– Я рад, что ты принял правильное решение. – искренне произнёс детектив. – Надеюсь. Клэр Рэкфилд… Как бы я не строила из себя умницу-разумницу, вот только, услышанное никак не усваивалось в моей голове. Принять сказанное, оказалось гораздо сложнее, а тем более смириться. “Понять и простить” – это не про меня. “Откреститься, махнуть рукой и забыть” – это вообще нонсенс. Я строила планы на жизнь с этим человеком, планировала завтрашний день, а теперь столкнулась с реальностью, в которой ему нет места. Нет, не так – нет места его разрушающей мести. Всю следующую неделю, я сдерживала себя чтобы не набрать его номер или не писать sms, а сколько раз я порывалась пойти к нему домой и не сосчитать. Я чувствовала себя наркоманкой, у которой закончилась доза и теперь она подыхает от ломки. Родителям и подругам я, конечно же, ничего не сказала, не хватало ещё разреветься при них в голосяку, ругая саму себя за принятое решение. Сначала переболею, а потом уже обнажу душу. К тому же, произошло то, что отвлекло от моего разбитого сердца и заставило включить голову. Сначала умерла бабушка, так и не выйдя из реанимации, в которой пробыла три дня, а после, случилось то, чего я больше всего боялась. Папа в третий раз оказался в больнице и я каждой клеточкой своего тела чувствовала, что этот раз последний. Назовите это интуицией или шестым чувством, но я точно знала, что права. Это лишь вопрос времени и то, о чём я не хочу говорить вслух, произойдёт в скором времени. Прошло уже пять лет, как мы боремся с его болезнью, но конец у этой “истории” всегда один и тот же. Кровоизлияние, кома и … Я видела как это происходит и мне невыносимо от мысли, что это ждёт и моего отца. Четвёртая стадия рака печени – врагу не пожелаю. Даже не знаю, что ещё добавить… Если уход бабули я кое как перенесла, то с потерей отца, я не могла смириться. Моё состояние можно сравнить с бомбой замедленного действия, которую криворукий сапёр, пытается обезвредить. Одно неверное движение и рванёт так, что с собаками не отыщешь. Минуты превратились в часы, часы в дни, дни в недели и с каждой новой секундой, тяжесть неминуемого давила всё сильнее. Я потеряла счёт времени и погрязла в собственных мыслях. Внешне оставалась хладнокровной и сдержанной, возможно даже слишком, а вот оставаясь наедине, сжимала подушку зубами, подавляя горькие рыдания. Сойти с ума не позволяла мысль о том, что отцу в сотню раз тяжелее нас. Он борется за жизнь, зная, что осталось недолго. Каждый прожитый день, для него как подарок, но какая это жизнь? Испытывать ужасную боль, видеть полные скорби лица родных и не иметь возможности сказать: “Всё хорошо”. Даже не представляю, что твориться в его голове… Он терпеть не может сладкое, равнодушен к мороженому, а теперь, просит маму чтобы она приносила его каждый день, словно, хочет насытиться тем, от чего отказывался при жизни, ведь после… Фак! Как же трудно говорить о таком! Если бы у меня был выбор, я бы предпочла оставаться в неведении. Эгоистично? Да, чёрт возьми! Но это лучше, чем отравлять себя изо дня в день! Я вздрагиваю от каждого звонка мамы, боясь услышать самые страшные слова в моей жизни. И если кто-то сейчас скажет, что терять детей гораздо тяжелее чем родителей, я, пусть и мысленно, но плюну ему в рожу! Как можно сравнивать такое?! Это, чёрт бы вас побрал, так же болезненно! Насрать сколько вам лет, мы все хотим быть детьми, чувствовать тепло родительского плеча и быть уверенными в том, что мы не одни. А теперь представьте, что у вас это отняли, вы, хоть и во взрослом возрасте, но остались сиротами, больше не к кому бежать со своими проблемами, никто не обнимет тебя так, как это делают они, никто не укроет тебя от бед