лесах, Пашка не знал, в такие вещи его никто не посвящает. Вот он и решил сам активизироваться в городе. Собрал нескольких старых приятелей, кто оставался в городе, и они начали собирать оружие и присматриваться, где и как можно фашистам навредить. Пока взрослые думали, как снова организовать работу подполья, он решил собрать свою группу и продолжать борьбу, не дожидаясь взрослых. Когда стемнело, в землянку к разведчикам пришел Кузнецов в сопровождении невысокого мужчины средних лет. Выглядел незнакомец спокойным, уравновешенным человеком, даже немного меланхоличным. Он вежливо поздоровался и уселся у двери на лежанку, спокойно ожидая, когда его позовут. Но командир отряда сразу же обернулся и позвал: – Никифор Артемьевич, ты иди сюда, к столу. Что ж там у двери устроился? – Так я думал, вы сначала о своих делах поговорите, а потом уж меня расспрашивать станете, – деловито сказал мужчина, поднялся, подошел к столу и уселся на большой грубый табурет. – Вот, – Кузнецов снял шапку, бросил ее на стол и пригладил давно не стриженную голову с проседью. – Вашу просьбу я выполнил. Прошу любить и жаловать. Это Никифор Артемьевич Бочагов. Он тогда у разведчиков был проводником. Его послали потому, что он хорошо знает местность к северу от Брянска. Бригадирствовал в тех местах, много ездил по колхозным делам, в новаторах состоял, передовиком числился по многим показателям. Шелестов и Буторин протянули по очереди руки партизану, крепко пожав его сухощавую, но удивительно сильную ладонь. Был Бочагов невысоким и не особенно плечистым. Обычный сельский мужичок. Но весь он какой-то жилистый, выносливый. Про таких говорят, что им сносу нет. Так, наверное, и в поле, и дома по хозяйству работал без устали, спокойно, методично. Кузнецов понял, что заминка в разговоре не случайная. Усмехнулся и добавил: – Я лучше с вами в разговоре поучаствую. Потому как руководство партизанским движением в наших краях, узнав, что вы ищете Бочагова, приказало мне всячески вам помогать, ну и охранять вас. Так что я в вашем распоряжении. Чем смогу, помогу. – Хорошо, товарищ Кузнецов, – кивнул Максим, повернулся к Бочагову и развернул на столе карту. – Сможете, Никифор Артемьевич, на карте показать, где произошел тот бой? – На карте? – партизан с сомнением покачал головой. – Я дорожки-пути по земле знаю хорошо, а вот на бумаге показать – тут привычка нужна, а я эти карты только на войне и увидел. Попробовать можно, если поможете да объясните. На местности оно проще. – Ну вот смотрите, это город, – стал показывать карандашом на карте Шелестов. Вот эти прямоугольники – дома, это целые кварталы. Вот эти линии – дороги. – Ну, эти значки я понимаю, – кивнул Бочагов. – А вот как правильно вам показать, затрудняюсь. Вот эта ведь дорога ведет из Брянска в Рославль? А вот это село Глинищево? Ага… Ну, вот тут есть одно место, а на карте почему-то его нет, где дорога делает изгиб, ну вроде как молния. Там и лес близко подходит к дороге, и обочина узкая. – Такой мелкий изгиб дороги на карте этого масштаба могли и не показать, – подтвердил Буторин. – Слишком мелкий объект. А сколько километров от края города? Или от Глинищево сколько километров? – Да как вам сказать? От города, может, километров пять или десять. Я же не мерил. Мне Иванников, это командир их, сказал, какое место ему нужно, ну я вспомнил, что есть такой изгиб, мы на машине часто там ездили. Вывел я разведчиков прямками туда. Иванникову место понравилось. Да и время их поджимало. Колонна уже выходила из Рославля, как он сказал. – Ну, такая приблизительность нас не устраивает, – положив карандаш, заявил Шелестов. – Надо выходить на место ногами. Придется вам, Никифор Артемьевич, снова проводником поработать. Как, согласны нам помочь? – Раз надо, значит, надо, – просто ответил партизан. – А теперь расскажите, как бой проходил. Что именно вы запомнили. Все с того момента, когда вы прибыли на место и старший лейтенант Иванников сказал, что оно подходит для засады. – Ну, как