и не подарит ту любовь, что не поддаётся описанию. Ты никогда уже не сможешь сказать им как сильно их любишь и не попросишь прощение, за ошибки свершённые ранее. Отныне ты один на один с жестоким миром и никто не сможет восполнить эту утрату. Делая совершенно обыденные вещи, я думаю о том, что больше не смогу сделать это со своим отцом. Обглодать кучу костей, после того как он приготовит свой фирменный холодец. Не посмотрим его любимые фильмы со Стивеном Сигалом. Не сходим за грибами в лес. Вместе не посмеёмся над мамой… Больше не услышу его бредовых песен по утру, не услышу на как он кричит на весь дом “Лоррееййннн!” и не назовёт меня “мурзилкой”. Не купит мне мою любимую кровяную колбасу и не приготовит мне её, чтобы вместе съесть перед телевизором, ведь мама её на дух не переносит. Не подойдёт ко мне пританцовывая, пока я занимаюсь домашними делами и не ущипнёт за бока. Не выпьет со мной баночку пива и не выкурит сигарету, сидя в беседке летним вечером. Не расскажет мне легенду о мёртвом озере и не улыбнётся своей щербатой улыбкой… Так много всего, чего я ещё хотела бы сделать вместе с ним, но чего могу лишиться в любой момент. Теперь понимаете, о чём я говорю и какую боль сдерживаю внутри себя? Надеюсь, что понимаете, иначе, я не представляю как донести свою мысль… В связи с этим, я взяла академ. Мы старались каждый день проводить вместе, но иногда, усталость брала верх и требовалась разрядка. В такие моменты, меня спасали подруги, моя любимая парочка и алкоголь. Чаще всего, я пряталась от своих страхов в доме семьи Кроу, ведь парни были единственными кто не вешался ко мне на шею, раз за разом повторяя слова утешения. Девчонки – вы супер, но лучше бы вы дали мне что нибудь разнести, это помогло бы гораздо больше. Дилан, как раз, именно это и предложил, но думаю, он об этом сильно пожалел, после того как я перебила всю посуду в его доме. Ужасно стыдно! Зато, это помогло сбросить напряжение. Спустя неделю, отца неожиданно перевели в VIP-палату, что для нас оказалось шоком. Думаю, не стоит объяснять чьих рук это дело. Но, в моём случае, это было очевидно лишь мне, поэтому, пришлось всё объяснять семье и близким. Тёти с обеих сторон ахали и охали, восхищаясь маминым “будущим зятем”, а я усердно продолжала подавлять неконтролируемые всхлипы. Я была благодарна за помощь, оказанную моему отцу, но это также причиняло и неудобство. Разговоры и моё бешено бьющееся сердце – всё это сложно для меня. Я ведь пытаюсь забыть его и снова начать двигаться дальше, но сукаааа! Как это пережить?! Лучше сосредоточиться на проблемах насущных… Папу перевели не только в новую палату, но и другое отделение, в предназначениях которого, я до сих пор сомневаюсь. Говорят, реабилитационный центр, но пациенты, находящиеся в состоянии как мой отец, не поддаются реабилитации, скорее это хоспис, замаскированный под центр. Что может означать только одно – у нас мало времени. После перевода, поддавшись эмоциям, я выбежала из палаты и столкнулась с девушкой в медицинском халате. Почёсывая ушибленный лоб, посмотрела на “препятствие”, сразу отметив её высокий рост. Короткие каштановые волосы, были собраны в наспех скрученный пучок, голубые глаза, обрамлённые пышными ресницами, смотрели с интересом, словно сканируя моё состояние. Красивые губы растянулись в приветливой улыбке, а рука с папкой поманила за собой. Выбор был невелик, шляться как привидение по больнице, или пойти за ней и услышать то, что она хочет сказать. Короче, я поплелась вслед за незнакомкой. Мы вошли в ординаторскую, в которой по воле случая, не было ни единой души. Типичная комната отдыха для медперсонала, почти такая же как показывают в фильмах и сериалах про клинику. Бросив папку на стол, она указала на диван и прошла к стеллажам со стопками бумаг. Открыв один из ящиков, начала перебирать баночки и скляночки, пытаясь отыскать нужную, а я наблюдала за этим, желая поскорее начать разговор. – Успокоительное или что-то покрепче? – повернувшись ко мне, поинтересовалась та. В одной руке она держала бутылку с коньяком, а во второй таблетки в пластиковой упаковке. – Вы говорите о алкоголе? – удивилась я, присаживаясь на край дивана. – Иногда, это помогает гораздо лучше. – пожав плечами, ответила девушка. – И это говорит мне врач? – съехидничала я, так как не могла не акцентировать на этом внимание. – Я ещё и человек. – хитро улыбнулась незнакомка. – Ну, так что? – Успокоительное. В последнее время я и так злоупотребляю. – Разумный выбор. И да, я тебя понимаю. – Да неужели. – недоверчиво протянула я. – Вы же сталкиваетесь со смертью каждый день. – Я же говорила, я тоже человек. – тяжело вздохнула та и присела рядом, протягивая крышечку с таблеткой в ней. – Я тоже многих потеряла, так что, знаю какого это находиться в подвешенном состоянии. – Да, я действительно забыла о том, что врачи тоже люди. – проглотив таблетку, ответила я. – Вы лечащий врач моего отца? – Давай на ты. Я, кажется, не намного тебя старше. – скривившись, попросила она. Меня зовут Трейси, а что касается твоего ответа – ну, можно и так сказать. – Ответ не однозначный. – откинувшись на спинку дивана, прошептала я. – Здесь не лечат, а лишь наблюдают за состоянием пациентов? – Если всё понимаешь, зачем тогда спрашиваешь? – риторически поинтересовалась девушка. – Оставались сомнения, нужно было всё прояснить. – Я была медсестрой в клинике Джошуа, так что, с твоим отцом знакома уже долгое время. Ты очень на него похожа. – уставившись в окно, произнесла Трейси. – Он всегда был жизнерадостным и шумным, но, увидев его сегодня – у него мало шансов. Говорю как есть, чтобы ты была готова к худшему. – Думаешь, я этого не знаю? – спросила грубее чем собиралась. – Я патологически ощущаю его скорый уход и именно это сводит меня с ума, но что я могу? – Ничего. Сейчас вам просто нужно быть рядом с ним, поддерживать, потакать его капризам и ждать. В конце концов, все мы там будем. – Это слова истинного эгоиста. – пробубнила, потирая виски. – Что насчёт тех, кто останется? Как они должны жить с этой болью. – Знаешь, я работаю в больнице довольно долго и как ты и сказала, очень часто видела смерть и могу с уверенностью сказать, что ты одна из немногих, кто смотрит на это с такой точки зрения. Большинство относятся к этому, как бы сказать, с толикой равнодушия и холодной сдержанности, ведь это неотъемлемая часть человеческой жизни. Хочешь сказать, что они тоже эгоисты? – Нет. – ответила уверенно. – Просто они не “Я”. Моя любовь настолько сильна, что не могу мыслить рассудительно. Осудишь меня за это? – Никто не вправе судить тебя за подобное. Скорее наоборот, люди должны восхищаться такой преданностью семье. Такая связь, большая редкость, а многие и вовсе забыли значение этого слова. – спокойно ответила девушка. – Разница между тобой и другими лишь в том, что твои чувства искренни, а не “театральное представление”, которое я вижу изо дня в день. – Мои чувства? Трейси, а ты знаешь, что я чувствую? – подавшись к ней, ехидно спросила я. – Паника граничащая с потерей сознания. Ещё, страх неизвестности и удушающее чувство вины. – Ты ещё и психологом подрабатываешь? – снова рявкнула я. – Есть лицензия? – Нет. – Так как ты можешь ставить мне диагнозы? Я ведь никогда не показываю своих истинных чувств и эмоций. – Именно поэтому, тебе нельзя оставаться наедине. – строго ответила та, пропустив первую часть моих слов. – Есть