проходил, – задумчиво ответил партизан, опустив голову и напряженно вспоминая события тех дней. – Сначала все, как обычно. Двоих он послал на трофейном мотоцикле в разведку. В немецкой форме, значит. А сам стал вымерять расстояние и людей расставлять вокруг места, где планировал совершить нападение. Решал, кому гранату кидать, кому в автоматчиков стрелять. А сам он должен был этого генерала захватить и документы. А когда его разведчики на мотоцикле вернулись, то планы поменялись. Не одна колонна шла, а к ней в Глинищево присоединилась другая. А каким порядком идут, это разведчики не разглядели, значит. Ну, Иванников стал ругаться на чем свет стоит, но сделать уже ничего не сделаешь. Всего с ним ведь восемь человек их было. Понял командир, что простого боя не будет. И меня он загодя предупредил, что я с ним на дорогу пойду. Он, стало быть, заберет портфель с документами и мне передаст, а я чтобы не оглядываясь сразу в отряд спешил и своему командиру передал. А тот уж, знамо дело, переправит документы в Москву. Самолет должен был прилететь. Ему и площадку расчистили в лесу. – Ну и как бой проходил? – хмуро напомнил Буторин. – Сразу как-то не заладилось, – вздохнул партизан. – Тут ведь не угадаешь загодя-то. Случайность, она, бывает, и портит всю обедню. Первый броневик они, конечно, подбили, мину взорвали, фугас, значит, чтобы грузовик с солдатами остановить. А вторая колонна шла следом за первой. Стрелять начали, конечно. Немцы попрыгали на дорогу, залегли, кто в кювет стал прятаться. А один из бойцов Иванникова с броневика начал прикрывать всех огнем из пулемета. Иванников и я за ним к легковой машине побежали. Сперва просто было, а потом по нам открыли огонь, увидали, значит, что мы к генеральской машине бежим. А в машине все убитые и портфеля нет. Он на цепочке к руке генерала прикован был, как Иванников сказал. Так не было его, когда мы прибежали. И непонятно, куда девался. Тут меня Иванников и послал в отряд назад, доложить, что портфеля в машине нет. Что там дальше было, не знаю, честно признаюсь. Да только в отряд никто из группы Иванникова не вернулся. Видать, все там погибли. На дороге. – Наверное, так и есть, – согласился Шелестов. Он достал блокнот и быстро нарисовал на листке прямоугольник с какими-то значками внутри. Бочагов сначала и не понял, что это такое. Но разведчик быстро объяснил: – Это я так схематично легковую машину нарисовал. Вот дорога в Брянск, вот машина на дороге. С какой стороны вы с Иванниковым находились? – Вот здесь, – показал пальцем на схему Бочагов. – Там обочина глубокая, так разведчики устроили помост и снегом засыпали, чтобы в глаза не бросался. Метра три обочина, и от обочины мы лежали за деревьями метрах в двадцати. – Так, ширина дороги около шести метров, – прикинул Шелестов. – Значит, начался бой, вы с Иванниковым побежали к машине. Дальше что было? Добежали до машины и?.. – Я упал на землю, как приказал командир, а он дверь рванул на себя, а в машине все мертвые. – Все – это кто? – терпеливо спросил Шелестов. – Ну, все, кто в машине был, – старательно пояснил партизан. – Сколько человек, где кто сидел или лежал? – А, вспомнил! – обрадовался Бочагов. – Иванников сказал, что водителя нет на месте. А на заднем сиденье сидел генерал этот, у которого портфель был на цепочку к руке прикреплен, и еще какой-то офицер. Оба мертвые. Иванников осмотрел машину внутри и приказал доложить срочно в отряд. Вот и все. – Не все, – снова терпеливо сказал Шелестов. – Когда вы к машине подбежали, вы видели на ней пулевые пробоины, может быть, пулями или осколками разбитые стекла? – Да вроде нет. В крови заднее стекло было. Второму офицеру пулей полголовы снесло, а генерал вроде ничего. В грудь, что ли, ему пуля попала. В сердце точно. – М-да, машина целая, пуля попала в грудь, водителя на месте не было и не было портфеля, – пробормотал Буторин. – Так это с нашей стороны я видел, что целая, – возразил партизан. – А с другой я не видел, какая она была.