тот, кто сможет за тобой присмотреть? – Я справлюсь и без чьей-то помощи. Это только моя боль и моя проблема, других это не касается. – И кто из нас эгоист? – в тон мне, произнесла Трейси, скрестив руки на груди. – А теперь, поставь себя на их место. Предположим, кому-то из твоих близких хреново и ты хочешь оказать ему поддержку, а он отмахивается от тебя, как от назойливого насекомого. – я задумалась. – Не отталкивай тех, кто пытается тебе помочь. После этой встречи, прошли мучительно долгие двести шестнадцать часов. К этому моменту папа совсем ослаб, а значит и нам стало в разы тяжелее. В девять утра, маме позвонили из больницы и, волей не волей, в голову закрались самые худшие опасения. Мы думали, что нам объявят время… Мама, услышав голос врача, упала на колени, хватаясь за щемящее от боли сердце. На самом деле, нам сообщили о том, что папа упал и больше не в состоянии самостоятельно передвигаться и даже есть. Домашних это успокоило, ведь он всё ещё жив, но меня – меня это злило, потому как его мучения продолжаться, а значит и мои тоже. Это невыносимо! Изо дня в день видеть то, как тот кого ты любишь больше всего на свете перестаёт быть собой. Всего за несколько дней он исхудал, перестал внятно говорить, начал видеть то, чего не было. Отказывался есть и принимать таблетки. Когда мы приходили, он отворачивался и тихо плакал, чтобы не видеть наших лиц. От моего прежнего папы, не осталось и следа… Я перестала спать, нормально питаться и в итоге начала молниеносно терять вес. Не могла сосредоточиться на важных делах и всё чаще пребывала в прострации. Я засыпала и просыпалась с мыслями о нём и молила о том, чтобы это поскорее закончилось. А потом нам позвонили и срочно вызвали в больницу, потому как папа обезумел, вырвал из живота катетер, разорвал на себе одежу и потерял много крови. Я и сама не знаю откуда у него взялись на это силы, но… У него редкая группа крови, первая отрицательная и найти донора не так-то просто, поэтому он упал в кому. Мама рассказала, что перед этим он сказал, что к нему пришли Александр и Михаэль, мой брат и дедушка. Она спросила у него: Что они говорят? Он ответил: Ничего. Они улыбаются. Вы же понимаете, что это значит? Я тоже понимала и от этого стало ещё хреновей, хотя куда ещё хуже. А за несколько часов, до того как мы узнали что отец в коме, случилось необъяснимое. После больницы, мы разъехались по домам и мама, чтобы отвлечься, решила убраться на улице. Ближе к ночи она вошла в дом и в гостиной включился телевизор. Сам! Мама подумала, что у неё глюки и она случайно схватила пульт, но он оказался лежащим на журнальном столе. А потом, ей позвонили из больницы и сообщили о случившемся. Я узнала об этом лишь на утро и с моих губ слетели слова: "Папа вернулся домой". Что может означать лишь одно – у нас не осталось времени. Теперь, как и обещала, расскажу о моём брате и сестре… Прежде чем моих родителей свела судьба, ну или отец был слишком прытким и точно знал чего хотел, (их историей я даже делилась в социальных сетях), но они уже перенесли не совсем счастливый опыт семейной жизни. У мамы от первого брака был Вилли, а у папы Мэри. Разница в возрасте у меня с ними, скажем так не хилая. С братом в девятнадцать, а с сестрой в шестнадцать. В детстве мы были довольно дружны, даже жили все вместе, но с Вилли у меня были более тёплые отношения. Мэри, девушка своеобразная, своенравная и немного жёсткая. Её понятия таковы – мне все должны и стоит хоть раз отказать, она надолго это запомнит и проведёт черту. Именно по этой причине, наше общение сводится к минимуму и ограничивается редкими звонками и поздравлениями на праздники. Мне бы хотелось чтобы всё оказалось иначе, но, к сожалению, желание что-то изменить, должно исходить от двоих… Что касается брата, то здесь драма вселенского масштаба. Как я ранее упомянула, с Вилли я была близка и даже зависима. Родители не вылезали с работы, а значит я оставалась на его попечение. А потом, когда мне было девять, он исчез. Поехал на заработки в Канаду и не вернулся. Мы искали его семь лет, писали и звонили куда только можно и в итоге, смирились с тем, что уже никогда его не увидим. Но, мы ошибались. В последний год старшей школы, я по просьбе отца удаляла накопившиеся sms на его телефоне и увидела то, что повергло нас в шок. Это было sms с незнакомого номера, с кодом другой страны и в нём было написано: “Мам, пап – я жив. Скоро приеду…” Мы были в ахере! А потом, я узнала от мамы, что за несколько месяцев до этого, к ней подошла цыганка и ни с того ни с сего заявила: “Зря ты сына похоронила, жив он. Скоро весточку пришлёт. Дочь у тебя растёт – ох и натерпится твоё дитя, но потом, счастливой будет.” Что ж, предсказание сбылось. Вилли приехал в ноябре и не один, с беременной женой. Мы, конечно, были рады его возвращению, да и то, что у родителей наконец появится внучка, так же было поводом для счастья, но, он так и не извинился за то, лишил нас сна и нескольких лет жизни… Мы все изменились, наши жизни разделились на до и после и между нами образовалась слишком большая пропасть. Но даже теперь, с Вилли я общаюсь гораздо больше, особенно в данный момент, потому как он живёт в Канаде и о состоянии отца узнаёт лишь от меня и мамы, а вот с Мэри, нас не сблизила даже общая боль и трагедия… В коме он пробыл всего сутки. Во вторник, тринадцатого числа, ХХ месяца, две тысячи двадцать первого года, в тринадцать тридцать – я лишилась отца. Когда в обед позвонила мама, я уже знала, что она скажет. В первые секунды, я вообще не понимала её, потом, хоть и медленно, информация начала проникать в мою голову. Мне, словно со всего маху ударили поддых, приложив при этом райд тарелкой по месту, в котором по идее должны быть мозги. Воздух напрочь вышибло из лёгких, а в горле застрял крик. Зажав рот ладонью, я застонала, проглатывая рыдания, не в силах произнести хоть слово. Мама плаката, но в отличии от меня держалась довольно стойко. Да, она права – самое страшное лишь впереди. Я не спала уже больше двух суток, почти не ела и ночь перед вторником не была исключением. Стоило закрыть глаза и я видела папу. Всё мысли кружилась лишь вокруг него, даже те, которых я больше всего боялась. В полночь, я почувствовала до боли знакомый запах. Смесь машинного масла, давнишнего перегара и сигарет. Втянула его носом как можно сильнее, мечтая навсегда сохранить его в лёгких. Сжав подушку зубами, я закричала, а в голове продолжал биться в панике внутренний голос: "Папа! Папочка!…". Я смогла уснуть лишь на рассвете, но уже через час снова захлёбывалась слезами. Мне приснился сон о том, что мне позвонила Мэри и спросила о том, когда я собираюсь приехать. Я ответила, что уже собираю вещи, на что она попросила приехать как можно скорее, потому как папы больше нет. Потом была сцена похорон. Быстрая, но я успела запомнить как сильно плакал дядя. Я чувствовала, что этот сон не случайный. И даже звонок от мамы утром не мог убедить меня в обратном. Ей позвонил врач и сообщил о том, что папа без изменений, но он борется за жизнь, а через четыре часа, нам объявили о его смерти. Я не воспринимала это, до сих пор не воспринимаю. Нахожусь в прострации, на стадии отрицания. Мне по-прежнему кажется, что он всё ещё жив, пусть и в коме, но жив. Я не могу принять этот факт и не могу смириться, да и не хочу. У меня забрали то, что является неотъемлемой частью меня самой. Того, кто всегда был в моём прошлом и настоящем, но уже никогда не будет в будущем. Мой папа, мой герой, мой идеал мужчины, мой друг… Он одно из моих сокровищ, которое я навсегда потеряла… Уже завтра состоится церемония прощания, а я по-прежнему не могу принять реальность и продолжаю выдавать иллюзию за действительность. Моя банда была рядом и всячески оказывала поддержку как мне, так и маме. В очередной раз убедилась в том, что сделала правильный выбор и в награду за это, мне достались самые лучшие в мире друзья. Вилли прилетел из Канады и так же следил за нашим состоянием. Мэри занималась организационными моментами, за что я была чрезмерно благодарна, потому как мамы была эмоционально нестабильна, да и я держалась на честном слове. И эта самая выдержка, полетела прахом, когда настал момент прощания. Да, я плакала в момент когда священник произносил речь, а вот захлёбываться слезами я начала уже чуть позже. Прикоснувшись к ладони отца, меня словно передёрнуло от разряда тока. Я смотрела на его лицо, пожелтевшее, неестественно перекошенное и в голове был только один вопрос: “Папуля, почему ты такой холодный?”. Этот вопрос свёл меня с ума и началась истерика. Сердце щемило от боли, воздуха катастрофически не хватало, прерывистые громкие всхлипы, которые пыталась держать под контролем, но, чёрт возьми, как можно быть сдержанным в такой момент. Мне хотелось кричать, хотелось растолкать его и сказать: “Хватил лежать. Пошли домой!”. Но я не могла и всё, что мне оставалось, это задыхаться от рыданий, с силой сжимая ладонь отца. Мама тоже сдала, да и все кто так тщательно скрывал свои истинные эмоции. А ещё, я наяву видела тот самый момент из сна, где дядя содрогается от слёз, стоя перед могилой отца. Я была не в себе. До последнего верила в то, что это всего лишь один из моих кошмаров и стоит проснуться, всё это исчезнет как утренний туман. Но, сколько бы раз я не закрывала глаза, действительность не менялась… – Ни для кого не секрет, каким хорошим человеком был Николас. Он был верным другом и мужем, прекрасным отцом и лучшим братом. – начал прощальную речь дядя. – Это не ложь, так было, есть и всегда будет. Может он кого-то и обидел, я прошу прощение за него. – шмыгнув носом, произнёс тот. Дядя держался из последних сил и каждое слово давалось ему с большим трудом. – Несколько дней назад, я пришёл к нему и сказал: “Брат, сколько ты будешь здесь лежать? Давай поправляйся и возвращайся в семью. Мне нужна помощь и без тебя я не справлюсь”. На что он ответил: “Нет Айзек, больше я тебе не помогу”. Его последние слова, предвещали скорый уход, к которому никто из нас не был готов. К этому нельзя подготовиться. Финал его истории далеко не счастливый и именно поэтому, мы должны вспоминать лишь хорошие и счастливые моменты. Мы не должны помнить о том, как он умер, мы должны помнить о том, как он жил… Сделав шаг вперёд, к самому краю погребальной ямы, я шептала как мантру: “Это не мой папа. Это не он”. Николас Рэкфилд, никогда не был похож на то, что лежало в обитом серым бархатом гробе. Этот измученный человек, не мог быть моим отцом и вместо того чтобы отступить назад, делаю ещё один шаг вперёд. Стоило ноге зависнуть над пропастью, чьи то руки обвили моё тело, с силой прижимая к груди. Как в режиме 0,3х, меня оттягивают назад, закрывая глаза ладонью. Сандаловое дерево, аромат грейпфрута и аромат присущий только ему – Эван. Что он здесь делает, зачем пришёл, как узнал о случившемся, всё это не имело значения – он моя спасательная шлюпка, которая не позволит мне утонуть… I ruled the world. Был мир моим. With these hands I shook the heavens to the ground. Руками этими крушил на землю небеса. I laid the gods to rest. Богов я хоронил.